К забору во время этой прогулки приладили еще две доски. Один из воинов в два приема стесал топором неровность, проверил ладонью.
– Вы сейчас будете работать? – участливо спросил господин Некис.
– Как Башквицы подойдут, – ответила Эльга.
– Тогда прошу прогуляться со мной, госпожа мастер.
– Куда?
– К моей палатке.
– Зачем?
– Пообедать.
– Вы серьезно? А Башквицы?
Эльга попыталась освободить ладонь, но господин Некис лишь улыбнулся, держал крепко, большой палец фиксировал запястье.
– Я боюсь, – сказал он, – что вы забудете поесть. Я видел таких, как вы, молодых мастеров. Будто не из этой жизни, а сразу с неба, из-под начала Кияна-копейщика. Все они были худые. Знаете почему?
– Нет, – сказала Эльга.
– Мастерство ело их. А они – нет.
– Хорошо, – вздохнула Эльга, – вы правы. Просто мастерство, оно же не спрашивает, голоден ты или нет. Оно владеет.
– У меня брат такой, – сказал господин Некис. – Младший.
Они дошли до командирской палатки.
Здесь суетился знакомый воин. На покрытый плащом походный столик Сист выкладывал хлеб и луковицы, лил из котелка в миску густую мясную похлебку. Увидев Эльгу, он покраснел и замер.
– Сист, – сказал господин Некис, – хватит тренировать дыхание. Госпожа мастер будет обедать со мной. Ей нужны стул и вторая миска.
– Сейчас.
Сист рванул прочь. Вернулся, торопливо поклонился, выставил на стол кувшин с водой и прихватил котелок. Господин Некис с интересом посмотрел ему вслед.
– Кажется, он влюбился, госпожа мастер.
– В кого? – спросила Эльга.
– В вас. Разве это невозможно? Прошу прощения.
Господин Некис скрылся в палатке и скоро вернулся в чистой рубашке, с перевязью через плечо. Эльгу он застал задумчиво отщипывающей кусочки хлеба от большого ломтя.
– Сист меня боится, вот и все, – сказала она. – У любви другой букет, яркий.
– Не буду спорить, – наклонил голову господин Некис. – Хотя от такой характеристики моего подчиненного я далеко не в восторге.
– Он исправится, – улыбнулась Эльга.
Господин Некис взял в руку ложку.
– Это почему?
– Он внутри не только осина, но еще дуб и ольха.
Господин Некис хмыкнул.
– Конечно. Это все объясняет.
– Он вас обязательно удивит.
– Сист? – Господин Некис рассмеялся. – Возможно. Во всяком случае, мне хотелось бы надеяться. Пока он лучше управляется с посудой, чем с клинком.
Он склонился над миской.
Сист подоспел, едва Эльга расправилась с половиной ломтя, поставил стул сбоку, брякнул котелком, нацедил похлебки.
– Доброй еды, госпожа мастер.
– Долгой жизни, Сист.
Есть не хотелось, узор танцевал перед глазами, куда ни посмотришь, за что ни возьмешься – листья, листья, листья. Одни глядят исподлобья, как ершистый Ристак Руж, другие хмурятся, мнутся складкой, напоминая брови Осипа Башквица. Третьи и вовсе похожи на господина Некиса – твердо стоят разделительным строем. Некуда от них деться.
Эльга поводила ложкой.
Волокнистое мясо, поднявшееся со дна миски, походило еще на одно лицо. Крохотная травинка – один глаз, пустота – другой.
– Честно, я отошлю Башквицев назад, если вы не поедите, – сказал господин Некис. К губе у него прилип тонкий капустный лоскуток. – Я не шучу.
– Вы слышали когда-нибудь о мастере смерти? – спросила Эльга.
– А есть такой?
Эльга пожала плечами.
– Не знаю. Кажется, есть.
– Это вы ошибаетесь, госпожа мастер, – уверенно сказал господин Некис, сплюнув в ладонь то ли осколок кости, то ли твердый черенок. – Если мы говорим про мастеров, то, скорее всего, это просто великолепный мастер боя. Тот, что может убить противника с одного точного удара клинком, кулаком или просто коснувшись пальцем жилы на шее или особой точки между ребрами. Такие мне встречались. Возможно, ему поэтому и дали такое серьезное прозвище. Не удивлюсь, нет. Но некоторые глупцы, могу вам сказать, называют себя еще хлеще. Сокрушителями черепов, например. Костоломами. Вершителями. Кромсателями. Я встречал даже одного Великого Пронзателя. И все они были молоды и пьяны от первых успехов на дороге своего мастерства. Так что вы ешьте, ешьте.
Эльга кивнула.
– Я просто…
– Не важно, каков он, – сказал господин Некис. – Все дело в том, какие мы. Даже если ваш мастер смерти действительно страшен, разве это повод, чтобы бросить мне как воину защищать свой Край? Думаю, нет.
– Простите, – сказала Эльга.
Ей удалось затолкать в себя три или даже четыре ложки похлебки, сгинул, размылся, частично был съеден букет из мясных волокон, миска обнажила выщербленные стенки. Дно, конечно, не показалось, но господин Некис, кажется, удовлетворился и этим.
– Уфф!
Запрокинув голову, он по-местечковому выпил остатки своей похлебки и шумно выдохнул. У Эльги хватило сил лишь еще на одну ложку.
Порыв ветра принес сердитый лиственный шелест от забора, от лавок, от палатки. Ждут, ждут. Все собрались и ждут.
– Господин Некис, – решилась Эльга, – я, наверное, все. Мне бы сейчас обратно.
– А курица, жаренная в клубнях?
– Я не осилю.
– Нет, чтоб постараться. Неужели мне придется воевать с курицей за двоих? – Господин Некис посмотрел на Эльгу с легкой обидой и вздохнул. – Идите, госпожа мастер. Я же вижу, у вас одни листья в голове.
Эльга обрадованно соскочила со стула.
– Долгой жизни. Ой, доброй еды.
– Я приду посмотреть.
– Сколько угодно!
Солнце светило в глаза, ветер играл подолом. Башквицы толпились у приготовленных для них скамеек. Были там пять старух в платках, в широких, подвязанных на груди, расшитых малахаях; два старика в кургузых шеругах с рукавами и теплых штанах; два брата-близнеца лет семнадцати в простеньких свитках, с едва пробившимися темными усиками над верхней губой, глаза расставлены широко и бессмысленно поблескивают, как серые стекляшки; и были трое мужчин, основательных, бородатых, в свитках побогаче, раскрашенных на груди, головой у которых выступал знакомый извозчик Осип Башквиц.
Дети поодаль, кажется, те же, что носили листья, тормошили рябину и плевались из трубок диким горохом.
– Наконец-то!
Осип Башквиц, раздраженно кривясь, шагнул к девушке.
– Мы уже хотели уезжать, – сказал он, утирая шею свернутой в кулаке шапкой.
– Простите, – сказала Эльга.
– Чего теперь?
– Мне нужно, чтобы старшие сели первым рядом, вы – за ними, а на самую высокую лавку встали дети.
Ни один мускул не дрогнул на лице Осипа Башквица. Какая ни есть фантазия у госпожи мастера, а можно потерпеть, наверное, подумалось ему. Сколько тех дней осталось? Семь? Шесть? Можно, можно потерпеть.
– И долго нам так? – спросил он.
– До темноты.
– Дети не выстоят.
– Вы сейчас будете работать? – участливо спросил господин Некис.
– Как Башквицы подойдут, – ответила Эльга.
– Тогда прошу прогуляться со мной, госпожа мастер.
– Куда?
– К моей палатке.
– Зачем?
– Пообедать.
– Вы серьезно? А Башквицы?
Эльга попыталась освободить ладонь, но господин Некис лишь улыбнулся, держал крепко, большой палец фиксировал запястье.
– Я боюсь, – сказал он, – что вы забудете поесть. Я видел таких, как вы, молодых мастеров. Будто не из этой жизни, а сразу с неба, из-под начала Кияна-копейщика. Все они были худые. Знаете почему?
– Нет, – сказала Эльга.
– Мастерство ело их. А они – нет.
– Хорошо, – вздохнула Эльга, – вы правы. Просто мастерство, оно же не спрашивает, голоден ты или нет. Оно владеет.
– У меня брат такой, – сказал господин Некис. – Младший.
Они дошли до командирской палатки.
Здесь суетился знакомый воин. На покрытый плащом походный столик Сист выкладывал хлеб и луковицы, лил из котелка в миску густую мясную похлебку. Увидев Эльгу, он покраснел и замер.
– Сист, – сказал господин Некис, – хватит тренировать дыхание. Госпожа мастер будет обедать со мной. Ей нужны стул и вторая миска.
– Сейчас.
Сист рванул прочь. Вернулся, торопливо поклонился, выставил на стол кувшин с водой и прихватил котелок. Господин Некис с интересом посмотрел ему вслед.
– Кажется, он влюбился, госпожа мастер.
– В кого? – спросила Эльга.
– В вас. Разве это невозможно? Прошу прощения.
Господин Некис скрылся в палатке и скоро вернулся в чистой рубашке, с перевязью через плечо. Эльгу он застал задумчиво отщипывающей кусочки хлеба от большого ломтя.
– Сист меня боится, вот и все, – сказала она. – У любви другой букет, яркий.
– Не буду спорить, – наклонил голову господин Некис. – Хотя от такой характеристики моего подчиненного я далеко не в восторге.
– Он исправится, – улыбнулась Эльга.
Господин Некис взял в руку ложку.
– Это почему?
– Он внутри не только осина, но еще дуб и ольха.
Господин Некис хмыкнул.
– Конечно. Это все объясняет.
– Он вас обязательно удивит.
– Сист? – Господин Некис рассмеялся. – Возможно. Во всяком случае, мне хотелось бы надеяться. Пока он лучше управляется с посудой, чем с клинком.
Он склонился над миской.
Сист подоспел, едва Эльга расправилась с половиной ломтя, поставил стул сбоку, брякнул котелком, нацедил похлебки.
– Доброй еды, госпожа мастер.
– Долгой жизни, Сист.
Есть не хотелось, узор танцевал перед глазами, куда ни посмотришь, за что ни возьмешься – листья, листья, листья. Одни глядят исподлобья, как ершистый Ристак Руж, другие хмурятся, мнутся складкой, напоминая брови Осипа Башквица. Третьи и вовсе похожи на господина Некиса – твердо стоят разделительным строем. Некуда от них деться.
Эльга поводила ложкой.
Волокнистое мясо, поднявшееся со дна миски, походило еще на одно лицо. Крохотная травинка – один глаз, пустота – другой.
– Честно, я отошлю Башквицев назад, если вы не поедите, – сказал господин Некис. К губе у него прилип тонкий капустный лоскуток. – Я не шучу.
– Вы слышали когда-нибудь о мастере смерти? – спросила Эльга.
– А есть такой?
Эльга пожала плечами.
– Не знаю. Кажется, есть.
– Это вы ошибаетесь, госпожа мастер, – уверенно сказал господин Некис, сплюнув в ладонь то ли осколок кости, то ли твердый черенок. – Если мы говорим про мастеров, то, скорее всего, это просто великолепный мастер боя. Тот, что может убить противника с одного точного удара клинком, кулаком или просто коснувшись пальцем жилы на шее или особой точки между ребрами. Такие мне встречались. Возможно, ему поэтому и дали такое серьезное прозвище. Не удивлюсь, нет. Но некоторые глупцы, могу вам сказать, называют себя еще хлеще. Сокрушителями черепов, например. Костоломами. Вершителями. Кромсателями. Я встречал даже одного Великого Пронзателя. И все они были молоды и пьяны от первых успехов на дороге своего мастерства. Так что вы ешьте, ешьте.
Эльга кивнула.
– Я просто…
– Не важно, каков он, – сказал господин Некис. – Все дело в том, какие мы. Даже если ваш мастер смерти действительно страшен, разве это повод, чтобы бросить мне как воину защищать свой Край? Думаю, нет.
– Простите, – сказала Эльга.
Ей удалось затолкать в себя три или даже четыре ложки похлебки, сгинул, размылся, частично был съеден букет из мясных волокон, миска обнажила выщербленные стенки. Дно, конечно, не показалось, но господин Некис, кажется, удовлетворился и этим.
– Уфф!
Запрокинув голову, он по-местечковому выпил остатки своей похлебки и шумно выдохнул. У Эльги хватило сил лишь еще на одну ложку.
Порыв ветра принес сердитый лиственный шелест от забора, от лавок, от палатки. Ждут, ждут. Все собрались и ждут.
– Господин Некис, – решилась Эльга, – я, наверное, все. Мне бы сейчас обратно.
– А курица, жаренная в клубнях?
– Я не осилю.
– Нет, чтоб постараться. Неужели мне придется воевать с курицей за двоих? – Господин Некис посмотрел на Эльгу с легкой обидой и вздохнул. – Идите, госпожа мастер. Я же вижу, у вас одни листья в голове.
Эльга обрадованно соскочила со стула.
– Долгой жизни. Ой, доброй еды.
– Я приду посмотреть.
– Сколько угодно!
Солнце светило в глаза, ветер играл подолом. Башквицы толпились у приготовленных для них скамеек. Были там пять старух в платках, в широких, подвязанных на груди, расшитых малахаях; два старика в кургузых шеругах с рукавами и теплых штанах; два брата-близнеца лет семнадцати в простеньких свитках, с едва пробившимися темными усиками над верхней губой, глаза расставлены широко и бессмысленно поблескивают, как серые стекляшки; и были трое мужчин, основательных, бородатых, в свитках побогаче, раскрашенных на груди, головой у которых выступал знакомый извозчик Осип Башквиц.
Дети поодаль, кажется, те же, что носили листья, тормошили рябину и плевались из трубок диким горохом.
– Наконец-то!
Осип Башквиц, раздраженно кривясь, шагнул к девушке.
– Мы уже хотели уезжать, – сказал он, утирая шею свернутой в кулаке шапкой.
– Простите, – сказала Эльга.
– Чего теперь?
– Мне нужно, чтобы старшие сели первым рядом, вы – за ними, а на самую высокую лавку встали дети.
Ни один мускул не дрогнул на лице Осипа Башквица. Какая ни есть фантазия у госпожи мастера, а можно потерпеть, наверное, подумалось ему. Сколько тех дней осталось? Семь? Шесть? Можно, можно потерпеть.
– И долго нам так? – спросил он.
– До темноты.
– Дети не выстоят.