Растрепанный бородач вышел вперед.
– Да мы с Башквицами… – начал он.
В общем, на одной лиге с ними в поле никто из Ружей не сядет. Хоть бы насильно заставляли. А тут, простите, на одном заборе! Почти что бок о бок. Разве правильно? Нет! Сейчас еще олень последует, подумала Эльга.
И точно!
– Еще мой прадед, – заговорил бородач, – однажды подстреливший оленя…
Кошмар! Будто вчера вернулось!
Эльга нырнула в палатку и принялась набивать сак свежими, пахучими листьями. Голос бородача жужжал назойливым насекомым.
– …сено… олень… негодяи…
Тьфу на него!
Листья ласкались о пальцы. Они сообщили Эльге, что в Салланце был большой торговый день и северные дикари навезли с десяток подвод мехов. Господин Астараго, кажется, совсем оправился, его видели в саду – он тренировался с мечом. Вспышку плясуньи обнаружили в самом южном вейларе – Хаюрхе. Там же, в одном из малых местечек, заметили Илокея Фасту – он был то ли не совсем здоров, то ли сильно пьян.
Всюду собирались отряды. Они стягивались к столице Края. Из-за них часто было не пройти, не проехать. В Дивьем Камне шли дожди. По западным городкам и кобельцам ползли жуткие слухи о том, что войско разбито и отступает, что трупы усеивают приграничные поля, что некоторые отряды и мастера боя перешли под руку тангарийцев.
О мастере смерти, впрочем, листья предпочитали не шелестеть. Совсем. Будто его и не было. Может, погиб?
Когда Эльга вышла из палатки, Ружей господин Некис уже успокоил. Старшие недовольно восседали на лавках, дети стояли на задах, в середке хмурились мужики. Ристака среди них не было.
Эльга подтащила сак. С Башквицевой половины букета тут же поползли шепотки:
– Ты смотри, она сейчас на нашу голову и Ружей набьет.
– А ничо. А посмотрим.
– Чтоб у нее пальцы отсохли.
Эльга повернулась к Ружам. Посмотрела, раскрыла горловину сака.
– Завтра – последний день. Жду вас к полудню.
– А Башквицы? – раздался от лавок негромкий голос.
– Они будут тоже.
– Зачем?
– Увидите.
– Век бы их не видеть!
– Ну-ка! – прикрикнул господин Некис. – Побольше уважения. Госпожа мастер, – ободрил он Эльгу, – работайте спокойно. Самого прыткого я обещаю упечь в Салланцу.
Эльга кивнула.
Итак. Свежие листья просыпались на дерево, на едва обозначенные фигуры. Свитки и малахаи, шеруги и штаны, а под ними – движения души, желаний, чувств, боярышник, и яблоня, и орех, и много чего еще, спрятанного под спудом осины и рябины.
И ненависть. Вражда.
Эльга чувствовала ее под напряженными пальцами, как шипы и колючки, проросшие сквозь людей, как тонкие красные нити, натянутые между противниками и угрожающие жестоко порезать руки. Чем явственней прорисовывались Ружи, тем больше нитей протягивалось от лиственных Башквицев.
– Нелюди!
– Воры!
– Убийцы!
Ружи отвечали тем же. Листья складывались в оскалы, громоздились морщинами, гримасами, на шеях набухали жилы, сверкали злым блеском глаза.
– Свиньи!
– Ублюдки!
Закусив губы, Эльга пыталась сдержать рвущуюся из-под пальцев ненависть, и ноготь мизинца звенел, отсекая нити. Ох, сколько всего накопилось за годы и годы! Они поправляла и поправляла лица, добавляла ивы и папоротника, гасила разгорающийся пожар горечавкой и медуницей, едва не плача от подступающего бессилия.
– Прекратите, – шептала она. – Прекратите.
Листья клацали зубцами. Ружи и Башквицы шипели, переругивались и, казалось, сбивались на заборе теснее. Скрипели доски и поперечины, будто два местечка совместно раскачивали их, чтобы затем столкнуться.
– Все, не могу.
Эльга отступила и отвернулась от букета, ставшего вдруг чужим.
– Госпожа мастер.
В темноте качнулся фонарь, а за фонарем обнаружился господин Некис.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Ничего, – сказала Эльга. – Темно.
– Почти ночь, госпожа мастер.
– Опять?
– Да.
Горло сдавило.
– Я не могу их помирить!
Эльга всхлипнула, и господин Некис был так добр и предупредителен, что просто шагнул вперед и дал ей уткнуться лицом в горжет. Это произошло так вовремя, так естественно, что никаких сил сдерживаться не стало. Эльга зарыдала.
– Они не хотят!
От горжета пахло дымом. Шерстинки кололи глаза.
– Понимаете? Они же… они же этим живут! Ружи то, Башквицы се… Они по-другому уже и не умеют!
Господин Некис погладил ее по голове.
– Бывает.
– А что делать? Скажите, что делать?
Отчаяние захлестнуло Эльгу. Не вышло из нее мастера. Впору пойти и утопиться где-нибудь. Все лучше…
– Во-первых, – господин Некис слегка отстранил девушку от себя, – я полагаю, надо поесть.
– Я не хочу! – замотала головой Эльга.
– Это не обсуждается. Сист!
Воин вынырнул из темноты с обмотанным тряпицей горячим горшком, словно до этого, ожидая команды, грел его на огне. А может, и грел, с него станется. Другой воин поставил коротконогий столик. Господин Некис незаметно обзавелся стулом, Эльге подготовили лавку.
– Садитесь, госпожа мастер.
Сист водрузил горшок на стол и снял крышку. Пар, вырвавшись, ударил вверх, в ночь, запахло запеченным мясом.
Эльга вздохнула, утирая слезы.
– Я на самом деле…
– Сист, – оборвал ее господин Некис, – скажи мне, госпожа мастер хорошо выглядит?
Вопрос застал Систа врасплох. Он надул щеки, посмотрел на Эльгу, затем на командира, раскрыл рот и не сказал ничего. Господин Некис счел нужным направить на него свет фонаря.
– Сист.
– Да, – отозвался тот.
– Как выглядит госпожа мастер?
– Хорошо.
– А круги под глазами?
– Их почти не видно.
– Тьфу на тебя, Сист, – огорчился господин Некис. – Утром десять раз обежишь вокруг лагеря. В панцире. Можешь идти.
– Да, командир.
– Да мы с Башквицами… – начал он.
В общем, на одной лиге с ними в поле никто из Ружей не сядет. Хоть бы насильно заставляли. А тут, простите, на одном заборе! Почти что бок о бок. Разве правильно? Нет! Сейчас еще олень последует, подумала Эльга.
И точно!
– Еще мой прадед, – заговорил бородач, – однажды подстреливший оленя…
Кошмар! Будто вчера вернулось!
Эльга нырнула в палатку и принялась набивать сак свежими, пахучими листьями. Голос бородача жужжал назойливым насекомым.
– …сено… олень… негодяи…
Тьфу на него!
Листья ласкались о пальцы. Они сообщили Эльге, что в Салланце был большой торговый день и северные дикари навезли с десяток подвод мехов. Господин Астараго, кажется, совсем оправился, его видели в саду – он тренировался с мечом. Вспышку плясуньи обнаружили в самом южном вейларе – Хаюрхе. Там же, в одном из малых местечек, заметили Илокея Фасту – он был то ли не совсем здоров, то ли сильно пьян.
Всюду собирались отряды. Они стягивались к столице Края. Из-за них часто было не пройти, не проехать. В Дивьем Камне шли дожди. По западным городкам и кобельцам ползли жуткие слухи о том, что войско разбито и отступает, что трупы усеивают приграничные поля, что некоторые отряды и мастера боя перешли под руку тангарийцев.
О мастере смерти, впрочем, листья предпочитали не шелестеть. Совсем. Будто его и не было. Может, погиб?
Когда Эльга вышла из палатки, Ружей господин Некис уже успокоил. Старшие недовольно восседали на лавках, дети стояли на задах, в середке хмурились мужики. Ристака среди них не было.
Эльга подтащила сак. С Башквицевой половины букета тут же поползли шепотки:
– Ты смотри, она сейчас на нашу голову и Ружей набьет.
– А ничо. А посмотрим.
– Чтоб у нее пальцы отсохли.
Эльга повернулась к Ружам. Посмотрела, раскрыла горловину сака.
– Завтра – последний день. Жду вас к полудню.
– А Башквицы? – раздался от лавок негромкий голос.
– Они будут тоже.
– Зачем?
– Увидите.
– Век бы их не видеть!
– Ну-ка! – прикрикнул господин Некис. – Побольше уважения. Госпожа мастер, – ободрил он Эльгу, – работайте спокойно. Самого прыткого я обещаю упечь в Салланцу.
Эльга кивнула.
Итак. Свежие листья просыпались на дерево, на едва обозначенные фигуры. Свитки и малахаи, шеруги и штаны, а под ними – движения души, желаний, чувств, боярышник, и яблоня, и орех, и много чего еще, спрятанного под спудом осины и рябины.
И ненависть. Вражда.
Эльга чувствовала ее под напряженными пальцами, как шипы и колючки, проросшие сквозь людей, как тонкие красные нити, натянутые между противниками и угрожающие жестоко порезать руки. Чем явственней прорисовывались Ружи, тем больше нитей протягивалось от лиственных Башквицев.
– Нелюди!
– Воры!
– Убийцы!
Ружи отвечали тем же. Листья складывались в оскалы, громоздились морщинами, гримасами, на шеях набухали жилы, сверкали злым блеском глаза.
– Свиньи!
– Ублюдки!
Закусив губы, Эльга пыталась сдержать рвущуюся из-под пальцев ненависть, и ноготь мизинца звенел, отсекая нити. Ох, сколько всего накопилось за годы и годы! Они поправляла и поправляла лица, добавляла ивы и папоротника, гасила разгорающийся пожар горечавкой и медуницей, едва не плача от подступающего бессилия.
– Прекратите, – шептала она. – Прекратите.
Листья клацали зубцами. Ружи и Башквицы шипели, переругивались и, казалось, сбивались на заборе теснее. Скрипели доски и поперечины, будто два местечка совместно раскачивали их, чтобы затем столкнуться.
– Все, не могу.
Эльга отступила и отвернулась от букета, ставшего вдруг чужим.
– Госпожа мастер.
В темноте качнулся фонарь, а за фонарем обнаружился господин Некис.
– Что-то случилось? – спросил он.
– Ничего, – сказала Эльга. – Темно.
– Почти ночь, госпожа мастер.
– Опять?
– Да.
Горло сдавило.
– Я не могу их помирить!
Эльга всхлипнула, и господин Некис был так добр и предупредителен, что просто шагнул вперед и дал ей уткнуться лицом в горжет. Это произошло так вовремя, так естественно, что никаких сил сдерживаться не стало. Эльга зарыдала.
– Они не хотят!
От горжета пахло дымом. Шерстинки кололи глаза.
– Понимаете? Они же… они же этим живут! Ружи то, Башквицы се… Они по-другому уже и не умеют!
Господин Некис погладил ее по голове.
– Бывает.
– А что делать? Скажите, что делать?
Отчаяние захлестнуло Эльгу. Не вышло из нее мастера. Впору пойти и утопиться где-нибудь. Все лучше…
– Во-первых, – господин Некис слегка отстранил девушку от себя, – я полагаю, надо поесть.
– Я не хочу! – замотала головой Эльга.
– Это не обсуждается. Сист!
Воин вынырнул из темноты с обмотанным тряпицей горячим горшком, словно до этого, ожидая команды, грел его на огне. А может, и грел, с него станется. Другой воин поставил коротконогий столик. Господин Некис незаметно обзавелся стулом, Эльге подготовили лавку.
– Садитесь, госпожа мастер.
Сист водрузил горшок на стол и снял крышку. Пар, вырвавшись, ударил вверх, в ночь, запахло запеченным мясом.
Эльга вздохнула, утирая слезы.
– Я на самом деле…
– Сист, – оборвал ее господин Некис, – скажи мне, госпожа мастер хорошо выглядит?
Вопрос застал Систа врасплох. Он надул щеки, посмотрел на Эльгу, затем на командира, раскрыл рот и не сказал ничего. Господин Некис счел нужным направить на него свет фонаря.
– Сист.
– Да, – отозвался тот.
– Как выглядит госпожа мастер?
– Хорошо.
– А круги под глазами?
– Их почти не видно.
– Тьфу на тебя, Сист, – огорчился господин Некис. – Утром десять раз обежишь вокруг лагеря. В панцире. Можешь идти.
– Да, командир.