— Прошу прощения? — изумленно воскликнул Фагон.
— Вы больше не будете пускать кровь мадемуазель де ла Круа.
— Сударь, вы намерены указывать мне, врачу, как лечить пациентку?
— Я намерен потребовать, чтобы вы уважали желания пациентки, а она против кровопусканий.
Люсьен говорил негромко и учтиво. Доктор Фагон отдавал себе отчет в том, как дорожит его величество мнением Люсьена, какой благосклонностью короля он пользуется и как опасно идти против его воли.
Фагон развел руками:
— Если на этом настаивает его величество…
— Чрезвычайно маловероятно, что его величество пожелает присутствовать при процедурах.
— Зато весьма вероятно, что при сем случатся шпионы его величества!
— Незачем пускать на процедуры кого-то, кто мог бы вас выдать. Вы доверяете месье Феликсу?
Фагон подумал, потом снова поклонился:
— Я буду выполнять все ваши указания, пока…
Люсьен приподнял бровь.
— …пока на процедурах не пожелает присутствовать его величество.
Люсьен поклонился в знак благодарности. Он не мог требовать, чтобы доктор Фагон не подчинился приказам короля в его августейшем присутствии, и надеялся, что не потребует этого и Мари-Жозеф.
Клавесинная мелодия бегло наметила историю пленения русалки. Приступая к кантате, Мари-Жозеф воображала ее как повествование о героическом подвиге. Но с каждым исправлением она все более и более превращалась в запечатленную трагедию.
Закрыв крышку, она в задумчивости устремила взгляд на гладкое дерево, чувствуя себя усталой и опустошенной.
«Я должна как-то убедить его величество, что он поступает неправильно, — думала она. — Он же любит музыку. Если бы только он послушал пение русалки, то, может быть, увидел бы то, что вижу я, и понял бы ее».
Неожиданно дверь в гардеробную отворилась. Мари-Жозеф испуганно подняла голову. Она никого не ждала. Ее сестра отправилась прислуживать Марии Моденской; Ив отправился на церемонию утреннего пробуждения его величества.
Сладострастно пожирая ее взором, на пороге, отделяющем спальню от гардеробной Ива, стоял Лоррен. Его прекрасное лицо несколько портили темные круги под глазами.
— Как вы смеете, сударь, входить в комнату дамы без приглашения, да еще и в отсутствие ее компаньонки?
— К чему нам компаньонки, моя прелесть? На Большом канале мы прекрасно обходились без них.
В углу на полу валялся его бархатный плащ, прискорбно мятый и запятнанный солью. Лоррен поднял его и встряхнул:
— Смотрю, он вам пригодился.
— Можете забрать его.
Он уткнулся лицом в воротник плаща:
— Я чувствую ваши духи. Ваши духи, ваш пот, тайны вашего тела.
Она отвернулась, смущенная и взволнованная.
— Вы не удостоите меня даже улыбки? Король приносит меня в жертву на алтарь вашей красоты, а вы разбиваете мне сердце. Я бросаю к вашим ногам лучшее свое одеяние, но вам это решительно безразлично! — Он швырнул плащ наземь. — Я извожусь, я гублю себя, волнуясь о вашем здравии…
Он провел пальцем по щеке, обводя темное подглазье.
— Вы губите себя, — сухо поправила Мари-Жозеф, — ночными кутежами в Париже.
Лоррен восхищенно рассмеялся:
— Процедуры доктора Фагона пошли вам на пользу! Вы снова похожи на себя и, полагаю, излечились от всех фантазий!
Он облокотился на клавесин, глядя на нее томным взором.
— Процедуры доктора Фагона лишили меня сил, а вы ему помогали. Если русалка погибнет, я навсегда утрачу радость жизни.
— Когда она исчезнет, вы найдете чем занять свой ум и сердце: мужа, возлюбленного.
Он придвинулся к ней, притворяясь, будто его заинтересовала партитура.
— Вам не пристало здесь находиться, сударь.
И тут он всем телом сзади прижался к ней. Ее обволокло облако его духов. Он положил руки ей на плечи, потом запустил пальцы под ее волосы, лаская шею, накрыл ладонями ее грудь. Она кожей ощутила жар его рук и замерла от потрясения, холода и негодования.
— Мадемуазель де ла Круа, — раздался с порога голос графа Люсьена, — я вижу, вы надежно защищены от хирургов.
Услышав его голос, она преодолела оцепенение. Граф Люсьен поклонился и исчез. Мари-Жозеф вырвалась из объятий Лоррена:
— Граф Люсьен!
Она бросилась за ним, а он, прихрамывая, уже подходил к лестнице.
— Я… Шевалье… Мы… Это не то, что вы подумали…
— Вот как? — спросил граф Люсьен. — А жаль.
— Жаль?
Граф Люсьен в задумчивости смотрел ей в лицо, подняв голову и слегка опираясь на трость.
— Его величество с одобрением смотрит на подобную партию. Лоррен принадлежит к прославленному семейству, но постоянно нуждается в деньгах. Его величество наделит вас щедрым приданым. Заключив брак, вы с Лорреном обретете немалое состояние.
— Я не испытываю нежных чувств к шевалье де Лоррену.
— А какое отношение это имеет к браку?
— Я презираю его!
— И вы готовы ослушаться короля?
— Я никогда за него не выйду!
Мари-Жозеф вздрогнула, вспомнив ярко-голубые глаза Лоррена, устремленные на нее сверху, пока лезвие хирурга пронзало ее предплечье. Правой рукой она сдвинула левый рукав. Повязка насквозь пропиталась кровью.
— Пожалуй, вам следует рассказать об этом месье.
— А зачем сообщать об этом брату его величества?
— А почему вы говорите об этом мне?
— Потому что я… потому что мне важно ваше мнение.
— И оно весьма высокое.
Лоррен с грохотом захлопнул дверь в комнату Мари-Жозеф и неторопливо направился к ним. Плащ он элегантно набросил на одно плечо.
— Надо же, королевский шут и карибская дикарка! — со смехом произнес он. — Прекрасная пара!
Граф Люсьен шагнул ему навстречу, держа трость у бедра, словно шпагу. Если не удастся избежать поединка, Лоррен точно ранит или убьет его, ведь Лоррен был вооружен шпагой, а граф Люсьен — всего-навсего кинжалом.
— Вы очень грубы, сударь! — воскликнула Мари-Жозеф.
Лоррен рассмеялся:
— Кретьен, она вас защищает, как я посмотрю?
— Судя по всему, да. Надеюсь, что у вас есть защитник не менее доблестный.
— У меня есть монарх, и он запрещает дуэли. Я предпочитаю повиноваться ему во всем.
Он размеренным, неспешным шагом прошел мимо них и спустился по лестнице.
— Простите меня. — Мари-Жозеф в изнеможении прислонилась к стене. — Мое вмешательство было неуместно.
Возле рукояти трости графа Люсьена блеснула полоска острой стали. Граф Люсьен задвинул клинок назад и повернул рукоять: раздался щелчок, и клинок исчез внутри трости.
— Лоррен совершенно прав, — сказал граф Люсьен. — Его величество запретил дуэли. Без сомнения, вы спасли мою голову.
— Вот теперь вы смеетесь надо мною, сударь…
— Напротив.
— А ведь я надеялась завоевать ваше уважение.
— Вы больше не будете пускать кровь мадемуазель де ла Круа.
— Сударь, вы намерены указывать мне, врачу, как лечить пациентку?
— Я намерен потребовать, чтобы вы уважали желания пациентки, а она против кровопусканий.
Люсьен говорил негромко и учтиво. Доктор Фагон отдавал себе отчет в том, как дорожит его величество мнением Люсьена, какой благосклонностью короля он пользуется и как опасно идти против его воли.
Фагон развел руками:
— Если на этом настаивает его величество…
— Чрезвычайно маловероятно, что его величество пожелает присутствовать при процедурах.
— Зато весьма вероятно, что при сем случатся шпионы его величества!
— Незачем пускать на процедуры кого-то, кто мог бы вас выдать. Вы доверяете месье Феликсу?
Фагон подумал, потом снова поклонился:
— Я буду выполнять все ваши указания, пока…
Люсьен приподнял бровь.
— …пока на процедурах не пожелает присутствовать его величество.
Люсьен поклонился в знак благодарности. Он не мог требовать, чтобы доктор Фагон не подчинился приказам короля в его августейшем присутствии, и надеялся, что не потребует этого и Мари-Жозеф.
Клавесинная мелодия бегло наметила историю пленения русалки. Приступая к кантате, Мари-Жозеф воображала ее как повествование о героическом подвиге. Но с каждым исправлением она все более и более превращалась в запечатленную трагедию.
Закрыв крышку, она в задумчивости устремила взгляд на гладкое дерево, чувствуя себя усталой и опустошенной.
«Я должна как-то убедить его величество, что он поступает неправильно, — думала она. — Он же любит музыку. Если бы только он послушал пение русалки, то, может быть, увидел бы то, что вижу я, и понял бы ее».
Неожиданно дверь в гардеробную отворилась. Мари-Жозеф испуганно подняла голову. Она никого не ждала. Ее сестра отправилась прислуживать Марии Моденской; Ив отправился на церемонию утреннего пробуждения его величества.
Сладострастно пожирая ее взором, на пороге, отделяющем спальню от гардеробной Ива, стоял Лоррен. Его прекрасное лицо несколько портили темные круги под глазами.
— Как вы смеете, сударь, входить в комнату дамы без приглашения, да еще и в отсутствие ее компаньонки?
— К чему нам компаньонки, моя прелесть? На Большом канале мы прекрасно обходились без них.
В углу на полу валялся его бархатный плащ, прискорбно мятый и запятнанный солью. Лоррен поднял его и встряхнул:
— Смотрю, он вам пригодился.
— Можете забрать его.
Он уткнулся лицом в воротник плаща:
— Я чувствую ваши духи. Ваши духи, ваш пот, тайны вашего тела.
Она отвернулась, смущенная и взволнованная.
— Вы не удостоите меня даже улыбки? Король приносит меня в жертву на алтарь вашей красоты, а вы разбиваете мне сердце. Я бросаю к вашим ногам лучшее свое одеяние, но вам это решительно безразлично! — Он швырнул плащ наземь. — Я извожусь, я гублю себя, волнуясь о вашем здравии…
Он провел пальцем по щеке, обводя темное подглазье.
— Вы губите себя, — сухо поправила Мари-Жозеф, — ночными кутежами в Париже.
Лоррен восхищенно рассмеялся:
— Процедуры доктора Фагона пошли вам на пользу! Вы снова похожи на себя и, полагаю, излечились от всех фантазий!
Он облокотился на клавесин, глядя на нее томным взором.
— Процедуры доктора Фагона лишили меня сил, а вы ему помогали. Если русалка погибнет, я навсегда утрачу радость жизни.
— Когда она исчезнет, вы найдете чем занять свой ум и сердце: мужа, возлюбленного.
Он придвинулся к ней, притворяясь, будто его заинтересовала партитура.
— Вам не пристало здесь находиться, сударь.
И тут он всем телом сзади прижался к ней. Ее обволокло облако его духов. Он положил руки ей на плечи, потом запустил пальцы под ее волосы, лаская шею, накрыл ладонями ее грудь. Она кожей ощутила жар его рук и замерла от потрясения, холода и негодования.
— Мадемуазель де ла Круа, — раздался с порога голос графа Люсьена, — я вижу, вы надежно защищены от хирургов.
Услышав его голос, она преодолела оцепенение. Граф Люсьен поклонился и исчез. Мари-Жозеф вырвалась из объятий Лоррена:
— Граф Люсьен!
Она бросилась за ним, а он, прихрамывая, уже подходил к лестнице.
— Я… Шевалье… Мы… Это не то, что вы подумали…
— Вот как? — спросил граф Люсьен. — А жаль.
— Жаль?
Граф Люсьен в задумчивости смотрел ей в лицо, подняв голову и слегка опираясь на трость.
— Его величество с одобрением смотрит на подобную партию. Лоррен принадлежит к прославленному семейству, но постоянно нуждается в деньгах. Его величество наделит вас щедрым приданым. Заключив брак, вы с Лорреном обретете немалое состояние.
— Я не испытываю нежных чувств к шевалье де Лоррену.
— А какое отношение это имеет к браку?
— Я презираю его!
— И вы готовы ослушаться короля?
— Я никогда за него не выйду!
Мари-Жозеф вздрогнула, вспомнив ярко-голубые глаза Лоррена, устремленные на нее сверху, пока лезвие хирурга пронзало ее предплечье. Правой рукой она сдвинула левый рукав. Повязка насквозь пропиталась кровью.
— Пожалуй, вам следует рассказать об этом месье.
— А зачем сообщать об этом брату его величества?
— А почему вы говорите об этом мне?
— Потому что я… потому что мне важно ваше мнение.
— И оно весьма высокое.
Лоррен с грохотом захлопнул дверь в комнату Мари-Жозеф и неторопливо направился к ним. Плащ он элегантно набросил на одно плечо.
— Надо же, королевский шут и карибская дикарка! — со смехом произнес он. — Прекрасная пара!
Граф Люсьен шагнул ему навстречу, держа трость у бедра, словно шпагу. Если не удастся избежать поединка, Лоррен точно ранит или убьет его, ведь Лоррен был вооружен шпагой, а граф Люсьен — всего-навсего кинжалом.
— Вы очень грубы, сударь! — воскликнула Мари-Жозеф.
Лоррен рассмеялся:
— Кретьен, она вас защищает, как я посмотрю?
— Судя по всему, да. Надеюсь, что у вас есть защитник не менее доблестный.
— У меня есть монарх, и он запрещает дуэли. Я предпочитаю повиноваться ему во всем.
Он размеренным, неспешным шагом прошел мимо них и спустился по лестнице.
— Простите меня. — Мари-Жозеф в изнеможении прислонилась к стене. — Мое вмешательство было неуместно.
Возле рукояти трости графа Люсьена блеснула полоска острой стали. Граф Люсьен задвинул клинок назад и повернул рукоять: раздался щелчок, и клинок исчез внутри трости.
— Лоррен совершенно прав, — сказал граф Люсьен. — Его величество запретил дуэли. Без сомнения, вы спасли мою голову.
— Вот теперь вы смеетесь надо мною, сударь…
— Напротив.
— А ведь я надеялась завоевать ваше уважение.