Матильда схватила пригоршню грязи и подняла ее над котлом, растирая между ладонями, прежде чем та упала в фиолетовую жидкость. Она взглянула на Оливера, тени плясали на его лице, но не скрывали его черты настолько, чтобы Матильда не могла видеть волнение в его глазах.

– Почему грязь?

– Чтобы почтить землю. Именно там зародились все элементы заклинания.

– Аааа…

Губы Матильды дрогнули, когда Оливер кивнул.

– Как думаешь, что будет дальше?

Ухнула сова, и Оливер поднял глаза, затем снова посмотрел на Матильду, его лицо исказила гримаса.

– Не сова же? – он резко повернул голову, когда хор лягушек начал резвиться. Оливер сглотнул: – Или лягушка?

– Мы никогда не используем энергию живых существ, – сказала Матильда, отряхивая остатки грязи с рук.

– Энергию?

– Жизненную силу. Дух. Называй как хочешь. – Матильда подняла глаза, ее щеки пытали в свете огня, кипевшего под ее котлом. – Кровь.

– Правда?

Матильда склонила голову набок и, нахмурившись, посмотрела на Оливера:

– Ты, кажется, удивлен?

– Думаю, да, – ответил он. Матильда подняла брови, и Оливер продолжил: – Я много читал о том, как кровь животных в колдовстве… – Оливер сглотнул, его глаза искали в темноте правильное слово.

– Могущественна? – предположила Матильда. – Это правда. Кровь, сила живого существа, сделала бы любое заклинание более мощным, но мы этого не делаем.

– Мы? – Оливер сглотнул: – Значит, некоторые люди все-таки используют кровь животных?

Матильда кивнула:

– Люди, которых не учили истокам нашей магии, уважению к тому, с чем мы делим эту землю.

Оливер улыбнулся:

– Ты имеешь в виду таких людей, как я.

– Я этого не говорила, – проговорила Матильда. – Однако из того, что я слышала, ведьмы, которые идут по этому пути, как правило, самоучки.

– Ты имеешь в виду любителей, – сказал Оливер, игриво приподнимая брови.

Матильда улыбнулась в ответ:

– Можешь сформулировать как тебе нравится. Но обычно, поскольку они не укоренены естественным образом в магии, у них нет дисциплины или опыта, чтобы справиться с такого рода силой, – она взяла банку с ягодами. – Итак, не сова, не лягушка. Следующим мы добавим это.

– Но ты серьезно никогда не использовала, например, глаз тритона, палец лягушки? – спросил Оливер, наблюдая, как девушка бросает ягоды в жидкость.

– Я не могу, – Матильда покачала головой. Она подумала о тонкой черте, к которой подошла очень близко. Заклинание, которое она применила к Эшли, было, вероятно, самым опасным, которое она когда-либо применяла из такого рода магии. Однако в глубине души Матильда знала, что не оборвала жизнь пчелы. – Я и раньше глотала живых существ, но и я знаю, что это отвратительно, они всегда возвращаются. Если я найду перо на земле или змеиную кожу, я могу использовать их, потому что это подарки от живых. Моя мама всегда говорит о балансе, и она права, по крайней мере, в этом. Магия подобна огню: она может нежно сиять на свечках праздничного торта, а может превратить в пожар, если ты подожжешь то, чего не должен. Я не склоняю чашу весов тем, что делаю. Я способна причинить кому-то боль, но физически чувствую эту боль на своем лице.

– Итак, если Эрин действительно убила всех этих животных, или даже Эшли тоже… – задумался Оливер.

– Смерть в магии – это темный путь, на котором легко можно заблудиться. Если Эрин использовала жизни этих животных для создания заклинания… – Матильда широко распахнула глаза и покачала головой: – Я не могу представить, какую власть или контроль она бы почувствовала. Это была бы какая-то высокоуровневая магия. Как думаешь, что потребует магия дальше?

– Человеческие жизни.

– Именно об этом я и думаю, – Матильда скрестила ноги и, собрав волосы в хвост, встряхнула ими.

– А что, если это все-таки не она?

Сомнение нежно коснулось Матильды, и она вздрогнула, когда в мыслях возникло два других лица: ее матери и ее собственное.

Она сглотнула.

– Это то, что мы собираемся выяснить. Готов? Заземлился?

– Заземлился? – спросил Оливер, наблюдая, как Матильда поворачивает шею из стороны в сторону, как будто разминается перед гонкой.

– Когда ты практикуешь магию, ты используешь все, что тебя окружает, для работы своей воли, и тебе нужно заземлиться, чтобы стать ее частью.


– Хорошо, – сказал Оливер, приподнимая бровь.

– Можешь не верить мне, но начинающие ведьмы проводят часы в одиночестве в лесу или в полях, прислушиваясь к сердцебиению того, что нас окружает, к тому, что нам нужно использовать, когда мы применяем магию. Хорошая ведьма должна уметь заземляться в мгновение ока.

– В мгновение… – повторил Оливер, принимая позу Матильды и вытягивая руки над головой.

Матильда улыбнулась:

– Ведьма должна уметь подключаться к энергии, вращающей мир, не только когда она практикуется в магии, но и в любое другое время. Например, когда поднимает палец в воздух, чтобы узнать направление ветра. Так что устраивайся поудобнее и слушай дыхание моих предков, приглашающее меня почерпнуть силу их душ.

– Звучит как-то… интимно.

Матильда встретилась взглядом с Оливером.

– Так и есть. Нет ничего более важного, чем связь между ведьмой и ее родословной. Ничего более близкого.

– Я не уверен, что согласен с этим, – произнес Оливер, и в его глазах блеснула улыбка.

Матильда молча поблагодарила ночь за то, что она скрыла ее раскрасневшиеся щеки от Оливера, затем вытащила фотографию из кармана куртки и протянула ему.

Он нахмурился, наклонившись к свету огня, чтобы они оба могли видеть фотографию Эрин.

– Где ты ее взяла? – спросил Оливер.

– Как я уже говорила, – грустно улыбнулась Матильда, глядя на фотографию, которую она разорвала посередине, пытаясь избавиться от изображения, но не от воспоминаний. Снимок был сделан целую жизнь назад в тематическом парке после того, как они в шестой раз побывали на Большой Медведице, что объясняло еще более дикие, чем обычно, волосы Эрин, – мы когда-то были друзьями.

По кивку Матильды Оливер сунул уголок бумаги в огонь, затем поднял его, и они оба смотрели, как он горит. Голубое пламя лизало улыбающееся лицо Эрин. Оливер держал бумагу, его пальцы отползали от пламени, пока в самую последнюю минуту он с шипением не бросил ее в котел.

Ветер со свистом проносился сквозь деревья, чтобы пощекотать листья на земле своими тонкими пальцами. Матильда глубоко вздохнула и посмотрела на Оливера из-под тяжелых век.

– Ты можешь это почувствовать?

Оливер нахмурился и посмотрел по сторонам, а потом встретился взглядом с Матильдой, улыбка на его лице была такой же яркой, как тлеющие угли в содержимом котла.

– Я чувствую это, – сказал он, кивая.

Матильда ощущала, как магия нарастает в воздухе, в стеблях растений, пульсирующих до самых корней, и в крови, бурлящей в сердцах ночных существ, с которыми они делили землю в лесу. Животные часто навещали Матильду во время ее магических ритуалов, поэтому девушка не удивилась, увидев белого кролика. Она улыбнулась, когда он подпрыгнул, его глаза, такие же черные, как пятна грязи, которые полосовали его мех, были прикованы к магическому процессу.

Что-то в воздухе покусывало Матильду, нашептывая ей, что она не контролирует свое заклинание, будто нечто отталкивало ее согнутыми локтями. Брови Матильды сошлись на переносице, когда она попыталась взять под контроль свое окружение, заземлиться так же, как она сказала Оливеру всего несколько минут назад.

– Матильда? – спросил Оливер.

Девушка проигнорировала его и наблюдала, как кролик, подергивая носом, уставился на нее. Движение привлекло ее внимание, и она прищурилась в темноте, когда еще один грязно-белый кролик появился из глубокой норы в грязной земле. Он двигался по земле, не подпрыгивая, как первый, а прихрамывая. Он неуклюже остановился рядом со своим спутником, и она ахнула, когда увидела, почему он не прыгал, как веселое лесное существо.

Его передняя лапа была вывернута под ужасным углом. Мышцы Матильды приготовились броситься ему на помощь и спасти несчастную лапку, но дыхание замерло в ее легких, когда их взгляды встретились.

Кролик был одноглазым.

С одной стороны морды кролика капала рана. Матильда ахнула, когда к нему присоединился третий кролик, одно ухо которого торчало вверх, как антенна, правая сторона тела была залита кровью. Он прыгнул, чтобы присоединиться к своим товарищам. Все трое дергали носами и моргали, как будто они были просто милыми маленькими кроликами из зоомагазина, а не только что сбежали со скотобойни.

– Какого черта? – прошептала Матильда, ее голос был едва слышен, когда она уставилась на кроликов, а затем на Оливера, который хмуро смотрел на нее.

– Матильда? – повторил Оливер, на коленях подползая к ней.

– Нет! – крикнула она, когда Оливер придвинулся ближе к кроликам. Они посмотрели на него, затем снова на Матильду, придвигаясь ближе к ней, пока первый из них не обнюхал ее колено.

– Что? – Оливер оглянулся через плечо, затем снова посмотрел на Матильду, которая застыла, когда одноглазый кролик прыгнул ей на колени: – Ты поседела…

– Убери это от меня, – прошептала она, подняв руки вверх, на случай, если ее пальцы коснутся его грязной шерсти. – Я не могу… сбросить это с себя, Оливер.

Парень сдвинул брови и слегка покачал головой. Его глаза пробежали вверх и вниз по телу Матильды.

– Что с тебя снять? Ты действительно пугаешь меня, Матильда.

– Это пугает нас обоих, – сказала она, подавляя крик, когда кролик номер два присоединился к своему другу на ее коленях. – Ты их не видишь, не так ли?

Оливер стоял на коленях рядом с ней, его широко раскрытые глаза изучали ее лицо.

– Не вижу кого, Матильда?

Матильда закрыла глаза, когда крошечные лапки забрались ей на ноги и легли на живот. Она открыла глаза и посмотрела вниз на одноухого кролика, стоявшего на задних лапах, положившего передние лапы ей на грудь. Его нос бешено дергался, как будто он разговаривал с ней на каком-то безмолвном кроличьем языке.

Тьма снова надвигалась, но впервые Матильда была счастлива позволить ей накинуть на нее плащ и утащить в темноту. Она бросила последний взгляд на три мордочки, уставившиеся на нее, затем подняла голову и сосредоточилась на Оливере, прежде чем он исчез из ее поля зрения.

– Смерть, – прошептала Матильда, падая на землю.