Я немного опасался, что за рекой нас тоже встретят стрельбой. Во-первых, уже совсем стемнело, во-вторых, на нас с Мариусом по-прежнему синие мундиры. Правда, на Мариусе только верхняя часть – штаны с него стянули, чтобы перевязать ногу, и пока так и оставили. Перевязывали на ходу и не очень качественно – старик резонно заметил, что если задержаться и лечить парня как положено, нас тут всех и положат.
Опасения оказались напрасными – нас не только не обстреляли, но, наоборот, вполне вежливо поприветствовали. Как только мы переехали через мост, навстречу вышел незнакомец, помахивая привязанной к стволу древней винтовки белой тряпкой, которая, видимо, означала приглашение к переговорам. Дождавшись, когда паровой агрегат остановится, переговорщик подошел поближе, заглянул в салон.
– Это вы на том берегу жандармов положили?
– Мы, – кивнул я. – И еще десяток чистых.
Не то, чтобы я хвастался, просто скрывать такую информацию было чревато. Если местные повстанцы не имеют особых претензий к церкви, нам с ними не по пути. Да и может статься, что до этого церковь держала нейтралитет, и тогда мы восставшим знатную свинью подложили. О таких вещах лучше сообщать сразу, потому что потом все равно узнают, и могут ударить в спину.
Парламентер, кажется, понял мои мотивы:
– Vim vi repellĕre licet37. Среди наших товарищей много сбежавших из лагерей. В тех лагерях язычников убивали. Всех. И женщин, и стариков, и детей. Так что новость радостная. Эти твари нас пока не задавили, потому что волнения по всей стране начались. Пусть их будет немного поменьше, когда до нас руки дойдут.
– Знаю, мы тоже из таких, – кивнул я.
– О, интересно. Издалека?
– Лагерь был неподалеку от Лурда. Это…
– Я знаю, где это, – перебил меня парламентер. – Далеко вы забрались. Много там было народу?
– Тысяч пятьдесят, судя по спискам. Язычников.
– Понятно. Поровну распределяют. Мы знаем уже о восьми таких лагерях. Ладно, новостями можно и потом поделиться. Вы ж не мимо проезжали? К нам присоединитесь?
– Нет, не мимо, – мотнул я головой. Но для начала хотелось бы что-нибудь и про вас узнать. А то вдруг характерами не сойдемся.
– Это само собой, – кивнул собеседник. У нас тут тоже свои правила есть, которые нарушать не желательно. Тогда давайте, запускайте свою повозку, – он вскочил на подножку. – Буду дорогу показывать. Только это, вы бы хоть кители поснимали жандармские. Народ сейчас нервный, могут сначала врезать, а потом разбираться. А то и ножом пырнуть.
Старик, я заметил, невесело хмыкнул. Должно быть тоже обратил внимание, что парень не сказал «пристрелить». Вероятно, с боеприпасами и оружием у них правда беда. Ну да это было ясно даже по тому агрегату, который он повесил за спину. Уж не знаю, откуда он откопал такую древность – дульнозарядные винтовки Толедо, названные в честь малой родины наших кузнецов, были сняты с производства уже лет тридцать назад. В свое время их было много, однако сейчас они уже устарели дальше некуда. Одно преимущество – патронов ей не нужно. Сыпанул пороха, затолкал пулю с пыжом, и стреляй себе… два раза в минуту, да.
Пока мы с Мариусом на ходу избавлялись от формы, проводник закончил раздавать указания. Паровик остановился у проходной какого-то, как мне показалось вначале, завода. Территория между корпусами густо уставлена палатками и шалашами, легкий ветерок, доносит неприятный запашок – не удивительно. Отхожих мест на такое количество народа здесь явно недостаточно. А людей многовато. Целые семьи, с детьми и стариками ютятся вокруг палаток, что-то готовят на кострах, сушат одежду. Ближе к центру виднеются одинаковые прямоугольные бараки, по виду напоминающие заводские корпуса, причем совершенно не важно, какого именно завода – они почему-то всегда примерно одинаково выглядят, не зависимо от специфики. Собственно, так показалось не мне одному – веселый хохот Рубио оставался загадкой для всех присутствующих, кроме проводника, пока старик не соизволил пояснить причины веселья:
– Это ж тюряга! Во даете, борцы за свободу! Умора!
– Ну да, забавный каламбур получился, – криво ухмыльнулся проводник. – Только нам не до смеха. Как-то так вышло, что здесь – самое безопасное место. Огорожено хорошо, оборонять легко. Спиры чистых не просочатся. Первые пару дней они кучу народа повыбивыли. Эти твари не сильно разбирались, повстанцы тут или нет. Всех, кто под руку попадался очищали. Да и сейчас еще шалят. Через реку перебраться не сильно сложно, народу грамотного на контроль у нас мало. Под пули монахи идти не хотят, а вот пошастать там, где относительно мирное население обретается, да пожечь их вволю – это они с удовольствием, сволочи. Пока какой-нибудь отряд их выловит, успевают до сотни народу очистить. Успевали – сейчас-то мы уже ученые. Status quo соблюдать получается. Только надолго ли?
У входа на территорию тюрьмы обнаружился вполне приличный пропускной пункт, где нас проинструктировали мрачные, разношерстно вооруженные гражданские. На наши с Мариусом наряды косились неодобрительно, на револьверы с винтовками наоборот – завистливо.
– Значит так, квириты. Ведите себя прилично. Драки у нас не приветствуются. Кто будет размахивать оружием – тому пуля. Без вариантов, и не важно, кто первый начал. Сами видите, у нас тут народу слишком много, все злые, и никто не знает, как жить дальше. Если будете с кем выяснять отношения, постарайтесь обходиться словами. Ну, это на будущее, если решите остаться. И если вам разрешат. В любом случае, для начала нужно представиться руководству и пройти собеседование. Для этого следуете сейчас вон к тому корпусу, у нас там вроде как штаб. Рем проводит, – часовой мотнул головой, указывая на нашего проводника, как оказалось, обладателя легендарного имени. – Машину оставляете пока здесь. Беспокоиться за содержимое не нужно. Тут, конечно, люди собрались, всякое бывает, но воровство по правилам нашего общежития запрещено, и уж тут, ввиду поста, никто на ваше добро не покусится. И еще раз – оружие не доставать.
Прецеденты, видимо, уже были. Что и не удивительно, при такой-то толчее.
– Интересно, почему тогда не заставить сдавать оружие, если уж тут все так сурово? – полюбопытствовал я, пока мы шли к корпусу.
– Потому что проконтролировать все равно не получится. – Пожал плечами Рем. – У нас тут не так много свободных мужчин, чтобы устраивать жандармерию или, там, народную милицию. Да и не так его много, если откровенно, оружия. Это он в основном для вас сказал, а так у большинства из местных – только ножи…
Парень резко оборвал себя, выругался шепотом. Угу, понятно – досадует, что проговорился. Мало ли, вдруг мы все-таки жандармы. Хотя зря он так – не думаю, что для синемундирников является секретом отсутствие вооружения у бунтовщиков.
Руководство повстанцев расположилось, ожидаемо, в административном здании бывшей тюрьмы. Здесь тоже на входе стояли двое скучающих часовых, однако сильно мурыжить не стали. Уточнили только, кто такие, и почто хотим побеспокоить начальство, но вполне удовлетворились коротким «Новички, представляться начальству» от Рема, и махнули рукой. А вот внутри ждал сюрприз. Не столько молодежь, сколько старшую часть нашей компании. Собственно, едва мы, постучавшись, вошли в кабинет начальника тюрьмы, как раздался дикий рев, и Рубио чуть не вылетел обратно в коридор под напором совершенно поражающего воображение своими размерами лысого здоровяка – босого, в кавалерийских галифе и нательной рубахе. Револьвер оказался в руке помимо воли и несмотря ни на какие предупреждения. Хорошо, ума хватило его не применять – вовремя распознал в том оглушительном реве радость.
– Трибун! Боги великие, я ж со счета сбился, сколько раз за помин души твоей чарку поднимал! – Эту фразу человек-гора произносил, держа Мануэля за плечи на вытянутых руках. Ноги старика до пола не доставали.
– Помнится, центурион Северин, в последний раз, когда мы виделись, ты обещал прибить меня насмерть, представься такая возможность, – хмыкнул Рубио. – Так откуда теперь такая радость?
– Ну вот чего ты сразу вспоминаешь, – засмущался центурион. – Думаешь, кто-то из нас не мечтал в свое время тебя прибить? Ты тогда приказал, чтобы я присел триста раз с конем на плечах! Да я думал, сдохну! Да тебя каждый легионер мечтал прибить!
– Очень рад, что ты так вольно относишься к своим обещаниям. Но тогда поставь уже меня на пол, и дай тоже тебя обнять!
– Хех, вот за это тебя все и ненавидели, – улыбнулся здоровяк, аккуратно ставя Рубио на место. – Язык, как жало!
Рубио постоял немного, разглядывая бывшего подчиненного, и действительно обнял старого товарища. Вот не ожидал от Мануэля такой сентиментальности. Более того, я с изумлением заметил слезы на глазах у несгибаемого преторианца.
– Больше ни про кого не знаешь?
– Нет, – печально покачал головой центурион. – Трудно было отслеживать. Те, кто вовремя сообразил, попрятались по норам, и до последнего времени боялись даже во сне настоящее имя сболтнуть. И я тоже. Так что ничего. Ты – первый из наших, кого я встретил за последние восемь лет. Ладо, что мы о грустном. Ты к нам? Со своими гастатами38?
– Еще не решил, – пожал плечами старик. – Во-первых, я больше не трибун, и у нас тут не армия, так что и решать буду не единолично. Во-вторых, я пока вообще не понимаю, на кой хрен вы тут собрались посреди ничего такой толпой. Хотите облегчить работу чистым?
– Ай, сам все понимаю, – поморщился центурион. – Оно как-то само получилось, поверишь, я не собирался тут тюрьму в тренировочный лагерь превращать. Кера меня побери, я тут вообще не при делах и сам не понял, как оказался главным в этом лупанарии39! Я здесь оказался-то случайно… Так, – Северин прервал сам себя и, оглядев присутствующих в кабинете, спросил:
– Вы как насчет пожрать? Ага, по глазам вижу, что категорически за. Тогда пойдемте в столовую, а то разговор длинный. Все, что знаю расскажу, а это долго, и от вас жду потом такую же услугу.
Возражать никто не стал, так что мы с готовностью двинулись вслед за центурионом. Даже вспомнили про раненого Мариуса, которого усадили на стул еще когда вошли, да так и забыли – слишком бурная выдалась встреча старых товарищей. Северин, заметив его состояние, предложил отправить парня в медпункт, однако толедец посмотрел такими печальными глазами, что здоровяк только расхохотался.
– Ладно, сначала жрать, а уже потом к лекарям. Узнаю школу Рубио – «легионер должен хотеть жрать сильнее, чем спать, а спать, сильнее, чем жить».
Столовая порадовала дивным запахом горячего, наваристого борща40. От запаха даже голова закружилась – должно быть, вся кровь к желудку хлынула. Миски тоже оказались достаточно глубокими, и заполняли их до краев. Северин заметил мое удивление:
– Гадаешь, откуда такое богатство, парень? Ох, знал бы ты, чего мне стоило организовать тут питание, да еще в условиях, когда это надо сделать быстро. Народу собралось много, магазины не работают, а жрать хотят все, и желательно чаще, чем раз в декаду. Думал так и рехнусь.
– Не прибедняйся, центурион. – хмыкнул Мануэль. – В вопросах снабжения тебе никогда не было равных. Я иногда думал, что это – твой манн, а не какая-то там сила.
– Это да, это я могу, – польщенно улыбнулся Северин. – Но сегодня – день сюрпризов! Я дождался похвалы от злоязыкого Рубио. И ведь похвастаться не перед кем – тут тебя никто не знает достаточно хорошо, чтобы понять, какое это великое достижение! Ладно, это все в сторону. – Мужчина заметил, с каким вожделением все косятся на исходящие ароматным паром миски, и гостеприимно махнул рукой:
– Приступайте к приему пищи, я пока введу вашего старшого в курс дела. В Памплоне я где-то год. Где обретался раньше – история долгая, да и к делу не относится, просто почуял, что вышли на меня, ну и рванул сюда в надежде затеряться. Устроился на металлургический завод и жил, в общем, неплохо, пока все не началось. Не знаю, как у вас с последними новостями, но если вы сбежали из лагеря чистых, то наверно не знаете, что одновременно с «выселением» неблагонадежных наше славное народное правительство в очередной раз уменьшило квоты на добычу угля. Радикально уменьшило. Там и раньше одни слезы были, а теперь и вовсе, считай, издевательство. В тех местах, которые с добычи жили, мгновенно полыхнуло, там народ давно на голодном пайке сидел, а через неделю и до нас дошло. Сталь ведь никаким чудесным флогистоном не расплавишь. Поставок нет, соответственно, нет работы. Завод, считай, встал. Заказы пошли гекатонхейрам в задницу… В общем, в стране больше нет, считай металлургии. Эквит41 Кветис пытался хоть что-то сохранить, но у него и так в последнее время дела плохо шли. В общем, объявил о закрытии. Ну, народ и вышел на улицы. Понимаешь, здесь, в нижней части, в основном рабочие жили. Не сильно богато, но и зубы на полку не складывали. Когда чистые пришли, особо возмутившихся не было, большая часть присягнули новому богу и остались жить как раньше. Как новые власти поступают с теми, кто с ними не согласен, никто и не видел толком. В газетах ведь пишут совсем не то, что на самом деле есть. Те немногие, кто остался верен старым богам как-то незаметно исчезли, неблагонадежных районов здесь не было. Ну вот они и вышли на улицы. Думали, побузят немного, поорут лозунги, мол дайте работу рабочему, и заживут как раньше. Дальше сами догадаетесь, как было?
– Даже думать нечего, – Рубио уже справился со своей порцией и отложил ложку. – Жандармы вместе с чистыми вышли против толпы, и устроили стрельбу и очищение.
– Во-во, вижу, что опыта вам не занимать. – Покивал Северин. – Под пятьсот человек положили, остальные разбежались. Если б они на этом остановились, все бы заперлись по домам и сидели бы там, боясь к дверям подойти. Чистые останавливаться не захотели. И пошли спиры прочесывать нижнюю часть. Очищали всех, и правых, и виноватых. Пепел по улицам летал. Там такой бардак был, что теперь уж никто не скажет, сколько было убитых на этом этапе, но много. Гораздо больше, чем пятьсот человек. Только просчитались чистые и жандармы. Заводские привыкли вместе жить, вместе с проблемами справляться. Как стало понятно, что нас поодиночке передавят, народ собрался. В общем, десятка четыре чистых мы повыбили, и жандармов с полсотни, когда они на помощь святошам пришли. Ну и результат – пять тысяч бунтовщиков в нижней части Памплоны. У властей нет сил, чтобы нас разбить, мы, соответственно, тоже только и можем, что сидеть тут и ждать неизвестно чего.
– Что, прям совсем никаких идей нет? – поинтересовался Рубио. Как-то даже не верится.
– Ну… – Северин замялся. – Ты как, ребятам своим доверяешь?
– В том, что они не побегут пересказывать твой разговор официальным властям и церковникам уверен полностью.
– В общем, есть кое-какие наметки. – Центурион замолчал, посмотрел в окно, тоскливо вздохнул и продолжил: – Так-то сидеть бессмысленно. Рано или поздно нас прижмут. Ну, посоветовались мы между собой. Между активными гражданами, в общем. Решили, надо какие-то мосты наводить. Не с властями, конечно, хотя и такие предложения были. Так, в порядке бреда. Все равно большая часть понимает – нас уже списали. Повезло, что мы отпор смогли дать, но это только отсрочка. В общем, заслали мы гонцов по соседям. Тем, про кого слышали, что у них тоже бунтуют. Решили, что надо как-то договариваться, объединяться. Отправили гонцов. Бильбао, Логроньо, Бургос, Сорию. Разузнать, как там, ну и как-то предложить объединиться. О взаимопомощи в общем, и сотрудничестве поговорить. В Леон еще, но там пока не вернулись люди. Может, и не вернутся уже. – Центурион помрачнел, но продолжил. – Договорились. Не со всеми. Кое-где и не с кем договариваться, не организовались люди. Из Сории парни еле ноги унесли. Там волнения подавили. Напрочь. В городе вообще никого не осталось, ни правых, ни виноватых. Только скелеты и пепел на улицах, слоем, и жандармы с чистыми шастают. Пока лучше всего в Бильбао. С ними и договоренности получилось наладить, может, поэтому. В общем, решили пока без государства обходиться, и без квот. Они нам уголь и руду, мы – металл. У нас, в принципе, и производство оружия наладить можно, спецов они обещали прислать. А взамен, понятно, защититься помогут. Ну и в целом, они и с другими бунтующими городами договорились, так что с продовольствием тоже помогут, только продержаться пока все наладится. Но думаю, продержимся – народ готов затянуть пояса, потому что назад дороги нет, большинство это понимает. Были уже те, кто сомневался – целыми семьями каяться уходили. Их даже очищать не стали – так расстреляли.
– То есть в городе вы все-таки бываете, – хмыкнул Мануэль, – раз уж знаете, кого расстреляли, кого нет.
– Ну да, – пожал плечами здоровяк. – Что тут удивительного? Мосты все перекрыты. Но речка-то у нас – не Стикс, перебраться несложно. Пробираются ребята иногда. Вон, даже прессу читаем, – центурион вытащил из кармана штанов свернутую в несколько раз статью, бросил на стол. – Прочитаете, если захотите. Судя по тому, что пишут эти акулы пера в стране все хорошо, но окраины немножко волнуются. Поскольку здесь нет оскорбления религии, умиротворяют нас гражданские власти, чистые только помогают. Каково, а?
– Угу, – кивнул старик, и повернулся к нам. – В таком случае, надо нам отсюда валить ребята, как считаете? И побыстрее.
Не знаю, как остальные, а я сразу сообразил, к чему ведет старый вояка. А вот Северин удивился:
– Это почему это?
– Потому что сначала я думал, что вы просто забыли о разведке. Это очень тупо, но ладно, что уж взять с идиотов вроде тебя, дорогой центурион. Однако про разведку вы не забыли, а значит, идиоты тут не только руководство, но и рядовые члены организации. Потому что за все это время ваши разведчики ухитрились не выяснить то, что стало известно нам стоило только оказаться в городе. Первый встреченный жандарм рассказал!
– Что рассказал? – Северин действительно хорошо знает трибуна – вместо того, чтобы разозлиться, он мгновенно собрался.
– Даже и не знаю, стоит ли рассказывать, – издевательски протянул старик. – Или уж пускай вы побудете в благостном неведении напоследок? – И заметив, что собеседник все-таки начал закипать, сжалился: – Ладно, не кипи. Говорят, через пару дней сюда прибывают боевые спиры чистых и жандармы. Количество и точное время, уж извини, мы для вас не узнали, но, полагаю, их будет достаточно, чтобы превратить в пепел всю заречную часть Памплоны.
Северин не стал задавать глупых вопросов, правда ли это и не шутит ли Рубио. Он поверил сразу – из здоровяка будто одномоментно выпустили воздух, так сильно он ссутулился и поник.
– Тогда мы обречены. У нас на пять тысяч «бунтовщиков», – центурион особо выделил это слово, – всего тысяча тех, кто условно может воевать. Я имею ввиду взрослых мужчин подходящего возраста. Из них где-то четыреста тех, кто знает, с какой стороны браться за оружие. Но это еще не самое смешное. Самое смешное, что вооружены из них меньше сотни. Такая вот у нас армия.
– Что, вы даже не можете организовать производство? – удивился старик. – У вас же тут, вроде, не только металлургический завод, но и механический?
– Можем, а что толку? Пороха у нас от этого не прибавится. Мы начали понемногу выделывать кое-какие образцы, но пока это только на стадии экспериментов. Чтобы когда будет достаточно материала времени не тратить на налаживание производства. Но пока это все так, ерунда, тем более боеприпасов от этого не прибавится. Вроде, парни из Бургаса собирались поспособствовать…
– Кажется, догадываюсь, – хмыкнул Рубио. – Авилесский пороховой завод, да? Не толедский, конечно, но тоже достойно. Вполне разумные люди в Бургасе собрались, как я посмотрю.
– Разумные, – согласился Северин. – Только нам это уже не поможет.
– Ну, если ты собираешься сложить лапки и сдохнуть, тогда нам действительно не по пути, – подытожил старик.
– Хватит играть, трибун, мне не до смеха. Ты наверняка уже подумал, что можно сделать в нашей дерьмовой ситуации. Поделись своей мудростью с недалеким сотником!
– Нет уж, дорогой недалекий сотник. Мы больше не в армии, и я тебе не командир, который и задачу поставит и разжует, как ее выполнить. Я для начала предлагаю подумать, что можем сделать мы, и что будут делать чистые. Смекаешь?
– Да что мы можем сделать с сотней винтовок и боезапасом двадцать выстрелов на ствол?! – закричал центурион. Мне захотелось сплюнуть. И это бравый преторианец? Вместо того, чтобы думать, что делать, только и причитает! Не удивительно, что их так легко разогнали. Старик тоже разочаровывался все сильнее – это было видно по его лицу. Однако сдаваться, в отличие от сотника, он не собирался.
– Да забудь ты о том, сколько у тебя винтовок! Что ты на них зациклился? У нас в машине лежит шесть десятков спенсеров и патронов по полсотни штук на каждую. Ты что, думаешь, мы их в подарок от поклонников получили? Думать надо не о том, что у тебя есть, а о том, что тебе нужно, и где это взять!
– Да, – Северин с силой потер руками лицо. – Что-то я и в самом деле истерику устроил, как невеста перед свадьбой. Прости, старик, я сейчас соберусь. Просто последнюю неделю все висело на волоске, только появилась какая-то надежда, и тут появляешься ты, и все хорошее настроение обгаживаешь дурными новостями. Тут любой сорвется.
Глава 18
Нельзя сказать, что Рубио мгновенно возглавил повстанцев, но как-то так получилось, что его распоряжения стали выполняться будто бы сами собой. Северин любую просьбу бывшего трибуна выполнял так, будто это приказ – если бы старик прямо не отказался, он бы с большим удовольствием публично объявил, что слагает с себя полномочия командира в пользу квирита Рубио. Собственно, пару раз и порывался так поступить, но старик решительно воспротивился. Ну и остальные присутствующие, видя поведение лидера, подтянулись. А компания собралась разношерстная. На территории тюрьмы разместилась большая часть бунтовщиков, так же появились поселения на территории металлургического завода, и около пятисот бывших рабочих с семьями разместились на механическом заводе. У каждого из трех анклавов были свои лидеры, так что пришлось подождать, пока все соберутся – обсуждать последние новости и вырабатывать свои действия. Главой «тюремного» поселения оказался Северин, «металлурги» с единым лидером не определились, и потому избрали из числа мастеров и инженеров совет, состоящий из четырех членов – по числу цехов. Мужчины крайне основательные, но несколько медлительные. Даже дилетанту видно, насколько они далеки от любых военных действий, в отношении которых они целиком полагаются на Северина.
Механическим заводом управлял Доменико Ортес, франтоватый парень примерно моих лет. Причем, управлял, как я понял не только после того, как началась заварушка, но и раньше – Доменико принадлежит семье эквитов, в числе прочего владевших и механическим заводом. В отличие от владельцев металлургического, он сразу поддержал возмущение своих людей, и даже не подумал бежать, когда все началось. Хотя, подозреваю, мог просто отправиться в семейное поместье, умыв руки – потеря завода не может не ударить по семье, но в том-то и дело, что завод для них в любом случае потерян, так что заподозрить его в корыстных целях не получится. Любопытно, что парень мой однофамилец. Однако с тем же успехом он мог оказаться моим дальним родственником.
Эта мысль меня неожиданно взбудоражила. Сколько себя помню, мы всегда жили нашей маленькой семьей. Только мать с отцом и я. Ни бабушек с дедушками, ни всевозможных дядь и теть я ни разу не видел, и даже не слышал о них рассказов. А между тем, они ведь точно существуют. Про родственников мамы я вообще ничего не знаю, но вот отец – точно не был единственным ребенком в семье. Связи с родными он по какой-то причине не поддерживал, но иногда в разговорах родителей проскальзывали упоминания… Я тряхнул головой, заставляя себя вернуться к реальности. Сейчас вопросы родственных связей точно не актуальны. Денек выдался длинный, вот и начинают мысли плавать. Я мельком взглянул на настенные часы – до полуночи остается всего час. Неудивительно, что начинает клонить в сон. Жаль, что отдыха пока не предвидится.
Опасения оказались напрасными – нас не только не обстреляли, но, наоборот, вполне вежливо поприветствовали. Как только мы переехали через мост, навстречу вышел незнакомец, помахивая привязанной к стволу древней винтовки белой тряпкой, которая, видимо, означала приглашение к переговорам. Дождавшись, когда паровой агрегат остановится, переговорщик подошел поближе, заглянул в салон.
– Это вы на том берегу жандармов положили?
– Мы, – кивнул я. – И еще десяток чистых.
Не то, чтобы я хвастался, просто скрывать такую информацию было чревато. Если местные повстанцы не имеют особых претензий к церкви, нам с ними не по пути. Да и может статься, что до этого церковь держала нейтралитет, и тогда мы восставшим знатную свинью подложили. О таких вещах лучше сообщать сразу, потому что потом все равно узнают, и могут ударить в спину.
Парламентер, кажется, понял мои мотивы:
– Vim vi repellĕre licet37. Среди наших товарищей много сбежавших из лагерей. В тех лагерях язычников убивали. Всех. И женщин, и стариков, и детей. Так что новость радостная. Эти твари нас пока не задавили, потому что волнения по всей стране начались. Пусть их будет немного поменьше, когда до нас руки дойдут.
– Знаю, мы тоже из таких, – кивнул я.
– О, интересно. Издалека?
– Лагерь был неподалеку от Лурда. Это…
– Я знаю, где это, – перебил меня парламентер. – Далеко вы забрались. Много там было народу?
– Тысяч пятьдесят, судя по спискам. Язычников.
– Понятно. Поровну распределяют. Мы знаем уже о восьми таких лагерях. Ладно, новостями можно и потом поделиться. Вы ж не мимо проезжали? К нам присоединитесь?
– Нет, не мимо, – мотнул я головой. Но для начала хотелось бы что-нибудь и про вас узнать. А то вдруг характерами не сойдемся.
– Это само собой, – кивнул собеседник. У нас тут тоже свои правила есть, которые нарушать не желательно. Тогда давайте, запускайте свою повозку, – он вскочил на подножку. – Буду дорогу показывать. Только это, вы бы хоть кители поснимали жандармские. Народ сейчас нервный, могут сначала врезать, а потом разбираться. А то и ножом пырнуть.
Старик, я заметил, невесело хмыкнул. Должно быть тоже обратил внимание, что парень не сказал «пристрелить». Вероятно, с боеприпасами и оружием у них правда беда. Ну да это было ясно даже по тому агрегату, который он повесил за спину. Уж не знаю, откуда он откопал такую древность – дульнозарядные винтовки Толедо, названные в честь малой родины наших кузнецов, были сняты с производства уже лет тридцать назад. В свое время их было много, однако сейчас они уже устарели дальше некуда. Одно преимущество – патронов ей не нужно. Сыпанул пороха, затолкал пулю с пыжом, и стреляй себе… два раза в минуту, да.
Пока мы с Мариусом на ходу избавлялись от формы, проводник закончил раздавать указания. Паровик остановился у проходной какого-то, как мне показалось вначале, завода. Территория между корпусами густо уставлена палатками и шалашами, легкий ветерок, доносит неприятный запашок – не удивительно. Отхожих мест на такое количество народа здесь явно недостаточно. А людей многовато. Целые семьи, с детьми и стариками ютятся вокруг палаток, что-то готовят на кострах, сушат одежду. Ближе к центру виднеются одинаковые прямоугольные бараки, по виду напоминающие заводские корпуса, причем совершенно не важно, какого именно завода – они почему-то всегда примерно одинаково выглядят, не зависимо от специфики. Собственно, так показалось не мне одному – веселый хохот Рубио оставался загадкой для всех присутствующих, кроме проводника, пока старик не соизволил пояснить причины веселья:
– Это ж тюряга! Во даете, борцы за свободу! Умора!
– Ну да, забавный каламбур получился, – криво ухмыльнулся проводник. – Только нам не до смеха. Как-то так вышло, что здесь – самое безопасное место. Огорожено хорошо, оборонять легко. Спиры чистых не просочатся. Первые пару дней они кучу народа повыбивыли. Эти твари не сильно разбирались, повстанцы тут или нет. Всех, кто под руку попадался очищали. Да и сейчас еще шалят. Через реку перебраться не сильно сложно, народу грамотного на контроль у нас мало. Под пули монахи идти не хотят, а вот пошастать там, где относительно мирное население обретается, да пожечь их вволю – это они с удовольствием, сволочи. Пока какой-нибудь отряд их выловит, успевают до сотни народу очистить. Успевали – сейчас-то мы уже ученые. Status quo соблюдать получается. Только надолго ли?
У входа на территорию тюрьмы обнаружился вполне приличный пропускной пункт, где нас проинструктировали мрачные, разношерстно вооруженные гражданские. На наши с Мариусом наряды косились неодобрительно, на револьверы с винтовками наоборот – завистливо.
– Значит так, квириты. Ведите себя прилично. Драки у нас не приветствуются. Кто будет размахивать оружием – тому пуля. Без вариантов, и не важно, кто первый начал. Сами видите, у нас тут народу слишком много, все злые, и никто не знает, как жить дальше. Если будете с кем выяснять отношения, постарайтесь обходиться словами. Ну, это на будущее, если решите остаться. И если вам разрешат. В любом случае, для начала нужно представиться руководству и пройти собеседование. Для этого следуете сейчас вон к тому корпусу, у нас там вроде как штаб. Рем проводит, – часовой мотнул головой, указывая на нашего проводника, как оказалось, обладателя легендарного имени. – Машину оставляете пока здесь. Беспокоиться за содержимое не нужно. Тут, конечно, люди собрались, всякое бывает, но воровство по правилам нашего общежития запрещено, и уж тут, ввиду поста, никто на ваше добро не покусится. И еще раз – оружие не доставать.
Прецеденты, видимо, уже были. Что и не удивительно, при такой-то толчее.
– Интересно, почему тогда не заставить сдавать оружие, если уж тут все так сурово? – полюбопытствовал я, пока мы шли к корпусу.
– Потому что проконтролировать все равно не получится. – Пожал плечами Рем. – У нас тут не так много свободных мужчин, чтобы устраивать жандармерию или, там, народную милицию. Да и не так его много, если откровенно, оружия. Это он в основном для вас сказал, а так у большинства из местных – только ножи…
Парень резко оборвал себя, выругался шепотом. Угу, понятно – досадует, что проговорился. Мало ли, вдруг мы все-таки жандармы. Хотя зря он так – не думаю, что для синемундирников является секретом отсутствие вооружения у бунтовщиков.
Руководство повстанцев расположилось, ожидаемо, в административном здании бывшей тюрьмы. Здесь тоже на входе стояли двое скучающих часовых, однако сильно мурыжить не стали. Уточнили только, кто такие, и почто хотим побеспокоить начальство, но вполне удовлетворились коротким «Новички, представляться начальству» от Рема, и махнули рукой. А вот внутри ждал сюрприз. Не столько молодежь, сколько старшую часть нашей компании. Собственно, едва мы, постучавшись, вошли в кабинет начальника тюрьмы, как раздался дикий рев, и Рубио чуть не вылетел обратно в коридор под напором совершенно поражающего воображение своими размерами лысого здоровяка – босого, в кавалерийских галифе и нательной рубахе. Револьвер оказался в руке помимо воли и несмотря ни на какие предупреждения. Хорошо, ума хватило его не применять – вовремя распознал в том оглушительном реве радость.
– Трибун! Боги великие, я ж со счета сбился, сколько раз за помин души твоей чарку поднимал! – Эту фразу человек-гора произносил, держа Мануэля за плечи на вытянутых руках. Ноги старика до пола не доставали.
– Помнится, центурион Северин, в последний раз, когда мы виделись, ты обещал прибить меня насмерть, представься такая возможность, – хмыкнул Рубио. – Так откуда теперь такая радость?
– Ну вот чего ты сразу вспоминаешь, – засмущался центурион. – Думаешь, кто-то из нас не мечтал в свое время тебя прибить? Ты тогда приказал, чтобы я присел триста раз с конем на плечах! Да я думал, сдохну! Да тебя каждый легионер мечтал прибить!
– Очень рад, что ты так вольно относишься к своим обещаниям. Но тогда поставь уже меня на пол, и дай тоже тебя обнять!
– Хех, вот за это тебя все и ненавидели, – улыбнулся здоровяк, аккуратно ставя Рубио на место. – Язык, как жало!
Рубио постоял немного, разглядывая бывшего подчиненного, и действительно обнял старого товарища. Вот не ожидал от Мануэля такой сентиментальности. Более того, я с изумлением заметил слезы на глазах у несгибаемого преторианца.
– Больше ни про кого не знаешь?
– Нет, – печально покачал головой центурион. – Трудно было отслеживать. Те, кто вовремя сообразил, попрятались по норам, и до последнего времени боялись даже во сне настоящее имя сболтнуть. И я тоже. Так что ничего. Ты – первый из наших, кого я встретил за последние восемь лет. Ладо, что мы о грустном. Ты к нам? Со своими гастатами38?
– Еще не решил, – пожал плечами старик. – Во-первых, я больше не трибун, и у нас тут не армия, так что и решать буду не единолично. Во-вторых, я пока вообще не понимаю, на кой хрен вы тут собрались посреди ничего такой толпой. Хотите облегчить работу чистым?
– Ай, сам все понимаю, – поморщился центурион. – Оно как-то само получилось, поверишь, я не собирался тут тюрьму в тренировочный лагерь превращать. Кера меня побери, я тут вообще не при делах и сам не понял, как оказался главным в этом лупанарии39! Я здесь оказался-то случайно… Так, – Северин прервал сам себя и, оглядев присутствующих в кабинете, спросил:
– Вы как насчет пожрать? Ага, по глазам вижу, что категорически за. Тогда пойдемте в столовую, а то разговор длинный. Все, что знаю расскажу, а это долго, и от вас жду потом такую же услугу.
Возражать никто не стал, так что мы с готовностью двинулись вслед за центурионом. Даже вспомнили про раненого Мариуса, которого усадили на стул еще когда вошли, да так и забыли – слишком бурная выдалась встреча старых товарищей. Северин, заметив его состояние, предложил отправить парня в медпункт, однако толедец посмотрел такими печальными глазами, что здоровяк только расхохотался.
– Ладно, сначала жрать, а уже потом к лекарям. Узнаю школу Рубио – «легионер должен хотеть жрать сильнее, чем спать, а спать, сильнее, чем жить».
Столовая порадовала дивным запахом горячего, наваристого борща40. От запаха даже голова закружилась – должно быть, вся кровь к желудку хлынула. Миски тоже оказались достаточно глубокими, и заполняли их до краев. Северин заметил мое удивление:
– Гадаешь, откуда такое богатство, парень? Ох, знал бы ты, чего мне стоило организовать тут питание, да еще в условиях, когда это надо сделать быстро. Народу собралось много, магазины не работают, а жрать хотят все, и желательно чаще, чем раз в декаду. Думал так и рехнусь.
– Не прибедняйся, центурион. – хмыкнул Мануэль. – В вопросах снабжения тебе никогда не было равных. Я иногда думал, что это – твой манн, а не какая-то там сила.
– Это да, это я могу, – польщенно улыбнулся Северин. – Но сегодня – день сюрпризов! Я дождался похвалы от злоязыкого Рубио. И ведь похвастаться не перед кем – тут тебя никто не знает достаточно хорошо, чтобы понять, какое это великое достижение! Ладно, это все в сторону. – Мужчина заметил, с каким вожделением все косятся на исходящие ароматным паром миски, и гостеприимно махнул рукой:
– Приступайте к приему пищи, я пока введу вашего старшого в курс дела. В Памплоне я где-то год. Где обретался раньше – история долгая, да и к делу не относится, просто почуял, что вышли на меня, ну и рванул сюда в надежде затеряться. Устроился на металлургический завод и жил, в общем, неплохо, пока все не началось. Не знаю, как у вас с последними новостями, но если вы сбежали из лагеря чистых, то наверно не знаете, что одновременно с «выселением» неблагонадежных наше славное народное правительство в очередной раз уменьшило квоты на добычу угля. Радикально уменьшило. Там и раньше одни слезы были, а теперь и вовсе, считай, издевательство. В тех местах, которые с добычи жили, мгновенно полыхнуло, там народ давно на голодном пайке сидел, а через неделю и до нас дошло. Сталь ведь никаким чудесным флогистоном не расплавишь. Поставок нет, соответственно, нет работы. Завод, считай, встал. Заказы пошли гекатонхейрам в задницу… В общем, в стране больше нет, считай металлургии. Эквит41 Кветис пытался хоть что-то сохранить, но у него и так в последнее время дела плохо шли. В общем, объявил о закрытии. Ну, народ и вышел на улицы. Понимаешь, здесь, в нижней части, в основном рабочие жили. Не сильно богато, но и зубы на полку не складывали. Когда чистые пришли, особо возмутившихся не было, большая часть присягнули новому богу и остались жить как раньше. Как новые власти поступают с теми, кто с ними не согласен, никто и не видел толком. В газетах ведь пишут совсем не то, что на самом деле есть. Те немногие, кто остался верен старым богам как-то незаметно исчезли, неблагонадежных районов здесь не было. Ну вот они и вышли на улицы. Думали, побузят немного, поорут лозунги, мол дайте работу рабочему, и заживут как раньше. Дальше сами догадаетесь, как было?
– Даже думать нечего, – Рубио уже справился со своей порцией и отложил ложку. – Жандармы вместе с чистыми вышли против толпы, и устроили стрельбу и очищение.
– Во-во, вижу, что опыта вам не занимать. – Покивал Северин. – Под пятьсот человек положили, остальные разбежались. Если б они на этом остановились, все бы заперлись по домам и сидели бы там, боясь к дверям подойти. Чистые останавливаться не захотели. И пошли спиры прочесывать нижнюю часть. Очищали всех, и правых, и виноватых. Пепел по улицам летал. Там такой бардак был, что теперь уж никто не скажет, сколько было убитых на этом этапе, но много. Гораздо больше, чем пятьсот человек. Только просчитались чистые и жандармы. Заводские привыкли вместе жить, вместе с проблемами справляться. Как стало понятно, что нас поодиночке передавят, народ собрался. В общем, десятка четыре чистых мы повыбили, и жандармов с полсотни, когда они на помощь святошам пришли. Ну и результат – пять тысяч бунтовщиков в нижней части Памплоны. У властей нет сил, чтобы нас разбить, мы, соответственно, тоже только и можем, что сидеть тут и ждать неизвестно чего.
– Что, прям совсем никаких идей нет? – поинтересовался Рубио. Как-то даже не верится.
– Ну… – Северин замялся. – Ты как, ребятам своим доверяешь?
– В том, что они не побегут пересказывать твой разговор официальным властям и церковникам уверен полностью.
– В общем, есть кое-какие наметки. – Центурион замолчал, посмотрел в окно, тоскливо вздохнул и продолжил: – Так-то сидеть бессмысленно. Рано или поздно нас прижмут. Ну, посоветовались мы между собой. Между активными гражданами, в общем. Решили, надо какие-то мосты наводить. Не с властями, конечно, хотя и такие предложения были. Так, в порядке бреда. Все равно большая часть понимает – нас уже списали. Повезло, что мы отпор смогли дать, но это только отсрочка. В общем, заслали мы гонцов по соседям. Тем, про кого слышали, что у них тоже бунтуют. Решили, что надо как-то договариваться, объединяться. Отправили гонцов. Бильбао, Логроньо, Бургос, Сорию. Разузнать, как там, ну и как-то предложить объединиться. О взаимопомощи в общем, и сотрудничестве поговорить. В Леон еще, но там пока не вернулись люди. Может, и не вернутся уже. – Центурион помрачнел, но продолжил. – Договорились. Не со всеми. Кое-где и не с кем договариваться, не организовались люди. Из Сории парни еле ноги унесли. Там волнения подавили. Напрочь. В городе вообще никого не осталось, ни правых, ни виноватых. Только скелеты и пепел на улицах, слоем, и жандармы с чистыми шастают. Пока лучше всего в Бильбао. С ними и договоренности получилось наладить, может, поэтому. В общем, решили пока без государства обходиться, и без квот. Они нам уголь и руду, мы – металл. У нас, в принципе, и производство оружия наладить можно, спецов они обещали прислать. А взамен, понятно, защититься помогут. Ну и в целом, они и с другими бунтующими городами договорились, так что с продовольствием тоже помогут, только продержаться пока все наладится. Но думаю, продержимся – народ готов затянуть пояса, потому что назад дороги нет, большинство это понимает. Были уже те, кто сомневался – целыми семьями каяться уходили. Их даже очищать не стали – так расстреляли.
– То есть в городе вы все-таки бываете, – хмыкнул Мануэль, – раз уж знаете, кого расстреляли, кого нет.
– Ну да, – пожал плечами здоровяк. – Что тут удивительного? Мосты все перекрыты. Но речка-то у нас – не Стикс, перебраться несложно. Пробираются ребята иногда. Вон, даже прессу читаем, – центурион вытащил из кармана штанов свернутую в несколько раз статью, бросил на стол. – Прочитаете, если захотите. Судя по тому, что пишут эти акулы пера в стране все хорошо, но окраины немножко волнуются. Поскольку здесь нет оскорбления религии, умиротворяют нас гражданские власти, чистые только помогают. Каково, а?
– Угу, – кивнул старик, и повернулся к нам. – В таком случае, надо нам отсюда валить ребята, как считаете? И побыстрее.
Не знаю, как остальные, а я сразу сообразил, к чему ведет старый вояка. А вот Северин удивился:
– Это почему это?
– Потому что сначала я думал, что вы просто забыли о разведке. Это очень тупо, но ладно, что уж взять с идиотов вроде тебя, дорогой центурион. Однако про разведку вы не забыли, а значит, идиоты тут не только руководство, но и рядовые члены организации. Потому что за все это время ваши разведчики ухитрились не выяснить то, что стало известно нам стоило только оказаться в городе. Первый встреченный жандарм рассказал!
– Что рассказал? – Северин действительно хорошо знает трибуна – вместо того, чтобы разозлиться, он мгновенно собрался.
– Даже и не знаю, стоит ли рассказывать, – издевательски протянул старик. – Или уж пускай вы побудете в благостном неведении напоследок? – И заметив, что собеседник все-таки начал закипать, сжалился: – Ладно, не кипи. Говорят, через пару дней сюда прибывают боевые спиры чистых и жандармы. Количество и точное время, уж извини, мы для вас не узнали, но, полагаю, их будет достаточно, чтобы превратить в пепел всю заречную часть Памплоны.
Северин не стал задавать глупых вопросов, правда ли это и не шутит ли Рубио. Он поверил сразу – из здоровяка будто одномоментно выпустили воздух, так сильно он ссутулился и поник.
– Тогда мы обречены. У нас на пять тысяч «бунтовщиков», – центурион особо выделил это слово, – всего тысяча тех, кто условно может воевать. Я имею ввиду взрослых мужчин подходящего возраста. Из них где-то четыреста тех, кто знает, с какой стороны браться за оружие. Но это еще не самое смешное. Самое смешное, что вооружены из них меньше сотни. Такая вот у нас армия.
– Что, вы даже не можете организовать производство? – удивился старик. – У вас же тут, вроде, не только металлургический завод, но и механический?
– Можем, а что толку? Пороха у нас от этого не прибавится. Мы начали понемногу выделывать кое-какие образцы, но пока это только на стадии экспериментов. Чтобы когда будет достаточно материала времени не тратить на налаживание производства. Но пока это все так, ерунда, тем более боеприпасов от этого не прибавится. Вроде, парни из Бургаса собирались поспособствовать…
– Кажется, догадываюсь, – хмыкнул Рубио. – Авилесский пороховой завод, да? Не толедский, конечно, но тоже достойно. Вполне разумные люди в Бургасе собрались, как я посмотрю.
– Разумные, – согласился Северин. – Только нам это уже не поможет.
– Ну, если ты собираешься сложить лапки и сдохнуть, тогда нам действительно не по пути, – подытожил старик.
– Хватит играть, трибун, мне не до смеха. Ты наверняка уже подумал, что можно сделать в нашей дерьмовой ситуации. Поделись своей мудростью с недалеким сотником!
– Нет уж, дорогой недалекий сотник. Мы больше не в армии, и я тебе не командир, который и задачу поставит и разжует, как ее выполнить. Я для начала предлагаю подумать, что можем сделать мы, и что будут делать чистые. Смекаешь?
– Да что мы можем сделать с сотней винтовок и боезапасом двадцать выстрелов на ствол?! – закричал центурион. Мне захотелось сплюнуть. И это бравый преторианец? Вместо того, чтобы думать, что делать, только и причитает! Не удивительно, что их так легко разогнали. Старик тоже разочаровывался все сильнее – это было видно по его лицу. Однако сдаваться, в отличие от сотника, он не собирался.
– Да забудь ты о том, сколько у тебя винтовок! Что ты на них зациклился? У нас в машине лежит шесть десятков спенсеров и патронов по полсотни штук на каждую. Ты что, думаешь, мы их в подарок от поклонников получили? Думать надо не о том, что у тебя есть, а о том, что тебе нужно, и где это взять!
– Да, – Северин с силой потер руками лицо. – Что-то я и в самом деле истерику устроил, как невеста перед свадьбой. Прости, старик, я сейчас соберусь. Просто последнюю неделю все висело на волоске, только появилась какая-то надежда, и тут появляешься ты, и все хорошее настроение обгаживаешь дурными новостями. Тут любой сорвется.
Глава 18
Нельзя сказать, что Рубио мгновенно возглавил повстанцев, но как-то так получилось, что его распоряжения стали выполняться будто бы сами собой. Северин любую просьбу бывшего трибуна выполнял так, будто это приказ – если бы старик прямо не отказался, он бы с большим удовольствием публично объявил, что слагает с себя полномочия командира в пользу квирита Рубио. Собственно, пару раз и порывался так поступить, но старик решительно воспротивился. Ну и остальные присутствующие, видя поведение лидера, подтянулись. А компания собралась разношерстная. На территории тюрьмы разместилась большая часть бунтовщиков, так же появились поселения на территории металлургического завода, и около пятисот бывших рабочих с семьями разместились на механическом заводе. У каждого из трех анклавов были свои лидеры, так что пришлось подождать, пока все соберутся – обсуждать последние новости и вырабатывать свои действия. Главой «тюремного» поселения оказался Северин, «металлурги» с единым лидером не определились, и потому избрали из числа мастеров и инженеров совет, состоящий из четырех членов – по числу цехов. Мужчины крайне основательные, но несколько медлительные. Даже дилетанту видно, насколько они далеки от любых военных действий, в отношении которых они целиком полагаются на Северина.
Механическим заводом управлял Доменико Ортес, франтоватый парень примерно моих лет. Причем, управлял, как я понял не только после того, как началась заварушка, но и раньше – Доменико принадлежит семье эквитов, в числе прочего владевших и механическим заводом. В отличие от владельцев металлургического, он сразу поддержал возмущение своих людей, и даже не подумал бежать, когда все началось. Хотя, подозреваю, мог просто отправиться в семейное поместье, умыв руки – потеря завода не может не ударить по семье, но в том-то и дело, что завод для них в любом случае потерян, так что заподозрить его в корыстных целях не получится. Любопытно, что парень мой однофамилец. Однако с тем же успехом он мог оказаться моим дальним родственником.
Эта мысль меня неожиданно взбудоражила. Сколько себя помню, мы всегда жили нашей маленькой семьей. Только мать с отцом и я. Ни бабушек с дедушками, ни всевозможных дядь и теть я ни разу не видел, и даже не слышал о них рассказов. А между тем, они ведь точно существуют. Про родственников мамы я вообще ничего не знаю, но вот отец – точно не был единственным ребенком в семье. Связи с родными он по какой-то причине не поддерживал, но иногда в разговорах родителей проскальзывали упоминания… Я тряхнул головой, заставляя себя вернуться к реальности. Сейчас вопросы родственных связей точно не актуальны. Денек выдался длинный, вот и начинают мысли плавать. Я мельком взглянул на настенные часы – до полуночи остается всего час. Неудивительно, что начинает клонить в сон. Жаль, что отдыха пока не предвидится.