Наконец в беседу вмешался месье:

— Выбор за вами, сударь, ведь ваше решение непогрешимо.

— Я знаю, кого бы вы выбрали, если бы вас не удерживала ваша природная стыдливость. — Людовик говорил без всякой иронии. — Я чрезвычайно ценю ваш совет. А теперь пойдемте со мною, я должен уступить Якову свою власть над океаном.

Проходя мимо Мари-Жозеф, мадам де Ментенон воззрилась на нее с таким негодованием и ненавистью, что это невольно смутило, поразило и оскорбило девушку, ведь прежде мадам де Ментенон обращалась с нею неизменно благожелательно и тепло.

Его величество возглавил шествие к открытой площадке в центре острова. Вокруг столпились королевские гости в нарядах, блеском затмевающих горящие свечи. Заиграл камерный оркестр, а круг сияющего паркета так и приглашал потанцевать. Папа Иннокентий и его кардиналы, в белоснежных и пурпурных мантиях, соперничали с придворными в драгоценностях и золотом кружеве. Ив был весь в черном, однако привлекал взоры. В свите королевы Марии Мари-Жозеф заметила Оделетт; та держала на бархатной подушечке ее платок.

Людовик и Яков встретились посреди импровизированного танцевального зала. Людовик возложил на голову Якова диадему и вручил ему трезубец Посейдона. Древко оружия — атрибута морского бога — обвивала восхитительная жемчужная нить длиной не менее шести локтей.

— Вы нанесли мне поражение! — объявил его величество. — Да еще на моей собственной галере! — Он рассмеялся. — В следующий раз я повелю надуть мои паруса ветрам небесным, чтобы уравнять наши шансы.

Яков тоже рассмеялся и преподнес жемчуга Марии Моденской. Ее фонтанж был так высок, что Яков не смог перекинуть через него и надеть ей на шею жемчужную нить. Вместо этого он раскинул снизку жемчуга по ее груди и обнаженным бледным плечам.

Его величество занял место перед оркестром. Маленькая нереида в платьице из золотых чешуек поспешно подложила под его больную ногу подушку. Король пригласил августейших гостей сесть рядом, а остальные придворные стеснились за их спиной.

Мари-Жозеф не могла сосредоточиться на пьесе и ее балетных интерлюдиях, поскольку сюжет был заимствован из старинной истории Фронды и гражданской войны. Она перестала вслушиваться в музыку. Ей казалась, что издалека до нее доносится пение русалки.

Прямо перед нею мадам уронила голову, тотчас встрепенувшись, пробудилась и опять поникла. Ее подбородок опустился на пышную грудь. Пройдет еще мгновение, и она захрапит. Мари-Жозеф осторожно положила ладонь на плечо мадам. Герцогиня Орлеанская коротко всхрапнула, вздрогнула, мгновенно проснулась и выпрямилась на стуле. Мари-Жозеф ласково улыбнулась и снова попыталась сосредоточиться на театральном действе. Танцор, исполнявший роль юного короля, одержал победу, хотя его дядя Гастон и возмутил против него значительную часть французских аристократов. Государственный переворот провалился.

Мари-Жозеф жалела, что ей не довелось увидеть, как танцует его величество. В молодые годы он блистал на сцене, представляя Аполлона, Орфея и Марса, и эти роли послужили к его вящей славе, однако уже несколько десятилетий он не принимал участия в балетах.

Спектакль завершился. Гости выразили свое восхищение, а его величество благосклонно принял их благодарность.

К мадам приблизился верховный церемониймейстер, заплативший немалую взятку, чтобы на три месяца занять этот пост. Он поклонился ей и обратился к Мари-Жозеф:

— Король желает вас видеть, мадемуазель де ла Круа.

Мари-Жозеф, весьма удивившись, наскоро присела в реверансе перед мадам, выскользнула из толпы придворных и поспешила вслед за маркизом.

Его величество сидел в кресле и слушал музыку, вытянув одну изящную ногу и положив другую на подушку. Мари-Жозеф почти распростерлась на полу в глубоком реверансе, зашуршав шелком и кружевами. Ей казалось, что ее наряд и слишком простая прическа нарушают правила этикета.

Его величество наклонился, приподнял ее подбородок и заглянул в лицо прекрасными темно-голубыми глазами.

— Вылитая, — как всегда, повторил он, — вылитая мать. Она тоже неизменно причесывалась просто и не строила из волос башни и замки для мышей!

Его величество встал, подняв Мари-Жозеф:

— Давайте потанцуем.

Король провел Мари-Жозеф на середину зала, и вот они уже выполняли сложные фигуры под размеренную музыку. На глазах у всего двора Мари-Жозеф танцевала с королем.

От волнения у нее перехватило дыхание. Щеки ее залил пунцовый румянец, взгляд затуманился. Прикосновения его величества, его благожелательный взор, его милость — от всего этого она готова была лишиться чувств.

— Вы танцуете столь же изысканно, сколь играете, мадемуазель де ла Круа, — произнес Людовик. — Как и ваша матушка.

— Она была прекрасна и очень талантлива, — сказала Мари-Жозеф. — Я не смею с ней сравниться.

— Мы все хорошо ее помним, — откликнулся Людовик.

Для Мари-Жозеф родители существовали в ореоле золотистого тропического света, мать — мудрая и добрая, отец — рассеянный и снисходительный, пока не умерли друг за другом в одну неделю, о которой Мари-Жозеф до сих пор вспоминала с ужасом.

— Мои старые друзья и заклятые враги, мои протеже и советники уходят, — заметил Людовик. — Королева Кристина, Ле Брен, Ле Во, злобный старик Лувуа, Мольер и Люлли, великая мадемуазель… Вообразите, иногда я скучаю даже по старине Мазарини, самодуру, — вздохнул король. — И мне очень недостает месье и мадам де ла Круа.

— Я тоже тоскую по ним, сир. Ужасно. Моя мать так страдала во время болезни, во власти одного лишь Господа было спасти ее. Она умерла быстро.

— Господь поддался искушению и забрал ее к себе. Но Он не обрекает на муки своих ангелов.

«Но она действительно мучилась, — подумала Мари-Жозеф. Ее поутихший было гнев на Бога и докторов разгорелся с новой силой, точно костер, в котором разворошили угли. — Она ужасно мучилась, и я преисполнилась такой ненависти к Богу, что не в силах была понять, почему Он не обрушит на меня молнию, не поразит и не ввергнет в ад».

Выполняя танцевальный поворот, она украдкой смахнула слезу, надеясь, что его величество не увидит. Он не мог этого не заметить, но рыцарственно предпочел обойти молчанием.

— Полагаю, они не умерли бы, если бы…

— Если бы я не отправил их на Мартинику?

— Ах нет, помилуйте, ваше величество! Я говорила о докторах, о хирургах… Назначение стало великой честью для нашей семьи.

Мари-Жозеф изо всех сил отгоняла неблагодарную мысль: «Если вы столь дорожили ими, сир, то почему же не вернули их во Францию?»

— Ваш отец был человеком чести, равных которому не сыскать, — добавил его величество. — Только Анри де ла Круа мог окончательно разориться, занимая пост губернатора колонии.


— Отец какое-то время боролся со смертью, — прошептала она. — Мне показалось, что он выживет. Но потом они пустили ему кровь…

Король устремил непроницаемый взор на ее ключицу.

«Я сказала лишнее, — подумала она. — Он и так безмерно поглощен государственными делами, я не вправе волновать его величество своим гневом и болью».

— Прошлое возвращается, — произнес король, — возвращается юность и слава. И вернет мне их ваш брат.

— Надеюсь, что да, ваше величество.

Она моргнула, стараясь удержаться от слез, заставила себя улыбнуться и сосредоточилась на изысканном узоре танцевальных па. Ей сделалось не по себе при мысли о том, что произойдет, если его величество осознает, что Ив не в силах продлить его жизнь вечно.

— Я должен найти вам достойного супруга.

— Я не могу выйти замуж, ваше величество. У меня нет ни связей, ни приданого.

— Но вам же наверняка хочется замуж!

— О да! И замуж, и родить детей…

— И получить научные инструменты?

Он усмехнулся.

— Если мой супруг позволит. — Она покраснела, гадая, кто же выставил ее на посмешище перед королем. — Но о такой гармонии я могу только мечтать.

— А ваш отец никогда не говорил вам — впрочем, полагаю, он не хотел говорить об этом, — что, когда вы родились, я обещал наделить вас достойным приданым?

Стих финальный туш. Его величество изящно поклонился. Аплодисменты придворных оглушили Мари-Жозеф. Она призвала на помощь все свое самообладание, сделала глубокий реверанс, почти распростершись на полу, и поцеловала его руку. Он помог ей подняться и галантно проводил на ее место у стены, где уже стояли, перешептываясь, месье и Лоррен.

— Следующий танец с мадемуазель де ла Круа будете танцевать вы, — велел он шевалье де Лоррену и вложил ее руку в его.



Вне себя от восторга, Мари-Жозеф взбежала по лестнице к себе в каморку. Пламя свечи, которую она несла, подрагивало. Она прикрыла его ладонью, уберегая от сквозняка. Она надеялась, что Мария Моденская уже отпустила Оделетт; она надеялась, что папа Иннокентий уже отпустил Ива. Она надеялась, что оба они еще не спят.

Она жаждала поделиться с ними чудесными вестями, которые поведал ей король. Может быть, ей удастся рассказать Оделетт о своей долгой прогулке с Лорреном, о том, как они ходили по воде, на самом деле ступая по хитроумно скрытым мостам, как бродили по берегу Большого канала в лунном свете. Иву она решила пока об этом не рассказывать, хотя Лоррен лишь раз или два позволил себе вольности.

Внезапно в тишине раздались приглушенные голоса. Мари-Жозеф улыбнулась. «Оделетт и Ив вернулись, — подумала она, — и Ив ее чем-то рассердил. Словно мы и не уезжали с Мартиники. Словно мы живем втроем, как и прежде, и Оделетт журит Ива за то, что он снял рубаху, да так и бросил на пол».

Она распахнула дверь в комнатку.

Сначала она не могла разобрать в полутьме, что происходит. А потом не могла поверить своим глазам.

На ее постели извивался придворный, барахтаясь под одеялом; его шляпа валялась на ковре, рядом — небрежно брошенный сюртук. Штаны у него были спущены до колен, а рубаха задрана, обнажая задницу. Один башмак его со стуком свалился на пол.

— Ты же меня хочешь, — стонал пришелец голосом знакомым, но сейчас искаженным от страсти, — я же знаю, что ты меня хочешь!

— Пожалуйста!..

Мари-Жозеф бросилась к постели и схватила молодого человека за плечо. Оделетт отчаянно пыталась оттолкнуть его, сбросить, оторвать, в воздухе мелькали ее прекрасные смуглые руки.

— Уйдите! — повелел Филипп, герцог Шартрский. — Вы что, не видите, что мы заняты?

— Оставьте ее! — крикнула Мари-Жозеф. — Как вы смеете?!

Она дернула его за рубаху, и кружево с треском разорвалось у нее в руке.

— Мадемуазель де ла Круа!

Возбужденный, пораженный, Шартр соскочил с постели и суетливо попытался прикрыть наготу. Оделетт приподнялась: ее иссиня-черные волосы рассыпались по плечам, глаза в свете свечи от расширенных зрачков казались абсолютно черными, щеки разрумянились от борьбы.

— Как вы смеете, сударь?! Как вы могли напасть на мою служанку!

— Я думал… Я принял… — Волосы у него растрепались и встопорщились, придавая ему безумный вид. — Я принял ее за вас.

Она ошеломленно замолчала, и он улыбнулся, наслаждаясь ее замешательством. Оделетт заплакала.

Шартр отдал ей поклон:

— Хотя, разумеется, я бы не отказался провести часик в вашем обществе.

Оделетт бросилась лицом в подушку и разрыдалась.

— Мне казалось, что вы ко мне неравнодушны, — заметил Шартр.