Бумс!

Унисса ножом отделила от курицы крылья. Со следующим ударом птица распалась на две половинки.

Бумс!

– А я у вас первая ученица? – спросила Эльга, смывая жир с шершавых глиняных стенок.

– Первая. И, скорее всего, последняя.

– Почему?

– У мастеров листьев – редкое, уходящее мастерство. Видимо, мало кому интересное. Я пять лет ходила по краю, прежде чем нашла тебя. Может быть, ты станешь последним мастером.

– А других разве нет?

– Не знаю. Я не видела. Может, где-то в Элемхоме или Саатуре есть, но сомневаюсь.

Унисса отправила в горшок порубленную курицу.

– Но это неправильно! – запротестовала Эльга. – Мы же спасли Дивий Камень! Вызвали дождь! Люди стоят за букетами…

Унисса улыбнулась.

– Значит, на твой век работы хватит. Кстати, ты сегодня еще ничего не сделала. А твои пальцы должны иметь дело с листьями каждый день.

– Они – страшные ворчуны.

– Кто?

– Дубовые, осиновые. Вообще все. То им не то, это им не это, пальцы им холодные, а руки медленные.

– Ты ворчишь как они.

Эльга фыркнула.

– Вовсе нет!

Унисса поставила горшок в печь.

– Может, тебе стоит набить Рыцека?

– Кота?

– Нет.

Эльга покраснела.

– Ой, я как-то… Я же раньше никогда…

– Возможно, пора попробовать. Ты быстро все схватываешь. Поверь. Мое обучение шло куда как медленнее.

– Почему?

– Наверное, я была глупее тебя.

– А людей тоже, как животных, надо любить, чтобы они получились?

Они перешли в комнату, и Унисса подошла к марбетте.

– Вот ты мне и скажешь.

Эльга покраснела еще больше.

– Я просто… Я его вижу.

– Кого? Рыцека?

Девочка кивнула.

– Оба слоя?

– Вяз, дуб, – стала перечислять Эльга, – яблоня, клен, одуванчик, лук.


– Так?

Унисса повернула марбетту.

Рыцек исподлобья взглянул на Эльгу с доски. Он был и вяз, и дуб, и клен жилкой дрожал на шее, и одуванчик желтел под горлом. Но все это сочеталось неправильно. Рыцек получился насмешливый, озлобленный, колючий, как еж. Лук змеей свивался под сердцем.

Смотреть на него было больно.

– Это не Рыцек! – крикнула Эльга.

– Нет, это он, – сказала Унисса.

– Он не такой!

Мастер повернула букет к себе.

– Ты думаешь, я не права?

– Да!

– Может, хочешь исправить?

– Я сделаю свой.

– Уверена?

– Я смогу! – сказала Эльга.

Унисса вдруг улыбнулась.

– Я беру с тебя обещание. Ты понимаешь, что должна сделать?

Эльга кивнула.

– Да. Это как с женщиной из жимолости и лимонника. Вы показывали.

– Я показывала, – согласилась Унисса. – Но знаешь что? Ты не должна воплощать в букете образ, который создала в своей голове. Он не имеет ничего общего с реальностью, понимаешь? Будь честной и с Рыцеком, и с собой.

Эльга поджала губы.

– Он все равно не такой, как у вас.

– Значит, я просто набила неудачный букет, – сказала Унисса.

Пальцы ее легли на доску.

Ф-фыр-р! – листья полетели из-под руки, обнажая деревянную основу. Лицо Рыцека исказилось, лопнули лиственной крошкой бровь и глаз.

– Зачем? – прошептала Эльга.

– Тебе же не понравилось.

Унисса провела ногтем, и клок светлых, слегка рыжеватых Рыцековых волос осыпался на пол. Еще проход – и не стало подбородка.

– Мастер Мару! – крикнула Эльга.

Ей вдруг стало чуть ли не физически больно от уничтожаемого букета. Тогда Унисса отбросила доску – та грохнулась и, кажется, треснула – и шагнула к Эльге по осколкам листьев. Хруп-хроп-хроп.

– А что? Ты же лучше меня разбираешься в людях и в мастерстве! – сказала она гневно. – И поднимаешь голос на учителя!

Эльга опустила голову.

– Простите, мастер Мару. Но Рыцек…

– Что – Рыцек?

– Он все равно не такой.

– Сядь, – сказала Унисса.

Эльга села на лавку, сложив руки на коленях.

– Рыцек именно такой, – с нажимом сказала Унисса. – Он видел смерть и сам был смертью для кого-то. Это очень изменило его, как меняет всякого. Лук – это горечь потери, и весь мир для него теперь имеет оттенок горечи. Даже ты. Одуванчик – это легкость. Но эта не та легкость, что позволяет не замечать неудачи. Это легкость, с которой можно творить страшные вещи. Легкость не принимать ничего близко к своему сердцу. Ни чужую привязанность, ни чужие любовь или горе.

Эльга почувствовала, как слезы подступают к горлу.