21
Ромен Валант выщелкнул заряженную обойму и убрал оружие в сейф, находящийся у него в шкафу. Имея в доме дочурку-исследовательницу, он ни в коем случае не хотел рисковать. Он никак не мог забыть леденящее душу происшествие, случившееся недавно совсем неподалеку. Рождество. Семья. Мальчонка. Ружье. У него перед глазами так и стояла картина: в гостиной наряженная елка, иллюминация, соперничающая с мигалками пожарных, пытающихся реанимировать ребенка. Впустую… А назавтра останутся все эти красиво упакованные подарки, которые никто никогда не развернет.
Владельцы оружия в три раза чаще рискуют кого-то убить или быть убитыми. Он запер сейф и набрал код безопасности.
Ромен прошел через гостиную, взъерошил волосы дочурки, сидящей перед камином и упершейся подошвами туфелек в решетку. Она была погружена в чтение такого толстого приключенческого романа, что с трудом удерживала книгу в руках.
Амината вышла из кухни с горячим блюдом и поставила его на стол. Разное меню каждый вечер, при этом даже не надо готовить — преимущество работы официанткой в ресторане «Форт» в соседней коммуне Обен. Ромен поймал ее руку и поцеловал. Его белая кожа на черной коже жены десять лет назад дала жизнь Лили, ребенку цвета карамели с глазами цвета лаванды. Впрочем, их браку удалось внести раздор между Роменом и его отцом, поскольку тот не жаловал смешения цветов, и даже появление Лили абсолютно ничего не изменило. С тех пор нога Пьера Валанта никогда не ступала в их дом, а сам он демонстративно шумно вздыхал, когда Ромен заводил речь о своем семействе. Таким образом, мужчины старались пересекаться как можно реже, и слова «отец» и «сын» практически исчезли из их речи. Пьер относился к сыну как к флику, а Ромен видел в отце только мэра Авалона. Все остальное упокоилось в области воспоминаний.
В прошлом остались совместные выезды на охоту. Приколотая к картонной коробке звезда шерифа. А фамильный дом возле озера слишком сильно скорбел по усопшей мадам Валант, от которой осталась лишь фотокарточка в рамке — совершенно одинаковая у каждого из мужчин.
— Ну и что потом? Она смягчилась? — спросила Амината.
— Я бы сказал, скорей, смирилась.
— И что, она осваивается в деревне?
— Как бы не так! — усмехнулся он. — Ей все еще кажется, что она в городе. Запирает на два оборота дом на озере, закрывает дверцы машины, если отходит хоть на пару метров, и ради мельчайшего расследования готова отправиться в крестовый поход. У меня впечатление, будто я работаю с миной замедленного действия. Я знаю, что она вот-вот взорвется, только мне неизвестно, когда именно. Но вот странно, это-то как раз меня не беспокоит.
Привлеченная распространившимся по гостиной дивным ароматом, Лили оставила свои приключения и устроилась за столом. Алиго — картофельное пюре, запеченное с расплавленным сыром «том» и приправленное чесноком, было подано с куском толстой и сочной колбасы. Снаружи по черепичной крыше скребли ветки, словно им тоже хотелось разделить трапезу с хозяевами дома.
— Мне кажется, у нее случаются провалы в памяти, — продолжал Ромен. — Забывчивость. У нее не все запечатлевается. Иногда я ощущаю, что она теряет над собой контроль. Мне даже кажется, что ее раздражительность сильнее ее самой.
— Значит, ты должен стать ее костылем. Подпоркой. Не позволяй больше никому прознать про ее слабости. Защищай ее. Ведь именно это делает помощник, верно?
— Да, именно это делает помощник. Что тут скажешь, я исполняю роль заплатки.
— Наверное, она ужасно страдает, — огорчилась Амината.
— Не думаю. Во всяком случае, она этого не показывает.
— Идиот, она страдает в душе.
Увидев, каким дурацким стало лицо ее папы, Лили громко расхохоталась, а потом, справившись со своей горкой пюре, как само собой разумеющееся, предложила:
— Пригласи ее в гости. Она ведь там одна-одинешенька.
— Я подумаю, — заверил несколько смущенный Ромен.
— Она красавица? — поинтересовалась малышка.
— Ты знаешь, какая она. Я тебе рассказывал.
— Ну и что? Когда я свалилась с велосипеда и ободрала щеку, ты все равно говорил, что я красавица.
— Ладно, согласен, — уступил папа. — Она такая красавица, как будто раз десять свалилась с велосипеда.
— Так ты ее пригласишь, да?
— Ешь, или я тебя съем!
— Как Людоед из Мальбуша? Который кушает детей, даже не жуя их?
— Он самый, мадемуазель.
* * *
Ноэми допивала чай на опушке каштановой рощи, удобно устроившись на наклонном стволе изогнутого дерева, поросшего мхом. Надев шерстяной свитер, она старалась мыслить позитивно, как советовал доктор Мельхиор, пыталась забыть о внешности или скрытых причинах своей миссии, отвлечься от раздумий о том, что вскоре ей предстоит совершить злое дело, закрыв здешний комиссариат. Позади нее в наступающую темноту светили окна дома.
Вдруг ей послышалось, будто кто-то ворошит листву деревьев, раздвигает ветки, чтобы пройти. Она прочно уперлась ступнями в землю и слегка согнула ноги в коленях, уже готовая бежать от волка, медведя, Жеводанского зверя[19] или любого другого фантазма истинной парижанки. Но это оказался всего лишь что-то вынюхивающий беспородный пес. Черный пес с белым брюхом, в роду которого много поколений подряд смешивались и перемешивались разные породы. Он направлялся вдоль озера в ее сторону, но все время держался на расстоянии, оставаясь на краю леса. Ноэми расслабилась и снова устроилась на поваленном стволе.
— Ну, привет тебе. Так это ты так шумишь по ночам?
Пес стал подходить все ближе, сантиметр за сантиметром. Теперь она смогла получше рассмотреть его. Язык нелепо свешивался набок из-за явно вывихнутой челюсти, а левый глаз непрестанно слезился. Поскольку одна из лап была повреждена, передвигался он враскачку и притом прихрамывал.
— Похоже, ты драчун, да?
Она слышала его хриплое дыхание и теперь уже почти могла прикоснуться к нему.
— Во всяком случае, ты в паршивом состоянии. Мы можем стать друзьями.
Наконец Ноэми положила ладонь на собачий бок и легонько погладила его. Мысленно она уже проводила ревизию в своих шкафах в поисках куска чего-нибудь, чем можно угостить вечернего визитера, когда вдали вдруг прозвучал громкий свист. Пес повел ушами, все его тело мгновенно напряглось, и он рванул на зов с такой скоростью, какую только могла позволить ему ненадежная лапа; очень скоро лес поглотил его.
— Рада была познакомиться.
22
Ноэми была знакома с хозяином дома только через его сына, и хотя Ромен никогда не говорил об отце ничего плохого, его молчание и горестный взгляд свидетельствовали о многом. Так что, когда Пьер Валант сам нанес ей визит в дом на озере, она была удивлена его приветливостью.
В длинном темно-зеленом пальто он почти сливался с окружающей природой, словно бы не желая нарушать ее, и Ноэми тотчас заметила, что у Ромена отцовские глаза.
— Возможно, первые десять дней показались вам чересчур длинными, — начал он, — однако это время, нужное, чтобы привыкнуть и войти в ритм. И, кроме того, вы, возможно, даже не заметите, но пройдет целый месяц, потом год — и вы уже не сможете вообразить себя живущей где-то в другом месте. Вы даже задумаетесь, как могли так долго оставаться в Париже, в квартире размером с кроличью клетку.
Поскольку была затронута тема жилья, Ноэми очень быстро перешла к серьезным вещам: логистическим вопросам, слишком долго остававшимся в подвешенном состоянии.
— Что касается платы за жилье… — начала она.
Старший Валант мгновенно уладил проблему:
— Скажем, в качестве платы за жилье я прошу вас поддерживать дом в нормальном состоянии. Согласны?
— Я бы с удовольствием, но, к сожалению, нельзя ничего дарить полицейскому, очень скоро это становится двусмысленностью. Граница между великодушием и субординацией — дело тонкое. Если однажды мне придется арестовать вас, я буду испытывать определенную неловкость и сомнения.
Он поморщился, однако очень тонко уловил холодный юмор и манеру поведения капитана полиции. Глыба льда, которую невозможно заставить улыбнуться. И тогда они сговорились о цене, столь смехотворной, что это больше напоминало подарок. Но аренда студии в городе всяко дороже аренды дома в любой деревне, убедил ее Валант. После чего она получила право прослушать сотни раз затверженную речь искренне заинтересованного и гордящегося своей деревней «господина мэра».
— Авалонская плотина дала нам множество рабочих мест, но это было двадцать пять лет назад. С тех пор наши коммуны снова погрузились в летаргический сон. И только благодаря проекту «Mecanic Vallée»[20] мы опять можем дышать! Заинтере-совались даже китайцы. Не говоря уже об англичанах, которые полюбили наш регион и скупают дома, как в игре «Монополия». На главной улице уже работают два новых торговых предприятия. Мир открывает нас, — взволнованно распетушился он, — а мы готовы принять его. Пока к нам приходят с правильной стороны шарика, если вы меня понимаете.
Эта последняя фраза мгновенно лишила Пьера Валанта всего его обаяния, и Ноэми вежливо свернула беседу, сославшись на назначенную в комиссариате встречу с майором Розом.
* * *
Однако спустя двадцать дней Ноэми пришлось согласиться, что Пьер Валант был прав хотя бы в одном: прошел месяц, а она этого и не заметила, убаюканная умиротворяющей природой и повседневностью без иерархических ловушек. Скука уступила место вялым, размеренным будням, и, несмотря на преступность, которая делала все возможное, чтобы существовать, комиссариат Деказвиля неспешно приближался к своему ненадежному будущему.
Впрочем, Ноэми изо всех сил старалась ни к чему не привязываться, несмотря на множество приглашений Валанта, любезность Милка и усилия бедняги Буске — тот день за днем пытался загладить страшную оплошность, допущенную при первой встрече. Даже майор Роз уже не знал, что бы такое еще придумать, чтобы Ноэми чувствовала себя как дома.
Но вердикт был очевиден, а его следствие — цена ее возвращения в Париж.
И тогда она устроилась перед компьютером, открыла чистую страницу и озаглавила ее недвусмысленно: «О деятельности комиссариата Деказвиля с шестью коммунами и о его передаче в подчинение жандармерии».
Где-то вдалеке завыл искалеченный пес. И его тоже, как и всех остальных, она оставит, когда ее предательство получит широкую огласку.
Она здесь для того, чтобы разрушить, а не для того, чтобы восстановить.
Ночь была невыносимой. Физически и морально. Не шелохнувшись в своей постели, она пробежала многие километры, сотни раз вставала и, стоя перед зеркалом, обзывала себя, помимо прочих лестных имен, «мерзкой шлюхой».
Впрочем, поутру она взяла себя в руки. Солнечный луч пересек гостиную и наполнил светом пустые открытые чемоданы, разложенные перед широким окном. Приняв решение покинуть наконец Аверон, она скачала свой рапорт на флешку.