Открыв дверь кабинета, присела за стол, подвигая серые чистые листы. Шесть. Есть ли ещё? Да, есть. Те, которые прихватила у Герарда, кремового цвета, тоньше и приятнее на ощупь. Предстояло сделать опись серебра, измерить рулоны с тканью. Всё же придётся наведаться к Жуку-писарю, чтобы разобраться, как он ведёт учёт продукции крестьян и мастеровых-арендаторов.
Рукописная огромная книга притягивала взгляд.
Наташа с трудом извлекла её из деревянного короба. Обложкой, её передней и задней стороной, оказались аккуратные дощечки, обтянутые кожей тонкой выделки. Сюда бы ещё тиснение с изображением фамильного герба Виттсбахов… Книжный блок состоял из плотных листов бумаги, скреплённых в корешке толстыми нитками неравномерной толщины, возможно, высушенными жилами животного, и промазанных воском. Буквы ровные, витиеватые, крупные, красивые. Текст на странице написан в две колонки. Девушка вздохнула. Ничего, скоро она это прочтёт. Начать следует с алфавита. Как в подготовительных классах школ.
Уборку покоев экономка распорядилась начать с первого этажа. Странно. Она бы начала с третьего, но решила не вмешиваться. Не принципиально. Немного шумно. Ничего не поделаешь…
Глава 11
Завтра воскресенье…
Пфальцграфиня собиралась посмотреть, что собой представляет средневековый город. Прошло три нелёгких дня, в течение которых под её неусыпным вниманием производились работы в замке и за его стенами в деревне. Программа минимум выполнялась.
А вот садовника найти не удалось.
Прихватив Гензеля, девушка спустилась в розовый садик, предусмотрительно подложив камень под створку тяжёлой «капризной» двери. Мало ли… Пастушок, обежав по периметру двор, присел у колодца, всматриваясь в его глубину.
Наташа ходила среди кустов, прикидывая, какие инструменты понадобятся для приведения в порядок райского уголка. Грабли, лопата, секатор, ведро, тачка. Обязательно подсыпать под каждый куст перепревшего конского навоза. Роза — дочь навоза. Можно всё сделать самой, взяв в помощь несколько мужчин и женщин. С обрезкой больных веток она справится. Секатор? Ну-у… Как и ножницы, только крупнее. Кто изготовит? Кузнец? Надо спросить.
Присела на скамью, задумчиво глядя в синее небо. За эти дни заметно похолодало. Усиливающийся порывистый ветер приносил влажные запахи дождя. Только бы завтра он не пошёл. Не хотелось ехать на рынок в дождь, вымокнуть и заболеть.
С фон Россеном вопрос решился ожидаемо легко. Спасибо Хельге. Всё же она странная. Но её послушание и чёткое следование указаниям хозяйки, ослабили настороженное к ней отношение.
Наташа улыбнулась, вспомнив, как показывала технику медового массажа на живом примере — её отце. Как тот пыхтел, то ли от смущения, то ли от удовольствия, пока руки дочери разогревали напряжённые мышцы. При смене техники от плавного массирования к похлопыванию он удивлённо приподнялся, заглядывая через плечо.
Для удобства проведения растирания пфальцграфиня распорядилась принести длинный стол, виденный ею в одной из комнат третьего этажа.
Медленно и обстоятельно поясняла Хельге тонкости массажа:
— Чтобы разогреть тело, делаем общее растирание. Затем наносим разогретый в ладонях мёд на участки тела, минуя грудь, шею, пах, подмышечные и подколенные впадины. — Убедившись, что её поняли, продолжила: — Видите, мёд начинает впитываться и густеть. Меняем технику массирования. Плотно прижимаем ладони к коже и быстро отнимаем их, отдёргиваем. Ускоряем темп и увеличиваем силу нажима. На руках появляется клейкая белая масса, а отрывать руки от тела становится трудно. — Наклонилась к пфальцграфу, интересуясь самочувствием: — Вам не больно? Не терпи́те. Похлопывание должно быть приятным. — Довольное мычание страдальца вдохновило. — Покраснение кожи и образовавшиеся грязные хлопья указывают на окончание процедуры. Эти образования стираем горячим влажным полотенцем и сразу же идём в бадью обмываться. — Скомандовав больному подниматься и следовать в приготовленную «ванну», отвернулась, отходя с прачкой к окну, поясняя: — Медлить нельзя, иначе все токсины, то есть вредные вещества, попавшие в мёд, тут же начнут всасываться обратно в кожу, что приведёт к ухудшению состояния больного. Теперь можно одеться и выпить горячего чая с мёдом.
По уверенным движениям Хельги Наташа с удивлением обнаружила, что та её понимает, и нужды в упрощении выражения своих мыслей нет. Вот и хорошо.
Массаж чередовали с апитерапией. Манфред стал забывать о болях в спине, порываясь сесть на коня и поехать в город по делам, о которых не хотел рассказывать дочери, ссылаясь на то, что это только его дело.
— Рано на коня, — упиралась лекарка. — Только попробуйте снова сорвать спину — больше лечить не стану. Будете лежать одинокий и всеми забытый, без кубка вина и женского внимания.
Фон Россен вздыхал и слушался. Снова становиться беспомощным очень не хотелось.
Пфальцграфиню настораживало неослабевающее внимание его сиятельства к прачке. По всему было видно, что она ему нравилась. Есть о чём подумать…
Большое удовольствие ей доставляли занятия с папенькой грамотой. Он оказался очень интересным собеседником и терпеливым учителем. Не скупился на похвалы, замечая, как быстро схватывает Вэлэри все нюансы произношения букв и слогов, с каким усердием пытается освоить письмо и чтение.
Рукописная книга стала незаменимой помощницей в познании грамоты. Да и знакомство с историей рода Виттсбахов только укрепит её уважение к предкам. Пфальцграф радовался. Вот Эрмелинда, та не интересовалась родословной семьи. Она иногда оставалась на такие уроки, прислушиваясь к беседам отца и сестры, но быстро уставала, предпочитая спрятаться в уголок с вышивкой и наблюдать за обучением оттуда.
Через несколько дней младшая сестра неожиданно подметила, что старшей слишком быстро даётся освоение грамоты. То, что Вэлэри добрую половину дня просиживала в кабинете у рукописной книги и за письмом, упускала из вида. Её гораздо больше беспокоили отношения её сестры и Вилли Хартмана.
Он, впервые отступив от правила наведываться к ней два раза в неделю, вдруг заявился в среду после обеда, против ожидания его в пятницу. Всё бы ничего, но на этот раз он принёс подношение и Вэлэри. Причём Эрмелинда отметила, что свёрток был объёмнее и тяжелее, чем для неё.
Наташа не сразу обратила внимание на гостинец, поскольку торговец завладел её руками, и презент приняла Амали. Она присматривалась к бюргеру, помня, что тот должен был прийти через два дня. Что ему понадобилось в неурочное время? Собираясь оставить сестру с женихом под присмотром Хенрике, развернулась в сторону кабинета, но услышала голос Вилли:
— Госпожа Вэлэри, я бы хотел поговорить с вами о том союзе купцов, что вы упоминали за обедом в последний мой приезд.
— Разве я непонятно рассказывала?
— У меня есть вопросы и очень прошу вас уделить мне внимание.
— Не знаю, чем могу быть вам полезна, — девушка подавила вздох. Хартман рушил её планы. Она собиралась навестить в конюшне Зелду, зайти к столяру и переговорить с ним насчёт изготовления ширмы и напольной вешалки, заскочить к кузнецу. Видя, что так просто от него не отделается, взяла под руку поникшую сестру, увлекая её в кабинет и приглашая гостя: — Идёмте, господин Вилли, мы угостим вас вкуснейшим пирогом. — Распорядилась принести чай в кабинет.
Раскрасневшийся от удовольствия Хартман, поглядывая на двух сестёр, уплетал за обе щеки ровные прямоугольники пирога с капустой и грибами, шумно запивая чаем, поглядывая на квадраты творожного печенья.
— Может быть, вам предложить фасолевого супа с капустой и рисовой каши с грибами? — Наташа заподозрила, что мужчина чертовски голоден. Или любит поесть, о чём говорило его плотное телосложение. Да, она могла ограничиться чаем с пирогом, но Вилли пока числился женихом Эрмелинды, и она не совсем понимала, как та относится к нему. А если это любовь? Игнорировать будущего родственника неразумно. Тем более торговца.
— Как вы сказали? Каша рисовая с грибами? Не пробовал никогда.
Выглянув в коридор, подозвала Гензеля, давая ему указания…
— Кушайте, не обращайте на нас внимания, — подвинула Вилли кубок с вином, пиалу с супом, блюдо с кашей, нарезанный треугольниками хлеб, предусмотрительно расстилая на его колене салфетку, радуясь, что прислуга не успела опустошить котелки. — Мы только что пообедали.
Эрмелинда отошла к окну, краснея за своего воздыхателя, вспоминая красавца-барона, глаза которого ей снились еженощно и не давали думать ни о чём другом.
Пфальцграфиня составляла компанию торговцу, отпивая из кубка ароматный чай, приготовленный по её рецепту из листьев смородины, малины, мяты и лесной земляники.
— Божественный вкус, госпожа Вэлэри, — мужчина умиротворённо откинулся на высокую резную спинку стула, присматриваясь к хозяйке.
— Вы хотели поговорить, — мягко напомнила ему Наташа, подозревая, что Вилли, разомлевший после сытного обеда, не отказался бы вздремнуть.
— Да, конечно…
Разговор снова свёлся к тому, о чём девушка рассказывала за памятным обедом. Пришлось всё повторить, выуживая из памяти подробности. Чего не знала, домыслила, подводя повествование под логические выводы.
— Что вы, господин Вилли, сумму взноса определяют члены союза путём голосования…
— Зовите меня просто Вилли, без церемоний, госпожа Вэлэри…
— Да, Вилли, почему бы и нет, — обаятельно улыбнулась, однако, не отвечая на его панибратский жест ответной просьбой, — если вы из вашего следующего речного путешествия привезёте то, что я попрошу. По сходной цене.
— Сочту за честь, — ответно широко улыбнулся, являя недостающий зуб в верхнем ряду. — На чём мы остановились? Ах, да… Ввозная пошлина, таким образом, определилась в два солида с корабля, вывозная — пятнадцать, с тем условием, что венецианцы не будут привозить на своих кораблях товары амальфитанцев, барийцев и евреев. Вы должны такое знать!
— Говорите, тридцать лет назад? Императоры Василий и Константин? Помилуйте, я не могу этого знать и не должна. У меня в семье мореплавателей нет, мне простительно такое незнание, — рассмеялась, устав от не интересующей её беседы и надоевшего собеседника.
Эрмелинда участие в разговоре не принимала, тяжело вздыхая. Вилли на неё совсем не обращал внимание. Ну и не надо. Думать о другом мужчине гораздо приятнее.
— Пожалуй, оставлю вас, — поспешила откланяться Наташа. Надоел этот торгаш! — Вам, наверное, хочется пообщаться наедине. Спасибо, господин… э-э-э, просто Вилли, за содержательную и познавательную беседу. — От промелькнувшей мысли, что торговец может припереться завтра, подстраховалась: — Ждём вас в пятницу к обеду. — Подала ручку для прощания. Уф-ф, зануда!
И только поздно вечером, вернувшись в спальню, на кровати обнаружила развёрнутый свёрток с подношением будущего родственника. Отрез шикарной шёлковой тяжёлой ткани цвета тёмной хвои. Первой появилась мысль — вернуть. Остановило незнание этикета этого времени. Вспомнила, как вернула подарок Карлу. Здесь же, Вилли Хартман — жених сестры. Совсем другое дело. Дань уважения, как хозяйке замка и будущей свояченице?
Карл… Вот, вспомнила некстати. Наташа посмотрела на Гензеля. Теперь он, подхватив с газона сучковатую ветку с шипами, улёгшись на столешницу колодца, водил ею по воде, окуная, хлопая, бурча под нос, разговаривая с собой.
Незаметно для себя, она привязывалась к мальчишке. Шустрый, исполнительный, искренний в своих переживаниях и сомнениях, любознательный и открытый. Надо определить его к Жуку обучаться грамоте. Да, на следующей неделе она возьмёт у писаря приходно-расходные книги и попробует в них разобраться.
Подношение от Карла фон Фальгахена пришло в четверг с гонцом. Хорошо, что ей сообщили сразу и сержант с сопровождающим не успели уехать, оставшись поесть и передохнуть. Путь от замка арийца до поместья фон Россена был намного короче, чем от замка Бригах и, как поняла девушка, проходил по другой дороге, сворачивая за Рейном влево.
Отец сидел в кабинете перед открытым ларчиком, опершись на руку, задумчиво потирая лоб. Глянув на торопливо вошедшую дочь, вопросительно поднял брови:
— Посмотри на это, — подвинул к краю стола низкий широкий ящичек, довольно улыбаясь и разворачивая его так, чтобы солнечные лучи падали на поверхность украшения, находящегося в нём.
Пфальцграфиня, заглянув, замерла:
— Что это? — Такого она не видела никогда и нигде. Камни, впитывая солнечный свет, преобразовывали его в лучащиеся многоцветные звёзды, завораживали таинственным «лунным» сиянием, мерцали нежным блеском отшлифованных поверхностей. В горле пересохло.
— А ты примерь, — сиплый голос Манфреда выдавал волнение.
Наташа аккуратно достала подношение, растягивая в стороны. Колье. В виде вытянутого остроугольного треугольника, с зауженного конца которого стекала крупная дождевая капля сапфира. На тонких золотых цепях, переплетённых между собой в густую сеть, от вкраплений самоцветов искрило в глазах. По паутине благородного металла разбросаны кабошоны изумрудов, звёздчатых рубинов и сапфиров с эффектом астеризма, аметистов, опалов, других незнакомых камней, но столь же великолепных.
— Это нужно немедленно вернуть, — небрежно бросила тяжёлую безделушку в шкатулку, захлопывая её.
Фон Россен подпрыгнул, рванув на себя ларчик за край, придавливая к столу:
— Ты знаешь, как-кая цена этого ук-крашения? — он заикался, сглатывая слюну и тараща глаза, боясь верить услышанному.
— И что? — Конечно, она понимала. — Он покупает меня. И это уже второй раз.
— Сядь! — рыкнул пфальцграф, не спуская горящего взора с дочери, кивая на стул рядом со столом.
Девушка подчинилась. Сердце колотилось, дыхание сбивалось. Отец не походил на того, каким предстал в первые дни знакомства. Видимо, недомогание и постоянные боли действовали на него угнетающе, а теперь… Возбуждённый громкий голос, требовательные властные нотки…
— Что было в первом подношении? — Мужчина придвинул ящичек к себе, накрыв рукой крышку.
— Не знаю, я не смотрела.
— Ты хочешь сказать, что вернула подношение? — казалось, он побледнел, захлебнувшись судорожным вздохом, прикладывая ладонь к груди в области сердца. — Ты понимаешь, что этим оскорбила его?
— Я не стану его женой и он не отомстит мне за это, — Наташа встала, склоняясь над столом, стараясь выдернуть шкатулку из-под руки отца. Но не тут-то было! Манфред уцепился в неё мёртвой хваткой. — Отдайте, это не вам поднесли, и я вправе сделать с этим всё, что захочу.
— Нет, решать буду я, что ты будешь с ним делать, — шипел папенька, уже двумя руками уцепившись за спорный предмет, морщась, игнорируя покалывание за грудиной.
— У меня есть жених, и я от другого мужчины ничего не возьму, — тащила шкатулку на себя.