– Дрожит, – сказала Эльга.

Котенок, расставив лапы, покачивался на столе. Он жалобно мяукнул, показав розовый язычок.

Эльга легла подбородком на столешницу. Глаза у котенка были светло-голубые. Над правым белело пятнышко.

Эльга поднесла пальцы к его мордочке.

– Налей ему молока, – сказала Унисса, отряхивая снег с плеч. – Только не на столе.

Она вышла и вернулась с корзинкой.

– Пусть он спит у тебя в комнате.

Котенок непонимающе таращился на пальцы. Эльга погладила его. Звереныш несмело переступил лапами и мяукнул снова.

– Что видишь? – спросила Унисса.

– Шигула, одуванчик, пастушье ушко. И горицвет.

– Пока достаточно.

Котенок был глуп, и Эльге пришлось несколько раз ткнуть его мордочкой в наполненное молоком блюдце. Когда дело пошло, она села рядом и долго рассматривала маленького подопечного лиственным зрением. Ей казалось, что сквозь неплотные, мягкие сочленения шигулы и одуванчика периодически проскакивают завитки иных листьев.

Не ушко, не горицвет.

– Иди сюда.

Она сгребла котенка в охапку. От него пахло молоком. Коготками он цеплялся за платье. В маленьком тельце постукивало сердечко.

Эльга коснулась пальцем розового носа.

– Поел?

Звереныш мяукнул.

Первый портрет котенка совсем не получился. Он пошел исследовать комнату, и у Эльги в попытках ухватить его движение листья серыми пятнами рассыпались по доске – здесь хвост, там лапа, там ухо.

Куда годится?

В конце концов она поймала котенка под лавкой и перенесла на постель.

– Лежи, – грозно сказал Эльга ему. – Не вздумай даже шевелиться.

Но помогло это ненадолго. Любопытный звереныш, вздернув короткий хвостик, полез к изголовью, к перу, торчащему из подушки. И тогда Эльга осыпала его листьями.

– Вот, играй.

Но котенок не проявил к липе, рябине и клену никакого интереса.

– Эй! – Эльга развернула его к себе. – Ты куда? Ты вообще можешь полежать спокойно?

Она опрокинула его на одеяло, тут же из складок мастеря невысокие стены.

– Лежи-лежи.

Котенок зевнул. Эльга погладила его, почесала между ушами, потеребила шею. Звереныш вытянул лапы и заурчал.

– Нравится, да? Вот и лежи.

Котенок открыл и закрыл глаза.

– Я назову тебя Рыцеком, вот, – сказала Эльга. – Ты понял? Ты теперь Рыцек. А Рыцек, между прочим, всегда меня слушался.

Котенок приоткрыл один глаз.

– Да-да, я нисколько не вру.

Шигула и одуванчик, растолкав остальных обитателей сака, прижались к пальцам. Эльга прищурилась. Что ж…

Букет номер два заершился листьями, из которых медленно проступила сонная мордочка Рыцека. Ухо, смявшееся о складку, изгиб маленькой пасти. Приоткрытый глаз. Он напомнил Эльге сумасшедший сливовый глаз Илокея Фаста.

В общих чертах – понятно. Дальше пошла мелкая работа с деталями.


Отборные листья ложились невесомой шерсткой, движения пальцев формировали мордочку и тонкие усы. Росчерк правильно подпиленного ногтя, отсекающего лишнее, походил на ход кривого меча в руках мастера боя.

Несколько раз Эльга прерывалась. Спускалась вниз за молоком. Готовила для Рыцека лоток с землей. Мыла руки. Пополняла сак листьями. Показывала недоделанный букет вошедшей Униссе.

– Неплохо, но… – Заправив в букет выбившееся пастушье ушко, мастер наклонила голову. – Ты видишь, Эльга?

– Да, мастер Мару.

Маленький Рыцек на доске был очень похож на настоящего котенка. Только все равно казался неживым.

Фигуркой кота. Изображением кота. Но не котом.

– Чего не хватает? – снова спросила Унисса.

– Листьев.

– Нет-нет, – улыбнулась мастер. – Я спрошу по-другому. Чего не хватает в тебе?

– Во мне?

– Да.

Эльга закусила губу.

– Мастерства?

– Подумай.

– Я плохо слышу листья.

– Возможно, но это не главное.

Унисса наклонилась и, приподняв Эльгин подбородок, долго смотрела ей в глаза. Жалобно мяукнул с кровати Рыцек, не зная, как спуститься.

– Наверное, ты все-таки глупая ученица, – сказала Унисса. – Но в тебе есть зачатки ума. Не дай им пропасть.

– Да, мастер Мару.

– Завтра – два букета.

– Да.

– А также убраться в листьевой, вымыть полы здесь и в коридоре и растопить печь.

Дни тянулись за днями.

Снаружи было холодно и пусто, но однажды завьюжило так, что в белой снежной хмари пропали и забор, и крыша прихода, и, казалось, весь белый свет. Эльга почти убедила себя в том, что дом оторвало от земли и несет в неведомые края.

Рыцек вполне освоился и бегал за Эльгой повсюду, изредка позволяя себе нападать на ее пятки. Р-р-мяу! Ему было хорошо, он пил молоко и играл с листьями. Он полюбил спать у Эльги в ногах, работая урчащей печкой. Правда, несколько раз его пришлось ткнуть мордочкой в лужицы на полу, но звереныш на удивление быстро понял, что свои дела нужно делать только в определенном месте.

Эльга даже подумала, что он умнее ее.

Букеты не получались. Никак. То есть это были великолепные букеты, в которых не было ничего, кроме листьев. Почему-то от букета с луком сразу тянуло в слезы, от рукавицы и шапки шло тепло, от крыльца с наледью веяло холодом.

А в букетном Рыцеке всего лишь рассыхались и отслаивались листья.

– Рыцек, не крутись!

Эльга злилась.

– Рыцек!

Она поддернула котенка за задние лапы. Мявкнув, передними он закогтил одеяло, заворачивая его вместе с собой.

– Ну что ж ты!

Эльга хлопнула его по серой спине. Одеяло не отцеплялось. Сак и доска, сложенные на краю постели, поехали вниз.

– Ай!

Пуф-ф! – россыпь листьев похоронила под собой неудавшийся букет. Кажется, даже дерево треснуло.

– Посмотри, что ты сделал!

Придерживая за шкирку, Эльга развернула котенка мордочкой к себе. Рыцек мяукнул и зажмурился от ладони над головой.