Дивий Камень, превратившись в свое мохнатое лиственное подобие, согласно прошелестел.
Эльга развернула лист чарника и аккуратно поместила его на дощечку. Ну же! – взмолилась она. И – чудо! – лист будто прилип. Конечно, сразу стало видно, что у него много лишнего. Там подрезать, здесь подрезать. Но для этого же есть ноготь!
Провести им справа, провести слева, закругляя, заворачивая к вершинке. Еще чуток ненужных зубчиков долой и по жилке отрезать снизу. Готово! Эльга самокритично заметила, что вышло не слишком аккуратно, зато чарник, показалось, врос в дерево намертво.
Теперь – ольха.
Высунув от усердия язык, Эльга принялась кропотливо составлять листья, прилаживать их один к одному, подсовывая, подбивая в древесные трещинки. Окантовкой добавила тополя. В центр, в раздвоенность Камня, пошла календула.
Пальцы мяли и складывали, соединяли, делили, подворачивали и скручивали. Кое-где ольху даже пришлось смочить языком. Невкусно. Пресно. Ну-ка, тесно, ну-ка, дружно. Или вам специально донжахина в компанию подать?
Солнце прыгнуло через голову и покатилось с холма.
Дивий Камень на дощечке тянулся вверх, прорастая в окружающий сумрак и расплываясь в нем. Эльга щурила глаза, но они закрывались и склеивались. Хоть веточки вставляй. Как бы себе букет набить, чтобы долго не спать.
– Эльга!
– Да, мастер Мару.
Девочка вскочила на голос, кажется, еще во сне.
– Ты спишь?
– Нет, мастер Мару.
– Уверена?
Пригоршня ледяной родниковой воды, пролившаяся на затылок и шею, заставила Эльгу завопить.
– Ай, мастер Мару! Я уже не сплю!
Темнота посыпалась, будто листья в осеннюю бурю, разлетелась, унеслась, оставив бедную Эльгу напротив мастера, стоящего с фонарем в руке.
– Вот теперь верю, что не спишь. Пошли.
Унисса взяла ученицу за руку.
– Ой, а я же сделала! – спохватилась Эльга и подобрала мохнатую от листьев дощечку.
– Уже? – Мастер Мару недоверчиво выгнула бровь из мягкого пшеничного колоса. – Интересно посмотреть.
Труд ученицы она изучала долго.
Эльга успела измучиться, продрогнуть, проскакать на одной ноге вокруг скамейки, упасть, испачкать ладони, дойти до Камня, смыть грязь, зачерпывая воду из желоба, и задремать, глядя на огонек свечи за фонарным стеклом.
Ждать было страшно на самом деле. Но мечталось, что мастер Мару сейчас скажет, что, конечно, ей еще нужно долго учиться и совершенствоваться, чтобы стать грандалем, но успехи в составлении букетов…
– Что ж, – сказала Унисса, – могло быть и хуже.
…успехи…
Эльгу словно хлестнули веткой по лицу.
– Мастер Мару, вы нарочно?
– Что я нарочно?
– Я же старалась! – крикнула ученица.
– И что? – насмешливо спросила Унисса. – Это отменяет то, что у тебя получился плохой букет?
– Он же первый!
Женщина повернула девочку к себе.
– Первый букет всегда из черенков. Знаешь такую поговорку?
Эльга обиженно фыркнула.
– На самом деле, – сказала Унисса, – мой первый букет был еще хуже. Знаешь, что сделал мастер Крисп? Он сжег его. Сказал, что такой кошмар можно исправить только огнем. Я так плакала. Я думала, что из меня ничего и никогда не получится. А мастер на три дня запер меня в холодной листьевой, у него был специальный такой подвальчик, и заставил слушать листья. И давал только воду.
– Но зачем? – спросила Эльга.
Унисса усмехнулась.
– Я думаю, ты мне сейчас сама ответишь на этот вопрос. Пошли ужинать. А это… – Она посмотрела на букет. – Сама решишь, что с этим делать.
Эльга прижала дощечку к себе.
– Ну и пусть, что плохо!
– Как знаешь.
Унисса подняла фонарь, и они по тропке стали спускаться с холма к гостинице. Эльга, наверное, уже могла бы проделать весь путь с закрытыми глазами.
Большинство домов были темны, во дворце энгавра мерцали свечи и кто-то тихо играл на балумбене. Фонарщик на лестнице подливал масла в лампы, освещающие широкие ворота и крытую темную повозку.
За оградой гостиницы трещали цикады.
– Ой, я поняла, – сказала Эльга, ероша пальцем листья на дощечке. – Плохо, когда кажется, что ты почти грандаль.
Унисса рассмеялась.
– И это тоже. Просто любому человеку, не важно, как далеко он продвинулся в своем мастерстве, необходимо постоянно расти, а это значит, всегда и всюду он должен говорить себе: я могу лучше, я должен приложить еще некоторое усилие. И еще. И еще. Учитель же просто обязан внушать то же самое ученику.
Эльга вздохнула.
– Это значит, мои букеты для вас всегда будут плохими?
Унисса открыла дверь.
– Нет, – сказала она. – Какая глупость! Нет. Но ты всегда сможешь сделать лучше.
– А вы?
– И я. Пока живу. Конечно, у меня было несколько удачных букетов. Но сейчас я сомневаюсь, что они были достаточно хороши.
– А я бы не сомневалась, – сказала Эльга.
– Потому ты и не мастер.
Потом они ели ячменную похлебку, и мастер Мару макала в нее хлеб, а Эльга хлебала жижу, вылавливала ложкой длинные мясные волокна и украдкой косилась на перевернутую листьями вниз дощечку.
Очаг стрелял искрами. Отблески огня ложились на столы и стены. Сонный хозяин гостиницы ждал, когда припозднившиеся с ужином жильцы отправятся в свои комнаты. Он был весь из растрепанных маковых лепестков.
Утром Эльга не знала, куда провалиться от стыда.
Букет был ужасен. Дивий Камень при утреннем свете был не Дивий Камень, а какое-то грязное пятно, похожее на смятый осиный домик. Календула в его центре была как раздавленный желток. Листья топорщились и смыкались вразнобой, одних тянуло налево, других направо. Кривились, ерошились зубчики.
Но главное – главное! – нельзя было даже подумать, что это именно Дивий Камень. Никакого сходства. Ни-ка-ко-го.
А что же она набивала тогда?
Эльга сначала хотела тоже, как мастер Крисп из рассказа Униссы, сжечь чудовище, но потом решила оставить напоминанием до той поры, пока из ее рук не выйдет нормальный букет.
Ей даже понравилось такое взрослое решение.
Она поставила дощечку на подоконник, но взгляд постоянно натыкался на черное лиственное пятно, и ее пришлось перевернуть.
– Вот и стой так! – надула щеки Эльга.
Потом не выдержала, перевернула дощечку снова, примерилась и выщипнула пальцами самый неудачный участок. Вот!
Только стало еще хуже.
Ну как так? Теперь в центре Камня, который, на самом деле, конечно, Камнем не был, зияла прореха. Эльга прижала палец, пытаясь сдвинуть часть листьев, чтобы они закрыли прореху собой. Но маленькие негодники упрямились и кололи кожу.
– Вы как будто не друзья, – прошептала им девочка, снова и снова прикладывая палец. – Хотите, всех вас повыдергаю?
Листья настороженно напряглись.
– Ну и дураки, – сказала Эльга, расстроенно шмыгнув носом. – Засохнете и помертвеете, даже жалеть не буду.
Она отвернулась, подтянула и поставила на колени сак, опустила в шуршащее нутро руку.
Золотой дубовый сразу лег в ладонь, устроился под большим пальцем, на правах старшего листа потерся прожилками о кожу. Так и представлялось, как он успокаивающе бурчит: «И чего ты злишься, хозяйка? Забудь. Не стоят они тебя».
Эльга развернула лист чарника и аккуратно поместила его на дощечку. Ну же! – взмолилась она. И – чудо! – лист будто прилип. Конечно, сразу стало видно, что у него много лишнего. Там подрезать, здесь подрезать. Но для этого же есть ноготь!
Провести им справа, провести слева, закругляя, заворачивая к вершинке. Еще чуток ненужных зубчиков долой и по жилке отрезать снизу. Готово! Эльга самокритично заметила, что вышло не слишком аккуратно, зато чарник, показалось, врос в дерево намертво.
Теперь – ольха.
Высунув от усердия язык, Эльга принялась кропотливо составлять листья, прилаживать их один к одному, подсовывая, подбивая в древесные трещинки. Окантовкой добавила тополя. В центр, в раздвоенность Камня, пошла календула.
Пальцы мяли и складывали, соединяли, делили, подворачивали и скручивали. Кое-где ольху даже пришлось смочить языком. Невкусно. Пресно. Ну-ка, тесно, ну-ка, дружно. Или вам специально донжахина в компанию подать?
Солнце прыгнуло через голову и покатилось с холма.
Дивий Камень на дощечке тянулся вверх, прорастая в окружающий сумрак и расплываясь в нем. Эльга щурила глаза, но они закрывались и склеивались. Хоть веточки вставляй. Как бы себе букет набить, чтобы долго не спать.
– Эльга!
– Да, мастер Мару.
Девочка вскочила на голос, кажется, еще во сне.
– Ты спишь?
– Нет, мастер Мару.
– Уверена?
Пригоршня ледяной родниковой воды, пролившаяся на затылок и шею, заставила Эльгу завопить.
– Ай, мастер Мару! Я уже не сплю!
Темнота посыпалась, будто листья в осеннюю бурю, разлетелась, унеслась, оставив бедную Эльгу напротив мастера, стоящего с фонарем в руке.
– Вот теперь верю, что не спишь. Пошли.
Унисса взяла ученицу за руку.
– Ой, а я же сделала! – спохватилась Эльга и подобрала мохнатую от листьев дощечку.
– Уже? – Мастер Мару недоверчиво выгнула бровь из мягкого пшеничного колоса. – Интересно посмотреть.
Труд ученицы она изучала долго.
Эльга успела измучиться, продрогнуть, проскакать на одной ноге вокруг скамейки, упасть, испачкать ладони, дойти до Камня, смыть грязь, зачерпывая воду из желоба, и задремать, глядя на огонек свечи за фонарным стеклом.
Ждать было страшно на самом деле. Но мечталось, что мастер Мару сейчас скажет, что, конечно, ей еще нужно долго учиться и совершенствоваться, чтобы стать грандалем, но успехи в составлении букетов…
– Что ж, – сказала Унисса, – могло быть и хуже.
…успехи…
Эльгу словно хлестнули веткой по лицу.
– Мастер Мару, вы нарочно?
– Что я нарочно?
– Я же старалась! – крикнула ученица.
– И что? – насмешливо спросила Унисса. – Это отменяет то, что у тебя получился плохой букет?
– Он же первый!
Женщина повернула девочку к себе.
– Первый букет всегда из черенков. Знаешь такую поговорку?
Эльга обиженно фыркнула.
– На самом деле, – сказала Унисса, – мой первый букет был еще хуже. Знаешь, что сделал мастер Крисп? Он сжег его. Сказал, что такой кошмар можно исправить только огнем. Я так плакала. Я думала, что из меня ничего и никогда не получится. А мастер на три дня запер меня в холодной листьевой, у него был специальный такой подвальчик, и заставил слушать листья. И давал только воду.
– Но зачем? – спросила Эльга.
Унисса усмехнулась.
– Я думаю, ты мне сейчас сама ответишь на этот вопрос. Пошли ужинать. А это… – Она посмотрела на букет. – Сама решишь, что с этим делать.
Эльга прижала дощечку к себе.
– Ну и пусть, что плохо!
– Как знаешь.
Унисса подняла фонарь, и они по тропке стали спускаться с холма к гостинице. Эльга, наверное, уже могла бы проделать весь путь с закрытыми глазами.
Большинство домов были темны, во дворце энгавра мерцали свечи и кто-то тихо играл на балумбене. Фонарщик на лестнице подливал масла в лампы, освещающие широкие ворота и крытую темную повозку.
За оградой гостиницы трещали цикады.
– Ой, я поняла, – сказала Эльга, ероша пальцем листья на дощечке. – Плохо, когда кажется, что ты почти грандаль.
Унисса рассмеялась.
– И это тоже. Просто любому человеку, не важно, как далеко он продвинулся в своем мастерстве, необходимо постоянно расти, а это значит, всегда и всюду он должен говорить себе: я могу лучше, я должен приложить еще некоторое усилие. И еще. И еще. Учитель же просто обязан внушать то же самое ученику.
Эльга вздохнула.
– Это значит, мои букеты для вас всегда будут плохими?
Унисса открыла дверь.
– Нет, – сказала она. – Какая глупость! Нет. Но ты всегда сможешь сделать лучше.
– А вы?
– И я. Пока живу. Конечно, у меня было несколько удачных букетов. Но сейчас я сомневаюсь, что они были достаточно хороши.
– А я бы не сомневалась, – сказала Эльга.
– Потому ты и не мастер.
Потом они ели ячменную похлебку, и мастер Мару макала в нее хлеб, а Эльга хлебала жижу, вылавливала ложкой длинные мясные волокна и украдкой косилась на перевернутую листьями вниз дощечку.
Очаг стрелял искрами. Отблески огня ложились на столы и стены. Сонный хозяин гостиницы ждал, когда припозднившиеся с ужином жильцы отправятся в свои комнаты. Он был весь из растрепанных маковых лепестков.
Утром Эльга не знала, куда провалиться от стыда.
Букет был ужасен. Дивий Камень при утреннем свете был не Дивий Камень, а какое-то грязное пятно, похожее на смятый осиный домик. Календула в его центре была как раздавленный желток. Листья топорщились и смыкались вразнобой, одних тянуло налево, других направо. Кривились, ерошились зубчики.
Но главное – главное! – нельзя было даже подумать, что это именно Дивий Камень. Никакого сходства. Ни-ка-ко-го.
А что же она набивала тогда?
Эльга сначала хотела тоже, как мастер Крисп из рассказа Униссы, сжечь чудовище, но потом решила оставить напоминанием до той поры, пока из ее рук не выйдет нормальный букет.
Ей даже понравилось такое взрослое решение.
Она поставила дощечку на подоконник, но взгляд постоянно натыкался на черное лиственное пятно, и ее пришлось перевернуть.
– Вот и стой так! – надула щеки Эльга.
Потом не выдержала, перевернула дощечку снова, примерилась и выщипнула пальцами самый неудачный участок. Вот!
Только стало еще хуже.
Ну как так? Теперь в центре Камня, который, на самом деле, конечно, Камнем не был, зияла прореха. Эльга прижала палец, пытаясь сдвинуть часть листьев, чтобы они закрыли прореху собой. Но маленькие негодники упрямились и кололи кожу.
– Вы как будто не друзья, – прошептала им девочка, снова и снова прикладывая палец. – Хотите, всех вас повыдергаю?
Листья настороженно напряглись.
– Ну и дураки, – сказала Эльга, расстроенно шмыгнув носом. – Засохнете и помертвеете, даже жалеть не буду.
Она отвернулась, подтянула и поставила на колени сак, опустила в шуршащее нутро руку.
Золотой дубовый сразу лег в ладонь, устроился под большим пальцем, на правах старшего листа потерся прожилками о кожу. Так и представлялось, как он успокаивающе бурчит: «И чего ты злишься, хозяйка? Забудь. Не стоят они тебя».