Эльга сошла с дороги, по траве, по земле заскользила между осин. Лес дремал, шуршал убаюкивающе. Фонарь на фургоне какое-то время светил сквозь ветви, но скоро пропал. Деревья сделались темными, а воздух между ними – синим. Впереди светлым пятном протаяла болотина, но листья предупредили, и Эльга повернула левее.
Из шорохов и шуршания складывались разговоры.
Листья передавали друг другу услышанное от собратьев через дорогу, колкие еловые присказки, ехидные сказки про людей, всякие мелочи вроде видов на урожай шишек или рецептов спасения от муравьев.
А дальше: спать, спать.
О мертвом лесе здесь не вспоминали и новостей с запада не имели. Все больше шептали о погоде, о скорой грозе («Завтра, к вечеру, держите черенки»), о цветущей землянике и о дровосеках из близлежащей деревни.
Эльгу уже знали, уважительно здоровались. Она гладила листья и нижние ветки. Деревьям было приятно. Эльга спросила, кого из мастеров они еще видели, но осинник был молодой, никого не встречал лично, имена знал только на слух.
Унисса Мару. Тиллем Крисп. Эксантр Мерсмо, но он давно умер.
Ноги расходились, боль ушла. Какое-то время Эльга складывала в голове узор вечернего леса, в котором все дышало бы тишиной и дремотой. Чтобы посмотрел, и веки сами собой смыкались. Она вдруг подумала, что из ночных листьев, наверное, могут получиться замечательные букеты для тех, кто страдает от бессонницы. Надо бы попробовать и набить.
– …стер! – донесли листья голос Сарвиссиана.
Эльга спохватилась: что за дурочка, ушла в темень и задумалась!
– Я пошла, пошла, – сказала она осиннику, прощаясь.
Сарвиссиан светил фонарем, обеспокоенно замерев на краю леса.
– Госпожа мастер!
– Я здесь.
С охапкой листьев Эльга вышла к фургону.
– Ох. А я уж подумал было – пропали! – подступил извозчик. Свет фонаря лег на девушку желтым пятном. – Все в порядке?
Эльга кивнула.
– Меня долго не было?
– Так я уж чуть искать не пошел, – сказал Сарвиссиан. – Думаю, если уж вы пропали, то и мне, значит, смысла нет пустым ехать. Так вот, через лес, решил и пойду… – Он показал рукой. – А тут вы на свет.
– Извините, я просто… В общем, не важно. Простите, дядя Сарви.
Поддернув платье, Эльга забралась в фургон. Всю остальную дорогу до Амина, столицы одноименного вейлара, она проспала.
Титор Гельмих Астараго был худым и желчным мужчиной за сорок. Лицо у него было желтое, узкое, с тонкими короткими усами, и имело свойство периодически складываться в гримасу боли, которая, видимо, мучила его уже порядочное время.
– Садись, – показал он Эльге на низкий стул.
В зале приемов было пусто, видимо, титору опасались попадаться на глаза. Он был шиповник и крапива, редкий серый вяз и резеда. В сердце его, за глухим панцирем листьев, Эльга разглядела лишь желтоватый гороховый стручок, знак усталости и безразличия.
– Что у тебя, девочка?
Эльга показала печать мастера. С расстояния в пять шагов сидящий на кресле титор близоруко сощурился.
– Что-то зеленое?
– Я – мастер листьев, – сказала Эльга.
– Нам не нужны мастера листьев.
Астараго сморщился, пережидая приступ боли.
– У меня есть еще кое-что для вас. – Эльга нырнула рукой за пазуху, заставив насторожиться кафаликса на пуфике и двух стоящих по бокам кресла стражей.
Она достала свернутое в трубочку письмо.
Соскочив с пуфика, бородатый кафаликс с улыбкой взял его и, развернув, вчитался в небрежные строчки.
– Письмо мастера Униссы Мару, – сообщил он.
– Дай.
По лицу титора снова пробежала гримаса.
– Вы больны? – спросила Эльга.
Астараго поднял руку, призывая к молчанию. Кафаликс неодобрительно качнул головой.
– Свет, – сказал титор, выпрямляясь в кресле.
Ему поднесли свечу.
Какое-то время он читал письмо. Эльга рассматривала убранство зала, шпалеры и полотна, кованое железо ставен, мозаики на стенах и прожилки, бегущие по камню колонн. Лиственный узор почему-то отливал красным.
– Я не помню мастера Мару, – поднял голову титор. – Но вижу, что она помнит меня. Странно, что в доме нет ее работ.
Он усмехнулся. Пальцы его стукнули по подлокотнику. Взгляд светлых глаз неожиданно нашел Эльгу.
– Ты слишком молода для мастера.
– Да, господин титор, – сказала Эльга.
– Почему?
– Мастер Мару сказала, что у меня проблеск.
Астараго хмыкнул.
– В любом случае, – помолчав, сказал он, – у нас нет для тебя никаких дел. Я не поставлю свою печать тебе на руку.
– Хорошо.
– Да, хорошо, – повторил титор и передернулся. – Я не слишком хорошо себя чувствую, извини. Думаю, тебе пора удалиться.
Кафаликс подал ей знак подняться.
Эльга еще раз посмотрела на титора. Что-то темнело за гороховым стручком, что-то скукоженное, почти вытравленное, черно-желтый цветок.
Лилия.
– Простите, господин титор, вас отравили? – спросила Эльга.
Кафаликс побледнел. Астараго прищурился.
– Откуда знаешь?
– Я – мастер листьев, господин титор.
– Но не лекарь, нет?
– Я вижу лилию у вас вот здесь. – Эльга прижала ладонь к груди. – Лилия означает предательство, ложь. Вместе с гороховым стручком – отравление, долгую болезнь.
Пока она говорила, титор не спускал с девушки глаз.
– Что еще?
– Ничего.
– У нас был мятеж, – скрипучим голосом сказал Астараго. – Пятнадцать человек легли здесь. – Он показал ладонью на плиты пола. – Они пришли убить меня, но умерли сами. Им казалось, что я уже слишком долго сижу в кресле титора во славу Руе. Это было неделю назад. Видишь, как здесь пусто?
– Да, господин титор.
Улыбка у Астараго вышла кривой.
– Попрятались. Я прижал им мерзкую торговлю… – Он умолк и посмотрел на Эльгу. – Впрочем, тебе это знать не обязательно. Полгода они подсыпали мне в пищу какую-то дрянь, пока я не слег. На их беду…
Титор зажмурился. На этот раз гримаса на его лице задержалась дольше.
– На их беду, – продолжил он, – Саргюс нашел лекаря, до которого заговорщики не успели добраться.
Кафаликс кивнул.
– Он не смог вылечить меня полностью, но хотя бы поставил на ноги. Этого они никак не ожидали. Поэтому решили расправиться со мной окончательно. Заколоть. Мечи-то вернее яда. Только верных мне людей оказалось больше.
Астараго закашлялся.
– Я могу попробовать, – несмело сказала Эльга.
– Что? Вылечить меня?
Из шорохов и шуршания складывались разговоры.
Листья передавали друг другу услышанное от собратьев через дорогу, колкие еловые присказки, ехидные сказки про людей, всякие мелочи вроде видов на урожай шишек или рецептов спасения от муравьев.
А дальше: спать, спать.
О мертвом лесе здесь не вспоминали и новостей с запада не имели. Все больше шептали о погоде, о скорой грозе («Завтра, к вечеру, держите черенки»), о цветущей землянике и о дровосеках из близлежащей деревни.
Эльгу уже знали, уважительно здоровались. Она гладила листья и нижние ветки. Деревьям было приятно. Эльга спросила, кого из мастеров они еще видели, но осинник был молодой, никого не встречал лично, имена знал только на слух.
Унисса Мару. Тиллем Крисп. Эксантр Мерсмо, но он давно умер.
Ноги расходились, боль ушла. Какое-то время Эльга складывала в голове узор вечернего леса, в котором все дышало бы тишиной и дремотой. Чтобы посмотрел, и веки сами собой смыкались. Она вдруг подумала, что из ночных листьев, наверное, могут получиться замечательные букеты для тех, кто страдает от бессонницы. Надо бы попробовать и набить.
– …стер! – донесли листья голос Сарвиссиана.
Эльга спохватилась: что за дурочка, ушла в темень и задумалась!
– Я пошла, пошла, – сказала она осиннику, прощаясь.
Сарвиссиан светил фонарем, обеспокоенно замерев на краю леса.
– Госпожа мастер!
– Я здесь.
С охапкой листьев Эльга вышла к фургону.
– Ох. А я уж подумал было – пропали! – подступил извозчик. Свет фонаря лег на девушку желтым пятном. – Все в порядке?
Эльга кивнула.
– Меня долго не было?
– Так я уж чуть искать не пошел, – сказал Сарвиссиан. – Думаю, если уж вы пропали, то и мне, значит, смысла нет пустым ехать. Так вот, через лес, решил и пойду… – Он показал рукой. – А тут вы на свет.
– Извините, я просто… В общем, не важно. Простите, дядя Сарви.
Поддернув платье, Эльга забралась в фургон. Всю остальную дорогу до Амина, столицы одноименного вейлара, она проспала.
Титор Гельмих Астараго был худым и желчным мужчиной за сорок. Лицо у него было желтое, узкое, с тонкими короткими усами, и имело свойство периодически складываться в гримасу боли, которая, видимо, мучила его уже порядочное время.
– Садись, – показал он Эльге на низкий стул.
В зале приемов было пусто, видимо, титору опасались попадаться на глаза. Он был шиповник и крапива, редкий серый вяз и резеда. В сердце его, за глухим панцирем листьев, Эльга разглядела лишь желтоватый гороховый стручок, знак усталости и безразличия.
– Что у тебя, девочка?
Эльга показала печать мастера. С расстояния в пять шагов сидящий на кресле титор близоруко сощурился.
– Что-то зеленое?
– Я – мастер листьев, – сказала Эльга.
– Нам не нужны мастера листьев.
Астараго сморщился, пережидая приступ боли.
– У меня есть еще кое-что для вас. – Эльга нырнула рукой за пазуху, заставив насторожиться кафаликса на пуфике и двух стоящих по бокам кресла стражей.
Она достала свернутое в трубочку письмо.
Соскочив с пуфика, бородатый кафаликс с улыбкой взял его и, развернув, вчитался в небрежные строчки.
– Письмо мастера Униссы Мару, – сообщил он.
– Дай.
По лицу титора снова пробежала гримаса.
– Вы больны? – спросила Эльга.
Астараго поднял руку, призывая к молчанию. Кафаликс неодобрительно качнул головой.
– Свет, – сказал титор, выпрямляясь в кресле.
Ему поднесли свечу.
Какое-то время он читал письмо. Эльга рассматривала убранство зала, шпалеры и полотна, кованое железо ставен, мозаики на стенах и прожилки, бегущие по камню колонн. Лиственный узор почему-то отливал красным.
– Я не помню мастера Мару, – поднял голову титор. – Но вижу, что она помнит меня. Странно, что в доме нет ее работ.
Он усмехнулся. Пальцы его стукнули по подлокотнику. Взгляд светлых глаз неожиданно нашел Эльгу.
– Ты слишком молода для мастера.
– Да, господин титор, – сказала Эльга.
– Почему?
– Мастер Мару сказала, что у меня проблеск.
Астараго хмыкнул.
– В любом случае, – помолчав, сказал он, – у нас нет для тебя никаких дел. Я не поставлю свою печать тебе на руку.
– Хорошо.
– Да, хорошо, – повторил титор и передернулся. – Я не слишком хорошо себя чувствую, извини. Думаю, тебе пора удалиться.
Кафаликс подал ей знак подняться.
Эльга еще раз посмотрела на титора. Что-то темнело за гороховым стручком, что-то скукоженное, почти вытравленное, черно-желтый цветок.
Лилия.
– Простите, господин титор, вас отравили? – спросила Эльга.
Кафаликс побледнел. Астараго прищурился.
– Откуда знаешь?
– Я – мастер листьев, господин титор.
– Но не лекарь, нет?
– Я вижу лилию у вас вот здесь. – Эльга прижала ладонь к груди. – Лилия означает предательство, ложь. Вместе с гороховым стручком – отравление, долгую болезнь.
Пока она говорила, титор не спускал с девушки глаз.
– Что еще?
– Ничего.
– У нас был мятеж, – скрипучим голосом сказал Астараго. – Пятнадцать человек легли здесь. – Он показал ладонью на плиты пола. – Они пришли убить меня, но умерли сами. Им казалось, что я уже слишком долго сижу в кресле титора во славу Руе. Это было неделю назад. Видишь, как здесь пусто?
– Да, господин титор.
Улыбка у Астараго вышла кривой.
– Попрятались. Я прижал им мерзкую торговлю… – Он умолк и посмотрел на Эльгу. – Впрочем, тебе это знать не обязательно. Полгода они подсыпали мне в пищу какую-то дрянь, пока я не слег. На их беду…
Титор зажмурился. На этот раз гримаса на его лице задержалась дольше.
– На их беду, – продолжил он, – Саргюс нашел лекаря, до которого заговорщики не успели добраться.
Кафаликс кивнул.
– Он не смог вылечить меня полностью, но хотя бы поставил на ноги. Этого они никак не ожидали. Поэтому решили расправиться со мной окончательно. Заколоть. Мечи-то вернее яда. Только верных мне людей оказалось больше.
Астараго закашлялся.
– Я могу попробовать, – несмело сказала Эльга.
– Что? Вылечить меня?