Ах, сейчас бы уже начать!
Эльга зажмурилась. Как набивать? Через одного? Или разом – сначала Башквицев, потом Ружей? Шесть дней, нет, даже пять останется… Если завтра до полудня – забор, листья. Там местечко, здесь местечко. Хватит ли времени? Еще пальцы…
Она сложила ладони на коленях, слушала, как легкие покалывания возникают от запястья к ладони, пробегают по фалангам к кончикам ногтей. Ну, не так уж и страшно, в сущности, разработаются.
– Госпожа мастер, – полог палатки откинулся, господин Некис шагнул внутрь, – ваш извозчик, он вам нужен? Я не могу держать фургон на территории лагеря.
– Его надо разгрузить, – сказала Эльга. – Там одеяла, одежда.
– Хорошо, но самому ему лучше ждать вас в Салланце.
– Я поняла.
В темноте вечера светила короткая цепочка фонарей. Через узкие канавки были переброшены мостки. В отдалении горел костер, освещая смотровую шигу. Фургон казался светлой глыбой, выросшей у частокола.
– Дядя Сарви.
Прикорнувший на передке Сарвиссиан встрепенулся.
– Да, я здесь.
– Мы сейчас выгрузим все необходимое, а потом вы отправитесь в Салланцу, – сказала Эльга, заползая во тьму повозки.
– Далеко.
– Ни в Ружине, ни в Яблонце останавливаться не советую, – сказал господин Некис. – Сами понимаете, вас здесь уже приметили.
– Сожгут?
– В дома не пустят. Могут оси подпилить.
– А ближе ничего нету? – хмурясь, спросил Сарвиссиан.
– В часе на север Песья Голова, но это дикарское село.
– Видел я этих дикарей, такие же люди. Только мясо сырком едят.
– Ну, как знаете.
Эльга вслепую размела сено.
– Дядя Сарви, я вам доски оставлю пока.
– Оставляй.
Эльга принялась выгребать корзины и вещи. Она выкладывала их на задний борт фургона, и они пропадали, подхваченные крепкими руками.
– В новую палатку, – распоряжался господин Некис. – Все несем туда.
Кто-то из воинов зажег фонарь.
Одна корзина и сверток нехорошо припахивали, и Эльга отставила их в сторону. Присев, собрала горку раскатившихся клубней.
– Господин Некис, – сказала она, – у меня здесь клубни и тыквы.
– Тоже в палатку?
– Нет. Их можно в общий котел?
– Конечно. Сист, – скомандовал господин Некис.
Один из воинов поднес и расправил прямоугольник ткани. Розоватые клубни окунались в него, словно тонули. Тыквы Эльга оставила напоследок. Они были приятно-тяжелые, с ними можно было не углядеть и вывалиться самой.
Плюх!
– Здесь еще еда порченая.
– Там вот, за будкой для помывки, – указал господин Некис на прореху в ряде фонарей, – у нас есть отхожее место.
– Я отнесу, – сказал Сарвиссиан, подхватывая корзинку в руку, а сверток под мышку. Вздохнул. – Только надо было Ильме оставить. У нее не испортилось бы.
– Хорум, проводи, – распорядился господин Некис.
Молчаливая тень в коротком плаще шагнула в сторону, увлекая Сарвиссиана с пахучим грузом во тьму.
– Все, – сказала Эльга, спрыгнув на землю.
Пойманный за лямку сак, шурша, перевалился через борт.
– Ого, – оценил размеры господин Некис. – Это все ваши лиственные запасы?
– Да.
Эльга зашагала за ним к своему новому месту обитания. Листья возбужденно шептались, потрескивали и похрустывали.
– И вам нужно еще?
– Да. Вы сможете сколотить для того, что соберут, закрытую с трех сторон беседку? Напротив забора, шагах в десяти?
– Конечно. Осторожней.
Господин Некис придержал Эльгу за локоть, помогая пройти по мосткам. Серым пятном вылепилась матерчатая стенка, на низком шесте качнулся фонарь с тусклым огоньком внутри.
– Сюда.
Сдвинулся, хлопнул палаточный полог. Эльга шагнула во тьму.
– Сейчас.
Господин Некис пропал и появился со свечой. Пространство палатки осветилось, проступили земляной пол, сложенные у дальней стенки вещи, шкуры, а также накидка и одеяло, расправленные в спальное место у входа справа. Столб в центре подпирал провисающий потолок.
– Ну, вот так.
Господин Некис установил свечу на железной тарелке, прикрепленной на столбе.
– Мне нравится, – улыбнулась Эльга.
Она отпустила сак, и тот оплыл у стенки, заняв едва ли не четверть палатки.
– Прошу прощения, госпожа мастер, – сказал, потоптавшись, господин Некис, – но условия походные. Завтра сколотим вам лежанку.
– Забор. Лежанки не надо.
– Хорошо.
Господин Некис обвел палатку внимательным взглядом. Затем серые глаза его остановились на Эльге.
– Вы точно сможете их примирить? – спросил он.
– Не знаю, – сказала Эльга. – Я попробую.
Воин чуть заметно кивнул, зевнул во весь рот.
– Поскорее бы из этой дыры. Добрых снов, госпожа мастер.
Он вышел из палатки, заставив затрепетать пламя свечи.
– И вам, господин Некис, – сказала Эльга тихо.
Она расправила накидку, легла, не раздеваясь, подтянула одеяло к подбородку. Снаружи кто-то кого-то окликнул, похлопывала, шуршала ткань, свеча то горела ровно, то мерцала, заставляя плясать тень от столба.
Листья в саке, вновь слышимые, вновь различимые, принялись рассказывать ей историю сотворения мира из семечка. Семечко плыло в пустоте, в темноте, спящее, объятое холодом, шептали они, пока его не обогрел свет солнца. Тогда оно выпустило корешок. Казалось бы, много ли пользы в корешке, если вокруг тебя ничего нет?
Но ведь корешок – это уже что-то.
Он разделился на мелкие волоски, и темнота задержалась между ними, затвердела, сделалась землей. Значит, можно было расти дальше.
Через какое-то время, достаточное, чтобы накопить силы, семечко треснуло и выпустило слабый, бледный росток. Свет согрел его, а тьма, усыхая, поделилась влагой. Первый лист развернулся в целый мир, и этот мир ожил и был прекрасен.
Росток потянулся к солнцу, и на его стебле появились ветви. Раздвигая пустоту, они тоже одевались листьями, их становилось все больше, а пустоты все меньше. Стебель креп и превращался в ствол, ветви прорастали в стороны, далеко раскидывая листья-миры. И жизнь, возникающая в каждом, была плоть от плоти изначального ростка.
Разве? – засыпая, усомнилась Эльга.
Ты же сама видишь, сказали листья, все состоит из нас, стоит тебе посмотреть чуть наискось… Нет, это другое, сказала Эльга. Ну и не верь, обиделись листья. Мы – просто посланники, просто наблюдатели. Мы есть везде.
Стаскивая с себя платье, девушка перебрала ногами и перевернулась на другой бок. Ну, разговорились.
Эльга зажмурилась. Как набивать? Через одного? Или разом – сначала Башквицев, потом Ружей? Шесть дней, нет, даже пять останется… Если завтра до полудня – забор, листья. Там местечко, здесь местечко. Хватит ли времени? Еще пальцы…
Она сложила ладони на коленях, слушала, как легкие покалывания возникают от запястья к ладони, пробегают по фалангам к кончикам ногтей. Ну, не так уж и страшно, в сущности, разработаются.
– Госпожа мастер, – полог палатки откинулся, господин Некис шагнул внутрь, – ваш извозчик, он вам нужен? Я не могу держать фургон на территории лагеря.
– Его надо разгрузить, – сказала Эльга. – Там одеяла, одежда.
– Хорошо, но самому ему лучше ждать вас в Салланце.
– Я поняла.
В темноте вечера светила короткая цепочка фонарей. Через узкие канавки были переброшены мостки. В отдалении горел костер, освещая смотровую шигу. Фургон казался светлой глыбой, выросшей у частокола.
– Дядя Сарви.
Прикорнувший на передке Сарвиссиан встрепенулся.
– Да, я здесь.
– Мы сейчас выгрузим все необходимое, а потом вы отправитесь в Салланцу, – сказала Эльга, заползая во тьму повозки.
– Далеко.
– Ни в Ружине, ни в Яблонце останавливаться не советую, – сказал господин Некис. – Сами понимаете, вас здесь уже приметили.
– Сожгут?
– В дома не пустят. Могут оси подпилить.
– А ближе ничего нету? – хмурясь, спросил Сарвиссиан.
– В часе на север Песья Голова, но это дикарское село.
– Видел я этих дикарей, такие же люди. Только мясо сырком едят.
– Ну, как знаете.
Эльга вслепую размела сено.
– Дядя Сарви, я вам доски оставлю пока.
– Оставляй.
Эльга принялась выгребать корзины и вещи. Она выкладывала их на задний борт фургона, и они пропадали, подхваченные крепкими руками.
– В новую палатку, – распоряжался господин Некис. – Все несем туда.
Кто-то из воинов зажег фонарь.
Одна корзина и сверток нехорошо припахивали, и Эльга отставила их в сторону. Присев, собрала горку раскатившихся клубней.
– Господин Некис, – сказала она, – у меня здесь клубни и тыквы.
– Тоже в палатку?
– Нет. Их можно в общий котел?
– Конечно. Сист, – скомандовал господин Некис.
Один из воинов поднес и расправил прямоугольник ткани. Розоватые клубни окунались в него, словно тонули. Тыквы Эльга оставила напоследок. Они были приятно-тяжелые, с ними можно было не углядеть и вывалиться самой.
Плюх!
– Здесь еще еда порченая.
– Там вот, за будкой для помывки, – указал господин Некис на прореху в ряде фонарей, – у нас есть отхожее место.
– Я отнесу, – сказал Сарвиссиан, подхватывая корзинку в руку, а сверток под мышку. Вздохнул. – Только надо было Ильме оставить. У нее не испортилось бы.
– Хорум, проводи, – распорядился господин Некис.
Молчаливая тень в коротком плаще шагнула в сторону, увлекая Сарвиссиана с пахучим грузом во тьму.
– Все, – сказала Эльга, спрыгнув на землю.
Пойманный за лямку сак, шурша, перевалился через борт.
– Ого, – оценил размеры господин Некис. – Это все ваши лиственные запасы?
– Да.
Эльга зашагала за ним к своему новому месту обитания. Листья возбужденно шептались, потрескивали и похрустывали.
– И вам нужно еще?
– Да. Вы сможете сколотить для того, что соберут, закрытую с трех сторон беседку? Напротив забора, шагах в десяти?
– Конечно. Осторожней.
Господин Некис придержал Эльгу за локоть, помогая пройти по мосткам. Серым пятном вылепилась матерчатая стенка, на низком шесте качнулся фонарь с тусклым огоньком внутри.
– Сюда.
Сдвинулся, хлопнул палаточный полог. Эльга шагнула во тьму.
– Сейчас.
Господин Некис пропал и появился со свечой. Пространство палатки осветилось, проступили земляной пол, сложенные у дальней стенки вещи, шкуры, а также накидка и одеяло, расправленные в спальное место у входа справа. Столб в центре подпирал провисающий потолок.
– Ну, вот так.
Господин Некис установил свечу на железной тарелке, прикрепленной на столбе.
– Мне нравится, – улыбнулась Эльга.
Она отпустила сак, и тот оплыл у стенки, заняв едва ли не четверть палатки.
– Прошу прощения, госпожа мастер, – сказал, потоптавшись, господин Некис, – но условия походные. Завтра сколотим вам лежанку.
– Забор. Лежанки не надо.
– Хорошо.
Господин Некис обвел палатку внимательным взглядом. Затем серые глаза его остановились на Эльге.
– Вы точно сможете их примирить? – спросил он.
– Не знаю, – сказала Эльга. – Я попробую.
Воин чуть заметно кивнул, зевнул во весь рот.
– Поскорее бы из этой дыры. Добрых снов, госпожа мастер.
Он вышел из палатки, заставив затрепетать пламя свечи.
– И вам, господин Некис, – сказала Эльга тихо.
Она расправила накидку, легла, не раздеваясь, подтянула одеяло к подбородку. Снаружи кто-то кого-то окликнул, похлопывала, шуршала ткань, свеча то горела ровно, то мерцала, заставляя плясать тень от столба.
Листья в саке, вновь слышимые, вновь различимые, принялись рассказывать ей историю сотворения мира из семечка. Семечко плыло в пустоте, в темноте, спящее, объятое холодом, шептали они, пока его не обогрел свет солнца. Тогда оно выпустило корешок. Казалось бы, много ли пользы в корешке, если вокруг тебя ничего нет?
Но ведь корешок – это уже что-то.
Он разделился на мелкие волоски, и темнота задержалась между ними, затвердела, сделалась землей. Значит, можно было расти дальше.
Через какое-то время, достаточное, чтобы накопить силы, семечко треснуло и выпустило слабый, бледный росток. Свет согрел его, а тьма, усыхая, поделилась влагой. Первый лист развернулся в целый мир, и этот мир ожил и был прекрасен.
Росток потянулся к солнцу, и на его стебле появились ветви. Раздвигая пустоту, они тоже одевались листьями, их становилось все больше, а пустоты все меньше. Стебель креп и превращался в ствол, ветви прорастали в стороны, далеко раскидывая листья-миры. И жизнь, возникающая в каждом, была плоть от плоти изначального ростка.
Разве? – засыпая, усомнилась Эльга.
Ты же сама видишь, сказали листья, все состоит из нас, стоит тебе посмотреть чуть наискось… Нет, это другое, сказала Эльга. Ну и не верь, обиделись листья. Мы – просто посланники, просто наблюдатели. Мы есть везде.
Стаскивая с себя платье, девушка перебрала ногами и перевернулась на другой бок. Ну, разговорились.