— Если его величество готов выслушать вас, — промолвил граф Люсьен, — то вы тем более должны быть готовы предстать перед его величеством.
— Да, — сник Ив, — конечно.
Морская тварь вытянула руки, дотронувшись когтями до кончиков пальцев Мари-Жозеф.
— Мадемуазель де ла Круа, — провозгласил граф Люсьен, — в таком виде вы не вправе показываться на глаза его величеству.
Мари-Жозеф ахнула при мысли, что ее облик мог оскорбить взор короля. Придерживая отяжелевшие, намокшие юбки, она неловко двинулась к помосту по неровному дну бассейна, спотыкаясь на высоких каблуках.
Морская тварь закружилась вокруг нее, отрезая ей путь к отступлению и внезапно вынырнула, взметнувшись вверх перед самым ее лицом и судорожно глотая воздух. Мари-Жозеф не могла оторвать от нее глаз, потрясенная и очарованная. Русалка, подняв фонтан брызг, упала в воду и замерла, в свою очередь не сводя глаз с девушки.
Хотя руки и кисти у нее были похожи на человеческие, она казалась уродливее любой обезьяны. Ее раздвоенный хвост непрестанно свивался кольцами и бил по воде. Меж длинными пальцами виднелись перепонки, а сами пальцы украшали мощные острые когти. Длинные, спутанные прямые волосы ниспадали на спину и плечи, полускрыв настоящие женские груди — широкие и отвисшие, с маленькими темными сосками. Под водой ее грубую, цвета красного дерева кожу осыпали бисерные пузырьки, переливающиеся в свете свечей.
Морская тварь не мигая воззрилась на Мари-Жозеф золотистыми глазами, единственно прекрасными во всем ее облике. Безобразная и величественная, словно горгулья на фасаде готического собора, она носила глубокие уродливые рытвины на лбу и щеках, напоминавшие оспины. Нос у нее был приплюснутый, с низкой переносицей, ноздри узкие. Клыки как у хищника выступали над нижней губой.
— Она великолепна. Великолепна и ужасна, — послышался ровный, чарующий голос его величества.
Граф Люсьен и Ив склонились перед монархом в глубоком поклоне. Король, уже в другом костюме, в других кружевах, в другом парике, внимательно разглядывал морскую тварь. Его взор равнодушно скользнул по Мари-Жозеф, король словно бы не заметил ее. Все придворные, от месье и мадам до мадам де Ментенон и августейших внуков, завороженно всматривались вглубь бассейна. Одни искали взглядом русалку, другие же едва ли не с большим изумлением озирали Мари-Жозеф.
Испуганная морская тварь зарычала и нырнула на дно.
Если Мари-Жозеф сейчас выберется из фонтана, ей придется предстать пред взором короля. Из-за столь вопиющего нарушения этикета Лотта может ее уволить. Не исключено, что ей придется покинуть двор. Чувствуя, что вот-вот разрыдается от безысходности и стыда, Мари-Жозеф попятилась, надеясь укрыться в тени, и чуть было не упала, наступив на нижние юбки.
Граф Люсьен бросил наземь шляпу, сорвал с плеч плащ и заслонил Мари-Жозеф от взоров короля.
Надежно укрытая от глаз, Мари-Жозеф замерла, стоя в холодной воде. Морская тварь темной тенью метнулась прочь. Она схватилась за прутья решетки, стала трясти ее, повернулась, гневно хлестнув хвостом, снова подплыла к настилу и чуть-чуть выглянула из воды, так что показались только ее горящие глаза и спутанные темно-зеленые волосы.
Большинство придворных прекрасно видели Мари-Жозеф. Однако ее неожиданное появление в бассейне их совершенно не волновало. Волновала их лишь возможная реакция его величества: что, если это зрелище его оскорбит?
Мадам встретилась глазами с Мари-Жозеф и неодобрительно покачала головой, но губы у нее дрогнули, она явно героически сдерживала улыбку. Месье тактично отвел взгляд, а вот Лоррен воззрился на нее без всякого стеснения. Он улыбнулся. Она поспешно обхватила себя руками, смущенная тем, что предстала в столь неприглядном облике перед столь блестящим придворным.
«Мне кажется, я тоже сейчас рассмеюсь, — пронеслось в голове у Мари-Жозеф. — Если до того не умру от холода».
— Вы оправдали наше высокое доверие, отец де ла Круа. — Его величество вышел к Иву на помост, но не переступил за край фонтана. — Подумать только, живая русалка!
— Ваша русалка, — почтительно поправил Ив.
— Месье Бурсен, что вы скажете? — спросил Людовик. — Украсит ли сие чудище наше торжество?
Месье Бурсен, в невзрачном жюстокоре, каковой ему полагалось носить в соответствии с низким статусом при дворе, бросился на зов. Он поклонился, потирая руки, высокий, тощий, мертвенно-бледный и безобразный, — точь-в-точь ангел смерти.
— А она доживет до празднества? Она не отказывается есть?
Бурсен заглянул за край бассейна. Морская тварь кружила вокруг статуи Аполлона, напевая печальную мелодию.
— Она почти не принимает пищи, — сообщил Ив.
— Значит, вы должны ее откормить.
— Вы же иезуит, — с жаром напомнил ему Людовик. — Где же ваши хваленые хитрость и красноречие? Заставьте ее есть.
Морская тварь вновь вцепилась в прутья клетки и принялась трясти их, подняв сноп брызг.
— Прикажите ей перестать, — взмолился месье Бурсен, — не то ее мясо испортится!
Мари-Жозеф ужасно хотелось успокоить русалку, но она не решилась подать голос из-за спасительного графского плаща.
— Не могу, — возразил Ив. — Это дикое животное, оно не слушается человека.
— Она успокоится, — предположил Людовик, — когда привыкнет жить в неволе.
Его величество спустился на землю, постукивая по деревянным ступеням высокими каблуками. Ив и месье Бурсен последовали за ним.
— Месье де Кретьен, — любезно обратился Людовик к графу Люсьену.
— Ваше величество?
— Мадемуазель де ла Круа, — воззвал к Мари-Жозеф Людовик, уже выйдя из клетки, но так и не оборачиваясь.
У Мари-Жозеф перехватило дыхание.
— Д-да, ваше величество?
— Вы что же, дожидаетесь, пока вам не нанесет визит Аполлон?
Придворные рассмеялись, а Мари-Жозеф покраснела, уловив смысл шутки. Смех постепенно стих.
— Н-нет, ваше величество.
— Тогда выходите оттуда немедленно, а не то заболеете.
— Да, ваше величество.
Она с трудом вскарабкалась на помост. Граф Люсьен по-прежнему скрывал ее от любопытных глаз своим плащом, а теперь, когда она взбиралась по ступенькам, приподнял плащ своей тростью. Если вода в бассейне была холодной, то воздух показался и вовсе ледяным. Дрожащая, мокрая, она перешагнула через край бассейна, проскользнула мимо придворных и затаилась в тени лабораторного оборудования.
По-прежнему стоя спиной к фонтану, король обратился к мадам де Ментенон:
— Моя дорогая, вам понравилась русалка?
Шевалье де Лоррен прошествовал мимо графа Люсьена и картинным жестом сбросил с плеч длинный темный плащ. Под ним оказался синий жюстокор, такого же цвета, что и у графа Люсьена, но не столь богато отделанный золотыми кружевами. Синий жюстокор был своего рода знаком отличия, свидетельствующим о принадлежности к доверенным лицам короля. Месье не удержался и проводил Лоррена взглядом, не в силах сосредоточить внимание на короле.
— Это создание необычайно безобразно, сир, — откликнулась мадам де Ментенон.
— Не безобразнее дикого вепря, мадам.
Лоррен накинул плащ Мари-Жозеф на плечи. Ее облек подбитый мехом бархат, охватило тепло его тела, объял аромат его духов.
— Благодарю вас, сударь. — У нее стучали зубы.
Лоррен поклонился и занял свое место возле месье. Тот дотронулся до его плеча. В свете свечей сверкнули его бриллиантовые перстни.
— Полагаю, это демон, сир, — промолвила мадам де Ментенон.
— Ваша светлость, это порождение природы, — возразил Ив. — Святая Матерь наша Церковь всесторонне изучила свойства морской твари и причислила ее к животным. Таким, как слон его величества или крокодил его величества.
— Однако, отец де ла Круа, — упрекнул его король, — вы могли изловить и особь попригожее.
Ив подошел к секционному столу, вынудив Мари-Жозеф отступить еще дальше в тень. Граф Люсьен по-прежнему заслонял ее от его величества, а мокрое платье теперь скрывал плащ Лоррена, но локоны неопрятными спутанными прядями облепили лицо. Фонтанж смешно сбился набок, его проволочный каркас до боли врезался ей в затылок, грозя вырвать волосы.
Ив развернул парусину, скрывавшую тело. По доскам настила тоненько застучали осколки льда.
— Все русалки, вне зависимости от пола, одинаково безобразны, ваше величество, — объявил Ив.
Придворные столпились вокруг него, спеша увидеть мертвую русалку. На стене шатра их тени торопливо стеснились вокруг тени брата Мари-Жозеф. Ив нынче был луной при солнце его величества, и другие придворные надеялись, что им тоже перепадет частичка отраженного света.
— От нее исходит смрад, ибо таковы основные соки ее тела.
Мари-Жозеф осторожно выглянула из-за края плаща, которым скрывал ее граф Люсьен. Месье прикрывал нос платком. Мари-Жозеф вполне понимала желание тех, кто не привык присутствовать на вскрытиях, иметь при себе ароматический шарик.
— Не показывайтесь, мадемуазель де ла Круа, — с трудом сдерживая раздражение, посоветовал ей граф Люсьен.
Разумеется, он предпочел бы занять полагающееся ему место рядом с королем. Людовик, со свойственным ему великодушием и тактом, сделал вид, будто не заметил его отсутствия.
Мари-Жозеф сжалась в комочек, снова спрятавшись за спасительным плащом, откуда ей были видны только тени брата, короля и придворных.
— Противогнилостный раствор действительно имеет сильный запах, месье, — подтвердил Ив.
— Признаюсь как на исповеди, — если, конечно, мой духовник простит мне такую неверность.
Тень Людовика кивнула тени отца де ла Шеза, его исповедника, а в голосе его величества послышалась едва заметная насмешка. Отец де ла Шез низко поклонился.
— Признаюсь, я не слишком-то верил вам, отец де ла Круа, — произнес король. — Однако вы обнаружили этих загадочных созданий в неизведанных морях Нового Света. Ваши предположения оправдались.
— Все данные указывали на то, что они собираются именно в этом месте именно в это время, — скромно добавил Ив. — Я всего-навсего оказался первым, кто сличил все свидетельства прошлого. Русалки избрали своей обителью уединенный остров Эксума, где им не грозит никакая опасность и где они встречаются, когда июньское солнце проходит над глубокой океанской впадиной. Там они совокупляются без разбору, как неразумные животные.
Воцарилось выжидательное молчание.
— Пожалуйста, избавьте нас от подробностей, — сурово промолвила мадам де Ментенон.
— Для истинного натурфилософа не существует запретных тем! — вмешался герцог Шартрский, одержимый страстью познания, которая вызывала тревогу при дворе и подозрения у низших классов. — Иначе как постичь сущность мироздания?
— Быть может, для натурфилософа и нет запретных тем, но моих обычных подданных может смутить многое и многое, — поправил молодого человека его величество. — А то и ввести в искушение.
— Но сущность мироздания…
— Замолчите сейчас же! — послышался тихий, но твердый голос мадам.
Мари-Жозеф стало жаль Шартра. При его титулах и богатстве, он не мог удовлетворить свою жажду знания. Он был бы счастливее, если бы, как Мари-Жозеф, не занимал вовсе никакого положения.
— Да, — сник Ив, — конечно.
Морская тварь вытянула руки, дотронувшись когтями до кончиков пальцев Мари-Жозеф.
— Мадемуазель де ла Круа, — провозгласил граф Люсьен, — в таком виде вы не вправе показываться на глаза его величеству.
Мари-Жозеф ахнула при мысли, что ее облик мог оскорбить взор короля. Придерживая отяжелевшие, намокшие юбки, она неловко двинулась к помосту по неровному дну бассейна, спотыкаясь на высоких каблуках.
Морская тварь закружилась вокруг нее, отрезая ей путь к отступлению и внезапно вынырнула, взметнувшись вверх перед самым ее лицом и судорожно глотая воздух. Мари-Жозеф не могла оторвать от нее глаз, потрясенная и очарованная. Русалка, подняв фонтан брызг, упала в воду и замерла, в свою очередь не сводя глаз с девушки.
Хотя руки и кисти у нее были похожи на человеческие, она казалась уродливее любой обезьяны. Ее раздвоенный хвост непрестанно свивался кольцами и бил по воде. Меж длинными пальцами виднелись перепонки, а сами пальцы украшали мощные острые когти. Длинные, спутанные прямые волосы ниспадали на спину и плечи, полускрыв настоящие женские груди — широкие и отвисшие, с маленькими темными сосками. Под водой ее грубую, цвета красного дерева кожу осыпали бисерные пузырьки, переливающиеся в свете свечей.
Морская тварь не мигая воззрилась на Мари-Жозеф золотистыми глазами, единственно прекрасными во всем ее облике. Безобразная и величественная, словно горгулья на фасаде готического собора, она носила глубокие уродливые рытвины на лбу и щеках, напоминавшие оспины. Нос у нее был приплюснутый, с низкой переносицей, ноздри узкие. Клыки как у хищника выступали над нижней губой.
— Она великолепна. Великолепна и ужасна, — послышался ровный, чарующий голос его величества.
Граф Люсьен и Ив склонились перед монархом в глубоком поклоне. Король, уже в другом костюме, в других кружевах, в другом парике, внимательно разглядывал морскую тварь. Его взор равнодушно скользнул по Мари-Жозеф, король словно бы не заметил ее. Все придворные, от месье и мадам до мадам де Ментенон и августейших внуков, завороженно всматривались вглубь бассейна. Одни искали взглядом русалку, другие же едва ли не с большим изумлением озирали Мари-Жозеф.
Испуганная морская тварь зарычала и нырнула на дно.
Если Мари-Жозеф сейчас выберется из фонтана, ей придется предстать пред взором короля. Из-за столь вопиющего нарушения этикета Лотта может ее уволить. Не исключено, что ей придется покинуть двор. Чувствуя, что вот-вот разрыдается от безысходности и стыда, Мари-Жозеф попятилась, надеясь укрыться в тени, и чуть было не упала, наступив на нижние юбки.
Граф Люсьен бросил наземь шляпу, сорвал с плеч плащ и заслонил Мари-Жозеф от взоров короля.
Надежно укрытая от глаз, Мари-Жозеф замерла, стоя в холодной воде. Морская тварь темной тенью метнулась прочь. Она схватилась за прутья решетки, стала трясти ее, повернулась, гневно хлестнув хвостом, снова подплыла к настилу и чуть-чуть выглянула из воды, так что показались только ее горящие глаза и спутанные темно-зеленые волосы.
Большинство придворных прекрасно видели Мари-Жозеф. Однако ее неожиданное появление в бассейне их совершенно не волновало. Волновала их лишь возможная реакция его величества: что, если это зрелище его оскорбит?
Мадам встретилась глазами с Мари-Жозеф и неодобрительно покачала головой, но губы у нее дрогнули, она явно героически сдерживала улыбку. Месье тактично отвел взгляд, а вот Лоррен воззрился на нее без всякого стеснения. Он улыбнулся. Она поспешно обхватила себя руками, смущенная тем, что предстала в столь неприглядном облике перед столь блестящим придворным.
«Мне кажется, я тоже сейчас рассмеюсь, — пронеслось в голове у Мари-Жозеф. — Если до того не умру от холода».
— Вы оправдали наше высокое доверие, отец де ла Круа. — Его величество вышел к Иву на помост, но не переступил за край фонтана. — Подумать только, живая русалка!
— Ваша русалка, — почтительно поправил Ив.
— Месье Бурсен, что вы скажете? — спросил Людовик. — Украсит ли сие чудище наше торжество?
Месье Бурсен, в невзрачном жюстокоре, каковой ему полагалось носить в соответствии с низким статусом при дворе, бросился на зов. Он поклонился, потирая руки, высокий, тощий, мертвенно-бледный и безобразный, — точь-в-точь ангел смерти.
— А она доживет до празднества? Она не отказывается есть?
Бурсен заглянул за край бассейна. Морская тварь кружила вокруг статуи Аполлона, напевая печальную мелодию.
— Она почти не принимает пищи, — сообщил Ив.
— Значит, вы должны ее откормить.
— Вы же иезуит, — с жаром напомнил ему Людовик. — Где же ваши хваленые хитрость и красноречие? Заставьте ее есть.
Морская тварь вновь вцепилась в прутья клетки и принялась трясти их, подняв сноп брызг.
— Прикажите ей перестать, — взмолился месье Бурсен, — не то ее мясо испортится!
Мари-Жозеф ужасно хотелось успокоить русалку, но она не решилась подать голос из-за спасительного графского плаща.
— Не могу, — возразил Ив. — Это дикое животное, оно не слушается человека.
— Она успокоится, — предположил Людовик, — когда привыкнет жить в неволе.
Его величество спустился на землю, постукивая по деревянным ступеням высокими каблуками. Ив и месье Бурсен последовали за ним.
— Месье де Кретьен, — любезно обратился Людовик к графу Люсьену.
— Ваше величество?
— Мадемуазель де ла Круа, — воззвал к Мари-Жозеф Людовик, уже выйдя из клетки, но так и не оборачиваясь.
У Мари-Жозеф перехватило дыхание.
— Д-да, ваше величество?
— Вы что же, дожидаетесь, пока вам не нанесет визит Аполлон?
Придворные рассмеялись, а Мари-Жозеф покраснела, уловив смысл шутки. Смех постепенно стих.
— Н-нет, ваше величество.
— Тогда выходите оттуда немедленно, а не то заболеете.
— Да, ваше величество.
Она с трудом вскарабкалась на помост. Граф Люсьен по-прежнему скрывал ее от любопытных глаз своим плащом, а теперь, когда она взбиралась по ступенькам, приподнял плащ своей тростью. Если вода в бассейне была холодной, то воздух показался и вовсе ледяным. Дрожащая, мокрая, она перешагнула через край бассейна, проскользнула мимо придворных и затаилась в тени лабораторного оборудования.
По-прежнему стоя спиной к фонтану, король обратился к мадам де Ментенон:
— Моя дорогая, вам понравилась русалка?
Шевалье де Лоррен прошествовал мимо графа Люсьена и картинным жестом сбросил с плеч длинный темный плащ. Под ним оказался синий жюстокор, такого же цвета, что и у графа Люсьена, но не столь богато отделанный золотыми кружевами. Синий жюстокор был своего рода знаком отличия, свидетельствующим о принадлежности к доверенным лицам короля. Месье не удержался и проводил Лоррена взглядом, не в силах сосредоточить внимание на короле.
— Это создание необычайно безобразно, сир, — откликнулась мадам де Ментенон.
— Не безобразнее дикого вепря, мадам.
Лоррен накинул плащ Мари-Жозеф на плечи. Ее облек подбитый мехом бархат, охватило тепло его тела, объял аромат его духов.
— Благодарю вас, сударь. — У нее стучали зубы.
Лоррен поклонился и занял свое место возле месье. Тот дотронулся до его плеча. В свете свечей сверкнули его бриллиантовые перстни.
— Полагаю, это демон, сир, — промолвила мадам де Ментенон.
— Ваша светлость, это порождение природы, — возразил Ив. — Святая Матерь наша Церковь всесторонне изучила свойства морской твари и причислила ее к животным. Таким, как слон его величества или крокодил его величества.
— Однако, отец де ла Круа, — упрекнул его король, — вы могли изловить и особь попригожее.
Ив подошел к секционному столу, вынудив Мари-Жозеф отступить еще дальше в тень. Граф Люсьен по-прежнему заслонял ее от его величества, а мокрое платье теперь скрывал плащ Лоррена, но локоны неопрятными спутанными прядями облепили лицо. Фонтанж смешно сбился набок, его проволочный каркас до боли врезался ей в затылок, грозя вырвать волосы.
Ив развернул парусину, скрывавшую тело. По доскам настила тоненько застучали осколки льда.
— Все русалки, вне зависимости от пола, одинаково безобразны, ваше величество, — объявил Ив.
Придворные столпились вокруг него, спеша увидеть мертвую русалку. На стене шатра их тени торопливо стеснились вокруг тени брата Мари-Жозеф. Ив нынче был луной при солнце его величества, и другие придворные надеялись, что им тоже перепадет частичка отраженного света.
— От нее исходит смрад, ибо таковы основные соки ее тела.
Мари-Жозеф осторожно выглянула из-за края плаща, которым скрывал ее граф Люсьен. Месье прикрывал нос платком. Мари-Жозеф вполне понимала желание тех, кто не привык присутствовать на вскрытиях, иметь при себе ароматический шарик.
— Не показывайтесь, мадемуазель де ла Круа, — с трудом сдерживая раздражение, посоветовал ей граф Люсьен.
Разумеется, он предпочел бы занять полагающееся ему место рядом с королем. Людовик, со свойственным ему великодушием и тактом, сделал вид, будто не заметил его отсутствия.
Мари-Жозеф сжалась в комочек, снова спрятавшись за спасительным плащом, откуда ей были видны только тени брата, короля и придворных.
— Противогнилостный раствор действительно имеет сильный запах, месье, — подтвердил Ив.
— Признаюсь как на исповеди, — если, конечно, мой духовник простит мне такую неверность.
Тень Людовика кивнула тени отца де ла Шеза, его исповедника, а в голосе его величества послышалась едва заметная насмешка. Отец де ла Шез низко поклонился.
— Признаюсь, я не слишком-то верил вам, отец де ла Круа, — произнес король. — Однако вы обнаружили этих загадочных созданий в неизведанных морях Нового Света. Ваши предположения оправдались.
— Все данные указывали на то, что они собираются именно в этом месте именно в это время, — скромно добавил Ив. — Я всего-навсего оказался первым, кто сличил все свидетельства прошлого. Русалки избрали своей обителью уединенный остров Эксума, где им не грозит никакая опасность и где они встречаются, когда июньское солнце проходит над глубокой океанской впадиной. Там они совокупляются без разбору, как неразумные животные.
Воцарилось выжидательное молчание.
— Пожалуйста, избавьте нас от подробностей, — сурово промолвила мадам де Ментенон.
— Для истинного натурфилософа не существует запретных тем! — вмешался герцог Шартрский, одержимый страстью познания, которая вызывала тревогу при дворе и подозрения у низших классов. — Иначе как постичь сущность мироздания?
— Быть может, для натурфилософа и нет запретных тем, но моих обычных подданных может смутить многое и многое, — поправил молодого человека его величество. — А то и ввести в искушение.
— Но сущность мироздания…
— Замолчите сейчас же! — послышался тихий, но твердый голос мадам.
Мари-Жозеф стало жаль Шартра. При его титулах и богатстве, он не мог удовлетворить свою жажду знания. Он был бы счастливее, если бы, как Мари-Жозеф, не занимал вовсе никакого положения.