В приоткрытую щелку было видно, как в скупо освещенную комнату втолкнули связанного человека. Лицо его было закрыто каким-то мешком, руки стянуты за спиной, а с боков его поддерживали двое сопровождающих совершенно разбойничьего вида. Во всяком случае, именно так показалось принцу.

– Развяжите его, – коротко велел фон Гершов.

Сопровождающие переглянулись, однако, не решившись перечить, исполнили приказание.

– А теперь оставьте нас!

– Но, господин барон…

– Исполнять!

Дождавшись, когда люди с разбойничьими лицами выйдут, освобожденный ими пленник медленно стянул с головы мешок и, подняв голову, немного вызывающим голосом сказал:

– А я-то все думал: кого это они называют бароном?

– Ты мог бы носить такой же титул, – не повышая голос, ответил ему Кароль.

– Видимо, не судьба, – грустно усмехнулся Боле-слав.

– Человек сам кузнец своей судьбы.

– Ты уже и говоришь, как он…

– Когда-то мы оба так говорили.

– К чему теперь эти воспоминания?

– Ну, с чего-то же надо начать разговор…

– Нам не о чем разговаривать.

– Ошибаешься, брат. Ты можешь мне не верить, но, кажется, Иоганн знал, что я тебя встречу.

– Вот как? Впрочем, я не удивлен, он всегда и все знает наперед. И что же он тебе приказал – отправить меня на виселицу?

– Он просил передать, что прощает тебя.

– Хм, неожиданно. Что-нибудь еще?

– Еще он просил, чтобы я тебе не мстил.

– Наверное, тебе трудно выполнить эту просьбу…

– Как тебе сказать, брат… – вздохнул Кароль, – если бы он не просил, а приказал – я бы, наверное, ослушался…

– По крайней мере, честно. Но зачем тогда меня сюда притащили?

– Ты знаешь, что за послание привез?

– Нет, – покачал головой Болеслав, – меня не посвящали в это.

– А кому оно предназначалось?

– Раз меня схватили – ты, вероятно, знаешь.

– Отвечай!

– Причетнику собора.

– Святая простота! Он, как и ты, всего лишь футляр для послания. Главный получатель – епископ Глюк. Ты помнишь его?

– Немного. Кажется, наш герцог его недолюбливал, причем это у них было взаимно.

– Это точно, и со временем их чувства только укрепились, а теперь подумай: зачем тем, кому ты сейчас служишь, писать лютеранскому епископу?

– Слишком сложный вопрос для лейтенанта рейтаров.

– А для приближенного герцога-странника?

– Это было давно!

– Не так уж и давно, Болеслав, подумай хорошенько.


– Ну, не знаю… случается, что и злейшие враги объединяются, когда у них появляется общий противник. А Иоганн Альбрехт, надо отдать ему должное, умеет наживать себе врагов.

– Умеет и друзей.

– Тоже верно, не зря ведь его избрали своим царем московиты. Кстати, как он ими правит? Нет, среди них есть неплохие парни вроде Никиты или Анисима, но ведь они же… дикие!

– Не такие уж и дикие. Но ты не договорил.

– Да что тут толковать, даже среди самых ярых папистов случаются люди, что за пригоршню полновесных дукатов надевают на голову чалму и поют суры из Корана, как будто всю жизнь только этим и занимались. Почему бы таким не быть и среди последователей Лютера?

– Все гораздо сложнее, брат. У нашего герцога есть могущественные враги, но они хотели бы не просто убрать его со своей дороги, но еще и сделать это чужими руками.

– И кто же эти люди?

Услышав вопрос младшего брата, Кароль на мгновение задумался, затем тяжело вздохнул и тихо ответил:

– Если ты спрашиваешь у меня их имена, то я не знаю. Однако, может, ты поможешь мне их узнать?

– Но как?

– Кто дал тебе это письмо?

– Граф Хотек.

– Приближенный короля Фердинанда?

– Да, он; я сопровождал его во время посольства к королевичу Владиславу.

– Вы были в Польше?

– Да, братец, мы привезли королевичу деньги для войны с…

– Герцогом Иоганном Альбрехтом?

– Да, с ним, правда, у него, насколько я знаю, теперь какое-то новое имя?

– Именно так, русские зовут его Иван Федорович.

– Русские? Ты хотел сказать – московиты?

– Нет, я все правильно сказал, так себя называет этот народ, а Москва – всего лишь их столица.

– И он теперь тоже… русский?

– Иногда даже больший, чем его подданные. Но ты отвлекся.

– Хорошо, брат; меня, разумеется, не посвящали во все подробности, но было очевидно, что папаша Владислава – король Сигизмунд – спустил все денежки на осаду Риги и на войну с турками. Фердинанд предложил ему субсидию, в обмен на обязательство помочь войсками в случае надобности.

– Какой надобности?

– Точно не знаю, но в Чехии сейчас волнения. Король не жалует реформатов – впрочем, их никто не любит.

– Ты стал католиком?

– Нет, что ты, просто, как по мне, то эти узколобые фанатики ничуть не лучше папистов, даже хуже.

– Ладно, оставим теологию богословам. Так ты говоришь, что король Богемии решил заручиться польской поддержкой?

– Почему нет? На войне случается всякое, к тому же чехи не раз и не два заставляли имперцев умыться кровью, так что небольшая предосторожность не помешает.

– Допустим, что все именно так… – задумчиво пробормотал Кароль, – а затем тебя послали с письмами в Мекленбург, да еще и к Глюку, и не только к нему…

– Вот как?

– Да, братец, тут целое змеиное гнездо, но прежде чем я смогу рассказать тебе подробности, я хочу знать…

– Что именно?

– Могу ли я тебе доверять, как прежде, или ты опять предашь меня и нашего герцога из-за первой же смазливой девчонки, встретившейся на твоем пути!

Болеслав тяжело вздохнул и отвернулся от брата, чтобы тот не смог видеть, как заблестели его глаза.

– Боюсь, что я человек конченый.

– Нет, не говори так!