Когда за стряпухой закрылась дверь, продолжила:
— Хенрике, сколько вам платят?
— Тридцать шиллингов, хозяйка.
— Не учитывая одежду, обувь, проживание и питание. — Уроки его сиятельства в замке Бригах не прошли даром. Память у Наташи отличная. — Я пока не видела, в каком состоянии находятся комнаты на этажах. Оговорюсь сразу: гостевые покои, спальня отца, кабинет, обеденный зал, комната сестры, коридоры всех этажей, двери, стены, лестницы, так же комнаты прислуги — должны выглядеть подобающим образом. Если не справляетесь своими силами, наймите женщин из деревни. Выберите двух аккуратных и внимательных работниц, чтобы вымыли окна в жилых покоях. В моей комнате постелите ковёр у кровати и у камина. У вас есть ковры?
— Хотите выбрать, хозяйка?
— Покажете завтра.
— Во многих покоях давно никто не живёт.
— Понимаю. Сколько лет там не убиралось? Хотя бы раз в год нужно наводить порядок и там. Так можно зарасти грязью по уши. Уже заросли. Приступайте. Не тороплю вас в ущерб прямым обязанностям, но процесс уборки проконтролирую. Каждый вечер будете докладывать мне о ходе работ. Что касается физических наказаний, то они отменяются. Отныне провинившиеся будут наказываться материально. — Лицо помощницы по хозяйству ничего не выражало. Девушка всё же решила уточнить: — Из заработной платы наказуемого будет вычитаться сумма нанесённого ущерба. Особо провинившиеся будут уволены. У меня всё. Если что-то непонятно, спрашивайте. — Выдержав небольшую паузу, так и не дождавшись вопросов, спросила: — Есть ли здесь кто-нибудь, понимающий в садоводстве?
— Как вы сказали?
— Нужно найти человека, который приведёт в порядок клумбу с кустарником у входа и садик с розовыми кустами. Спросите у герра Штольца. Он подскажет, где найти садовника.
— Слушаюсь, хозяйка.
Когда экономка, поджав губы, вышла за дверь, Наташа расслабилась. Если кухарка не отреагирует на нововведения, заменить её не составит труда. Это касается и Хенрике — не будет справляться со своими обязанностями — вопрос решится просто. За тридцать шиллингов она найдёт подходящую женщину. Экономка ведь неглупа и понимает, что на новом месте всё придётся начинать сначала. Так что проблем с ней не должно быть. Прекрасно!
Она подошла к окну. Устала. Скоро пожалует сестра и станет её гидом по замку. Что на третьем этаже? А пока… Выглянула в коридор. Пусто и тихо. Вернулась в кабинет к сейфу. Можно спросить отца, как он отпирается. Но руки чесались от желания размяться самой. Коснулась ладонью поверхности деревянной резной панели. Медленно прошлась по ней справа налево, с усилием надавливая на выпуклости и впадинки. От края до края… Затем по вертикали вверх… Вниз… Ничего подозрительного. Странно. То же проделала с соседними панелями. Отпирается с помощью «клавиши» в полу? Надавила на половицы. Не то. Отошла на несколько шагов, перемещаясь в сторону окна, меняя ракурс осмотра. Чередующиеся узкие и широкие боковые планки, разделяющие узорчатые панели… Вернулась, поочерёдно надавливая на них. Есть! Господи, как просто! Но работа отличная. Всё пригнано гладко, зазора не видно. Край планки туго уходил внутрь, утапливаясь, нажимая скрытую пружину. Дверца бесшумно отскакивала, образуя щель.
Серебряный фамильный ларчик с драгоценностями — теперь уже её — находился там, где она его оставила. В деревянной шкатулке на верхней полке — россыпь золотых и серебряных монет. Не густо. Раскатав один из свитков, свернула назад: турецкая грамота. Пора учиться здешней грамоте — чтению и письму. Кто займётся её обучением? К писарю обращаться она не станет. Не нравился ей этот Жук. Отец! Он поможет. Если нет, то подскажет, к кому можно обратиться. Отлично!
Закрыв кабинет, положила ключик в сумочку. Если у Хенрике имелся доступ к сейфу, то теперь вход в кабинет для неё закрыт. Если отец не даст ей свой ключ.
Вытянувшись на постели, откинув волосы и сложив руки под головой, прикрыла глаза. Сразу же всплыло лицо Герарда. Улыбнулась: «Привет… Как ты справляешься без меня?» Дитрих ещё в пути, только к ночи прибудет.
Мысли закружились снежным вихрем, собираясь в серебристую спираль, взвились к потолку, рассыпаясь цветными искрами, метнулись через пространство, осыпаясь невесомым дождём на ложе любимого: «Сегодня я буду спать рядом с тобой. Положу голову на твою грудь, буду слушать стук твоего сильного сердца. Твоё тёплое дыхание коснётся моего виска, губы прижмутся к щеке, обдавая ласкающим зноем желания… Люблю тебя… Слышишь?..»
* * *
Графство Бригахбург
— Сколько? — Герард стоял, склонившись над Юфрозиной, уперев руки в подлокотник кресла, изучая сверлящим взором её побледневшее лицо с поджатыми губами и подавшимся вперёд подбородком.
— Не отдам. — Тихий, охрипший от волнения голос монашки, звучал уверенно.
Мужчина, вид которого приводил её в трепет, находился в опасной близости от неё. Она слышала его прерывистое дыхание, вдыхала его запах. Мет. Ароматный, кружащий голову… Медовуха… Если сейчас она повернёт к нему своё лицо… Повернула, упираясь глазами в его рот. Чётко очерченный, напряжённый, с пухлой нижней губой. Дыхание перехватило.
— Вы сказали, что заплатили двадцать пять фунтов. Даю тридцать. — Сиятельный нервно сглотнул, скользнув в непроницаемую черноту её глаз. То, что увидел в глубине, заставило вздёрнуть недоуменно бровь. Не может быть… Он знал, когда женщина так смотрит на мужчину. В бездне взора таилась её похоть.
— Нет.
— Сорок. — Губы дрогнули, сдерживая готовое сорваться с них проклятье. Упрямая, несговорчивая, несносная мадьярка! Руки тянулись к зажиму в её волосах, таких же чёрных, как пугающая топь её взгляда. Вырвать, отнять не принадлежащую ей вещь!
— Нет. — Накрыла ладонью сокровище, дёрнувшись в сторону хозяина замка, касаясь щекой его губ. Словно огнём обожгло. Этот огонь, оставляя горячий след в груди, иссушая, плавно стекал жгущей волной, собираясь между ног у лона, сокращая мышцы желанием.
Сиятельный отшатнулся, прищурившись:
— Пятьдесят. — Короткий глухой рык недовольства оборвался. Пальцы сжались в кулак. Вены на руках вздулись. Придушить… Убить… Закопать несговорчивую мадьярку…
— Никогда и ни за что. — Повернув голову, косилась на него, боясь выпустить мужчину из вида. Да, трепетала. Не только от разгорающегося влечения. Страх тоже бывает сладким и возбуждающим.
Дёрнув стул за спинку, граф удовольствовался взмахом рук ведьмы и её гортанным испуганным вскриком. В несколько шагов достиг двери, распахивая, выскакивая в коридор, шепча проклятия.
Графиня выдохнула, переводя дух: «Демон! — крестилась, дрожа. — Искуситель!» Плечи опустились. Спина расслабленно искривилась. Из зерцала на неё уставилось чудовище: сникшее, постылое. Она сморщилась, отворачиваясь, презирая себя за слабость, за вожделение к этому мужчине. Казалось, цель близка. Она осталась в замке одна — высокопоставленная женщина. И что? Кому она здесь нужна? Кому она вообще где-то нужна? Может быть, права ненавистная русинка? Родить дитя и любить его? Отдать ему нерастраченную ласку, нежность, любить до беспамятства, как любила её мать. И он, её сын, будет почитать её, будет опорой и защитой. Он будет похож на него, своего отца: голубоглазый, с красивыми губами и цветом волос, высокий и сильный. Да… И прекрасный в своей любви к ней, его матери. Он когда-нибудь унаследует всё: этот замок, эти земли… Вице-графу нужен наследник? Он будет.
Юфрозина улыбалась своим мечтам, глядя сквозь зерцало, заглядывая в будущее, такое близкое и манящее.
Глава 8
В дверь скреблись. Наташа потянулась, быстро просыпаясь.
— Входи! — Знала, кого чёрт принёс. Эрмелинда. Села в кровати, покачивая головой. Снился Герард. Бежал куда-то…
— Я пришла, как вы просили.
— Да, идём, а то скоро стемнеет.
Они спустились на первый этаж к подсобным помещениям. Множество запертых дверей. Завтра она узнает, что за ними.
Помещения для прислуги. Клетушки. По четыре узких кровати у стен. Щели окон под потолком, наглухо закрытые ставнями. Сундуки. Столы. Табуреты. Камины? Их нет.
Мужчины жили отдельно, в другом крыле.
Те, кто имел семьи за пределами первых ворот, с наступлением темноты и завершением работ, уходили.
В конце коридора — камора с шайкой для умывания и рядом за низкой дверцей эркер со стульчаком.
Швейная мастерская. Большая комната выглядела пустой и неуютной. Когда в замке кипела жизнь, и жило много людей, работы хватало. Теперь же одна из женщин подшивала край узкого грубого полотна, вторая стояла над отрезом тёмно-синей ткани, в раздумье потирая лоб.
Увидев вошедших, швеи почтительно склонились. Выяснив, что ключ от склада с тканями находится у экономки, Наташа не удивилась:
— Ваша работа? — спросила старшую женщину, указав на одеяние сестры. Хоть синий цвет не подходил к её лицу, платье пошито качественно. Ровные короткие частые стежки, нитки в тон.
— Да, хозяйка.
— Хорошо, — довольно улыбнулась. В этом месте препятствовать пошиву одежды по её выкройкам будет некому.
На втором этаже покои господ, экономки, гостевые спальни. Остальные — нежилые и запущенные. Пфальцграфиня ограничилась беглым осмотром каждой, убеждаясь в подозрениях, что в замке не убиралось годами. Свисающая паутина, пыль, нечищеные камины, мышиный помёт по углам, затхлый воздух. Голые дощатые короба кроватей казались пьедесталами. Стулья, кресла и сундуки выглядели добротными и недешёвыми.
Третий этаж. Зайдя в первую из комнат, Наташа направилась к окну. Оконные рамы отсутствовали, не говоря о стёклах или сланце вместо них. Плотно сбитые ставни закрывались на задвижки. Девушка поёжилась. Зимой тут царство сквозняков и пронизывающего холода. Сколько же здесь жило людей при прежнем владельце? Кто им был? Если окна второго и первого этажей выходили во внутренний двор, то из окон третьего… Она распахнула ставни, впуская порыв свежего влажного воздуха.
Вид потряс. Высоко! Захватило дух. Волна дрожи прокатилась по спине. Как бы она хотела иметь такой обзор из окна своей спальни! Зелень смешанного леса за крепостными стенами, слегка тронутая яркими красками осени, приятно ласкала глаза. Совсем близко синеет узкая лента петляющей реки. Можно рассмотреть среди деревьев дорогу к воротам замка. Поблизости никаких гор. Вдали, скрытые низкими густыми облаками, находятся горы Шварцвальд. Там Герард и его земли. Как хорошо сидеть на подоконнике и смотреть вдаль, как на воле летают птицы, как день сменяется ночью, и заходящее трепетное слепящее солнце уступает место спокойной холодной величественной луне.
— Чердак есть? — спросила Эрмелинду, с безразличным видом стоящую позади.
— Кажется, есть. Но я никогда не поднималась туда.
Сейчас девушке идти на чердак тоже не хотелось. Успеет ещё. Что там может храниться? Либо ничего, либо хлам, рухлядь от прежних владельцев. Ни книг, ни ценных картин в принципе быть не должно.
— Привидение в замке есть? — зачем-то спросила сестру.
Она с испугом посмотрела на Наташу, верно ли её поняла?
— Что?
— Неупокоенный дух прежнего владельца или их родственника? — Улыбнулась, глядя в расширившиеся глаза малолетки. — Не бродит по ночам? Цепями не гремит? Секирами не машет?
Эрмелинда, застыв, сглотнула, прошептала заикаясь:
— Н-не слышала…
— Значит, нет, — постаралась успокоить девчонку, — иначе бы ты знала, — усмехнулась: «А жаль». — Ладно, идём к тебе что ли? Поговорим.
Сестра плелась позади, с опаской оглядываясь по сторонам. Гулкое эхо их шагов замирало под сводами потолка. Пфальцграфиня отметила хорошую акустику. Остановилась, приподняв голову и прикрыв глаза, тихо запела, прислушиваясь к собственному голосу… К русским словам, таким родным, согревающим…
— Час разлуки в любви словно век,
Так мучительно длятся недели.
Даже лето не радует, пусть будет снег,
Чтоб скорее дождаться капели.
Почему так устроена жизнь?
— Хенрике, сколько вам платят?
— Тридцать шиллингов, хозяйка.
— Не учитывая одежду, обувь, проживание и питание. — Уроки его сиятельства в замке Бригах не прошли даром. Память у Наташи отличная. — Я пока не видела, в каком состоянии находятся комнаты на этажах. Оговорюсь сразу: гостевые покои, спальня отца, кабинет, обеденный зал, комната сестры, коридоры всех этажей, двери, стены, лестницы, так же комнаты прислуги — должны выглядеть подобающим образом. Если не справляетесь своими силами, наймите женщин из деревни. Выберите двух аккуратных и внимательных работниц, чтобы вымыли окна в жилых покоях. В моей комнате постелите ковёр у кровати и у камина. У вас есть ковры?
— Хотите выбрать, хозяйка?
— Покажете завтра.
— Во многих покоях давно никто не живёт.
— Понимаю. Сколько лет там не убиралось? Хотя бы раз в год нужно наводить порядок и там. Так можно зарасти грязью по уши. Уже заросли. Приступайте. Не тороплю вас в ущерб прямым обязанностям, но процесс уборки проконтролирую. Каждый вечер будете докладывать мне о ходе работ. Что касается физических наказаний, то они отменяются. Отныне провинившиеся будут наказываться материально. — Лицо помощницы по хозяйству ничего не выражало. Девушка всё же решила уточнить: — Из заработной платы наказуемого будет вычитаться сумма нанесённого ущерба. Особо провинившиеся будут уволены. У меня всё. Если что-то непонятно, спрашивайте. — Выдержав небольшую паузу, так и не дождавшись вопросов, спросила: — Есть ли здесь кто-нибудь, понимающий в садоводстве?
— Как вы сказали?
— Нужно найти человека, который приведёт в порядок клумбу с кустарником у входа и садик с розовыми кустами. Спросите у герра Штольца. Он подскажет, где найти садовника.
— Слушаюсь, хозяйка.
Когда экономка, поджав губы, вышла за дверь, Наташа расслабилась. Если кухарка не отреагирует на нововведения, заменить её не составит труда. Это касается и Хенрике — не будет справляться со своими обязанностями — вопрос решится просто. За тридцать шиллингов она найдёт подходящую женщину. Экономка ведь неглупа и понимает, что на новом месте всё придётся начинать сначала. Так что проблем с ней не должно быть. Прекрасно!
Она подошла к окну. Устала. Скоро пожалует сестра и станет её гидом по замку. Что на третьем этаже? А пока… Выглянула в коридор. Пусто и тихо. Вернулась в кабинет к сейфу. Можно спросить отца, как он отпирается. Но руки чесались от желания размяться самой. Коснулась ладонью поверхности деревянной резной панели. Медленно прошлась по ней справа налево, с усилием надавливая на выпуклости и впадинки. От края до края… Затем по вертикали вверх… Вниз… Ничего подозрительного. Странно. То же проделала с соседними панелями. Отпирается с помощью «клавиши» в полу? Надавила на половицы. Не то. Отошла на несколько шагов, перемещаясь в сторону окна, меняя ракурс осмотра. Чередующиеся узкие и широкие боковые планки, разделяющие узорчатые панели… Вернулась, поочерёдно надавливая на них. Есть! Господи, как просто! Но работа отличная. Всё пригнано гладко, зазора не видно. Край планки туго уходил внутрь, утапливаясь, нажимая скрытую пружину. Дверца бесшумно отскакивала, образуя щель.
Серебряный фамильный ларчик с драгоценностями — теперь уже её — находился там, где она его оставила. В деревянной шкатулке на верхней полке — россыпь золотых и серебряных монет. Не густо. Раскатав один из свитков, свернула назад: турецкая грамота. Пора учиться здешней грамоте — чтению и письму. Кто займётся её обучением? К писарю обращаться она не станет. Не нравился ей этот Жук. Отец! Он поможет. Если нет, то подскажет, к кому можно обратиться. Отлично!
Закрыв кабинет, положила ключик в сумочку. Если у Хенрике имелся доступ к сейфу, то теперь вход в кабинет для неё закрыт. Если отец не даст ей свой ключ.
Вытянувшись на постели, откинув волосы и сложив руки под головой, прикрыла глаза. Сразу же всплыло лицо Герарда. Улыбнулась: «Привет… Как ты справляешься без меня?» Дитрих ещё в пути, только к ночи прибудет.
Мысли закружились снежным вихрем, собираясь в серебристую спираль, взвились к потолку, рассыпаясь цветными искрами, метнулись через пространство, осыпаясь невесомым дождём на ложе любимого: «Сегодня я буду спать рядом с тобой. Положу голову на твою грудь, буду слушать стук твоего сильного сердца. Твоё тёплое дыхание коснётся моего виска, губы прижмутся к щеке, обдавая ласкающим зноем желания… Люблю тебя… Слышишь?..»
* * *
Графство Бригахбург
— Сколько? — Герард стоял, склонившись над Юфрозиной, уперев руки в подлокотник кресла, изучая сверлящим взором её побледневшее лицо с поджатыми губами и подавшимся вперёд подбородком.
— Не отдам. — Тихий, охрипший от волнения голос монашки, звучал уверенно.
Мужчина, вид которого приводил её в трепет, находился в опасной близости от неё. Она слышала его прерывистое дыхание, вдыхала его запах. Мет. Ароматный, кружащий голову… Медовуха… Если сейчас она повернёт к нему своё лицо… Повернула, упираясь глазами в его рот. Чётко очерченный, напряжённый, с пухлой нижней губой. Дыхание перехватило.
— Вы сказали, что заплатили двадцать пять фунтов. Даю тридцать. — Сиятельный нервно сглотнул, скользнув в непроницаемую черноту её глаз. То, что увидел в глубине, заставило вздёрнуть недоуменно бровь. Не может быть… Он знал, когда женщина так смотрит на мужчину. В бездне взора таилась её похоть.
— Нет.
— Сорок. — Губы дрогнули, сдерживая готовое сорваться с них проклятье. Упрямая, несговорчивая, несносная мадьярка! Руки тянулись к зажиму в её волосах, таких же чёрных, как пугающая топь её взгляда. Вырвать, отнять не принадлежащую ей вещь!
— Нет. — Накрыла ладонью сокровище, дёрнувшись в сторону хозяина замка, касаясь щекой его губ. Словно огнём обожгло. Этот огонь, оставляя горячий след в груди, иссушая, плавно стекал жгущей волной, собираясь между ног у лона, сокращая мышцы желанием.
Сиятельный отшатнулся, прищурившись:
— Пятьдесят. — Короткий глухой рык недовольства оборвался. Пальцы сжались в кулак. Вены на руках вздулись. Придушить… Убить… Закопать несговорчивую мадьярку…
— Никогда и ни за что. — Повернув голову, косилась на него, боясь выпустить мужчину из вида. Да, трепетала. Не только от разгорающегося влечения. Страх тоже бывает сладким и возбуждающим.
Дёрнув стул за спинку, граф удовольствовался взмахом рук ведьмы и её гортанным испуганным вскриком. В несколько шагов достиг двери, распахивая, выскакивая в коридор, шепча проклятия.
Графиня выдохнула, переводя дух: «Демон! — крестилась, дрожа. — Искуситель!» Плечи опустились. Спина расслабленно искривилась. Из зерцала на неё уставилось чудовище: сникшее, постылое. Она сморщилась, отворачиваясь, презирая себя за слабость, за вожделение к этому мужчине. Казалось, цель близка. Она осталась в замке одна — высокопоставленная женщина. И что? Кому она здесь нужна? Кому она вообще где-то нужна? Может быть, права ненавистная русинка? Родить дитя и любить его? Отдать ему нерастраченную ласку, нежность, любить до беспамятства, как любила её мать. И он, её сын, будет почитать её, будет опорой и защитой. Он будет похож на него, своего отца: голубоглазый, с красивыми губами и цветом волос, высокий и сильный. Да… И прекрасный в своей любви к ней, его матери. Он когда-нибудь унаследует всё: этот замок, эти земли… Вице-графу нужен наследник? Он будет.
Юфрозина улыбалась своим мечтам, глядя сквозь зерцало, заглядывая в будущее, такое близкое и манящее.
Глава 8
В дверь скреблись. Наташа потянулась, быстро просыпаясь.
— Входи! — Знала, кого чёрт принёс. Эрмелинда. Села в кровати, покачивая головой. Снился Герард. Бежал куда-то…
— Я пришла, как вы просили.
— Да, идём, а то скоро стемнеет.
Они спустились на первый этаж к подсобным помещениям. Множество запертых дверей. Завтра она узнает, что за ними.
Помещения для прислуги. Клетушки. По четыре узких кровати у стен. Щели окон под потолком, наглухо закрытые ставнями. Сундуки. Столы. Табуреты. Камины? Их нет.
Мужчины жили отдельно, в другом крыле.
Те, кто имел семьи за пределами первых ворот, с наступлением темноты и завершением работ, уходили.
В конце коридора — камора с шайкой для умывания и рядом за низкой дверцей эркер со стульчаком.
Швейная мастерская. Большая комната выглядела пустой и неуютной. Когда в замке кипела жизнь, и жило много людей, работы хватало. Теперь же одна из женщин подшивала край узкого грубого полотна, вторая стояла над отрезом тёмно-синей ткани, в раздумье потирая лоб.
Увидев вошедших, швеи почтительно склонились. Выяснив, что ключ от склада с тканями находится у экономки, Наташа не удивилась:
— Ваша работа? — спросила старшую женщину, указав на одеяние сестры. Хоть синий цвет не подходил к её лицу, платье пошито качественно. Ровные короткие частые стежки, нитки в тон.
— Да, хозяйка.
— Хорошо, — довольно улыбнулась. В этом месте препятствовать пошиву одежды по её выкройкам будет некому.
На втором этаже покои господ, экономки, гостевые спальни. Остальные — нежилые и запущенные. Пфальцграфиня ограничилась беглым осмотром каждой, убеждаясь в подозрениях, что в замке не убиралось годами. Свисающая паутина, пыль, нечищеные камины, мышиный помёт по углам, затхлый воздух. Голые дощатые короба кроватей казались пьедесталами. Стулья, кресла и сундуки выглядели добротными и недешёвыми.
Третий этаж. Зайдя в первую из комнат, Наташа направилась к окну. Оконные рамы отсутствовали, не говоря о стёклах или сланце вместо них. Плотно сбитые ставни закрывались на задвижки. Девушка поёжилась. Зимой тут царство сквозняков и пронизывающего холода. Сколько же здесь жило людей при прежнем владельце? Кто им был? Если окна второго и первого этажей выходили во внутренний двор, то из окон третьего… Она распахнула ставни, впуская порыв свежего влажного воздуха.
Вид потряс. Высоко! Захватило дух. Волна дрожи прокатилась по спине. Как бы она хотела иметь такой обзор из окна своей спальни! Зелень смешанного леса за крепостными стенами, слегка тронутая яркими красками осени, приятно ласкала глаза. Совсем близко синеет узкая лента петляющей реки. Можно рассмотреть среди деревьев дорогу к воротам замка. Поблизости никаких гор. Вдали, скрытые низкими густыми облаками, находятся горы Шварцвальд. Там Герард и его земли. Как хорошо сидеть на подоконнике и смотреть вдаль, как на воле летают птицы, как день сменяется ночью, и заходящее трепетное слепящее солнце уступает место спокойной холодной величественной луне.
— Чердак есть? — спросила Эрмелинду, с безразличным видом стоящую позади.
— Кажется, есть. Но я никогда не поднималась туда.
Сейчас девушке идти на чердак тоже не хотелось. Успеет ещё. Что там может храниться? Либо ничего, либо хлам, рухлядь от прежних владельцев. Ни книг, ни ценных картин в принципе быть не должно.
— Привидение в замке есть? — зачем-то спросила сестру.
Она с испугом посмотрела на Наташу, верно ли её поняла?
— Что?
— Неупокоенный дух прежнего владельца или их родственника? — Улыбнулась, глядя в расширившиеся глаза малолетки. — Не бродит по ночам? Цепями не гремит? Секирами не машет?
Эрмелинда, застыв, сглотнула, прошептала заикаясь:
— Н-не слышала…
— Значит, нет, — постаралась успокоить девчонку, — иначе бы ты знала, — усмехнулась: «А жаль». — Ладно, идём к тебе что ли? Поговорим.
Сестра плелась позади, с опаской оглядываясь по сторонам. Гулкое эхо их шагов замирало под сводами потолка. Пфальцграфиня отметила хорошую акустику. Остановилась, приподняв голову и прикрыв глаза, тихо запела, прислушиваясь к собственному голосу… К русским словам, таким родным, согревающим…
— Час разлуки в любви словно век,
Так мучительно длятся недели.
Даже лето не радует, пусть будет снег,
Чтоб скорее дождаться капели.
Почему так устроена жизнь?