— Ты первый.
— Изволь, — аспид сегодня на редкость покладистый оказался.
Сел, ноги скрестив, шею размял, да и рассказал:
— Ранее считалось, что дар магический передается по наследству, и только так, о других путях было неведомо. Однако появились те, кто доказал — наследие лишь один из способов, но далеко не единственный. А женщины маги, мужчинам магам уступают лишь в одном — в бою, в остальном же равны, а в некоторых областях и вовсе превосходят мужчин. Таким образом институт продажи магически одаренных девочек был упразднен, на данный момент девушки проходят обучение наравне с юношами, за одним единственным исключением — им запрещено покидать стены учебных заведений до сдачи зачета по оборонительной магии.
— Почему? — от чего-то шепотом спросила я.
Аспид пожал плечами, и как-то так он это сделал, что у меня сердце вдруг заныло, и пояснил:
— Потому что, Веся, порядки изменились, но изменения приняли не все. Существуют на свете маги, предпочитающие старые порядки новым. Именно по этой причине маги женского пола находятся под защитой и охраной до тех пор, пока не освоят оборонительную магию. Еще вопросы?
Луняшу в лесу своем оставлю! Никола мальчик умный, сообразительный, его первого начну магии учить, где Рудина поможет, где Водя подсобит, а обучить смогу. Потом Луняша подрастет и ею займусь. Из лесу их выпускать все равно не безопасно, уж мало ли что случиться может, а коли дело обстоит так, как аспид сказал, тогда Никола с Луняшей вместе городок обучательный магический поступит и за сестрой сам присмотрит. Так лучше будет, намного лучше, и я спокойна буду.
— Теперь твоя очередь, — очень мягко, вкрадчиво, словно хищник мягко беззвучно ступает по палой листве, произнес аспид.
Учебники у дуба Знаний возьму, особливо по охранительной, оборонной магии, надо будет Луняшу да Николу выучить читать и писать, а еще…
— Веся, договор у нас был, — настойчиво произнес аспид.
Договор, да.
Вздохнула я тяжело, на аспида посмотрела, на деревья… что завсегда могут быть ушами да глазами Силы Лесной и сказала:
— Круг алхимический призови, да от слуха постороннего убереги.
И сама клюку подальше от себя отодвинула. Аспид мужиком был понятливым, только я руку от клюки убрала, тут же отрезал меня от нее круг алхимический, да не простой был — стеной темной от леса отрезал, чтобы не только от ушей, но и от глаз всяческих. Хорошая была стена — я ладонь к земле прижала и не услышала ничего, и не почувствовала, соблазн был чащу позвать, али лешего, но удержалась я. Вздохнула снова, и так сказала:
— По-простому объяснить попытаюсь. Не перебивай.
— Не буду, — серьезно заверил аспид.
Кивнула, заверение его принимая, и глядя в черную стену, прорезаемую алыми алхимическими письменами, начала рассказывать отстраненно, стараясь о словах не думать.
— У каждой женщины есть период, в который она способна рожать детей, он начинается в юности, и он заканчивается с возрастом. Таков порядок в природе, такова жизнь. Уходит молодость, уходит и способность дарить жизнь.
Я очень старалась не думать об этом, еще больше мне хотелось бы об этом забыть и не вспоминать никогда, но… сделанного не воротишь.
— У ведьм иная молодость. Совсем иная. Войдя в силу, ведьма перестает стареть, внешность не меняется, некоторые ведьмы остаются молоды многими столетиями, и лишь мудрый взгляд выдает их возраст. Но природа рачительна и предусмотрительна, а потому, даже у ведьм период юности есть, и он конечен.
Помолчала я, помолчала, да и продолжила:
— Период нашей молодости мы называем весной, — как горько мне стало от этого слова. — Весна распускается в сердце ведьмы, когда в ее жизнь приходит любовь.
От слова «любовь» стало втрое горше, чем от слова «весна». И не хотелось говорить дальше, совсем не хотелось, но раз уж условились, придется идти до конца.
— Почему «весна»? — тихо спросил аспид.
Подавила я горькую улыбку, да и ответила:
— Потому что когда наступает весна, она меняет все вокруг. Вот так и ведьма — когда в ее сердце, словно цветы по весне, распускается любовь, она меняет все вокруг. Все что любит, все что дорого, все что значимо. От того не болеют у ведьмы дети, никогда не хворает муж, животные, что в доме и подле него, и те живут долго, да без хворей всяческих.
Помолчав немного, тихо добавила:
— Так нас учили, так нам говорили, эти знания нам передали. Знания оказались путанными и ложными — ведьмина весна не может вылечить всех, ведьмина весна может спасти лишь любимого…
В какой-то момент я поняла, что у меня дрожат руки. Обе дрожат. Так дрожат, словно я снова и снова, опять и опять простираю их над изможденным телом Кевина, исступленно выговаривая саднящим горлом хриплое: «Живи!». А он все равно умер…
Я думала, что умру рядом с ним. Но рыдания перешли в тихий вой, вой затих уже к ночи, а ночью пришел спасительный сон лесной ведуньи и я бестелесной тенью шагнула в свой Заповедный лес. Сколько же воды утекло с тех пор…
— Кого ты пыталась спасти? — тихо спросил аспид.
— Друга, — прошептала я. — Друга, заплатившего своей жизнью за мою, потому что он меня любил. А вот я полюбить не сумела.
Аспид помолчал, а после вдруг странный вопрос задал:
— И что с того, что полюбить не сумела?
Посмотрела на аспида как на несмышленыша малолетнего, ну и что, что большой, черный и страшный, все равно как на дите поглядела, и как дитю малому объяснила:
— Я ведьма, аспидушка, ведьма, понимаешь? Нам, ведьмам, сила большая дана — мы тех, кого любим, от смерти спасти можем. От того не гибнут дети ведьмой рожденные, от того и любимый мужчина ее молод столько же, сколько молода и ведьма… но это не вечно. Не может большая сила вечно с тобой пребывать, не может человек вечно молодым быть, не могут дети вечно маленькими оставаться. Весна должна перейти в лето — таков закон природы. Из цветов должны созреть плоды — все тот же закон. А есть и еще один закон, аспидушка, возрождаться каждый год только матушка природа и может, а ведьма — нет. Одна весна у нас, один раз нам сила великая дается, а после… А после всё.
Смотрел на меня аспид пристально, я его взгляд на себе чувствовала, да сама в землю перед собой смотрела. На хвою павшую да от времени потемневшую, на корни соснового бора — то тут, то там из земли проглядывающие, на траву чахлую, что пыталась пробиться да закрепиться…но среди сосен редкое растение выживает.
— Веся, извини, не понял я ничего, — вдруг вымолвил аспид.
Что ж, взгляд от земли оторвала, на него поглядела устало, да с терпением кончающимся и сказала:
— Даже ведьмам молодость дается лишь один раз. На одного мужчину ее можно потратить. И коли все хорошо, да спокойно, то не только на мужчину, но и на детей своих. А коли ты ведьма-недоучка, от которой правду скрыли, да ложью прикрыли, то берешь ты и весну свою расходуешь понапрасну. Я свою израсходовала, аспид. Теперь ясно?
Глядел в мои глаза аспид, глядел, да и высказал:
— Нет.
— А чтоб тебя! — не сдержалась я.
Аспид улыбнулся, сверкнули во тьме лица его зубы белые. Да и так улыбнулся он, что невольно гневаться перестала я. Посидела, слова подбирая, а только загвоздка тут была — аспиду всю правду сказать нельзя было, это я понимала, но и как объяснить всей правды не сказав?
Решила с другой стороны зайти.
— Когда полюбила я Тиромира, в сердце моем весна расцвела. Это понятно? — спросила хмуро.
— Неприятно, но понятно, — ответил аспид.
Ладно, дальше идем дальше.
— А когда с другом его сбежала в ночь перед свадьбой нашею, Кевин свою жизнь мне отдал, чтобы ведуньей лесной стать могла, и приняла я жертву его, у нас у обоих выбора не было. Да только зная о том, что весна ведьмина силу исцеляющую имеет, я друга своего спасти пыталась. Ему всю весну свою отдала. Да только не помогло это. От того, что не полюбила я Кевина, а ведьмина весна только любимого спасти может. Вот и вышло, что напрасно все. И схоронила я свою любовь, доверие к людям, друга и молодость. Все схоронить пришлось, ничего не осталось.
И вроде понятно все объяснила, но смотрел на меня аспид, смотрел, и вдруг сказал:
— Но ты молода и прекрасна, ведунья лесная.
Вдруг поняла, что бесит он меня. Вот просто таки бесит и все.
— Аспид, ты розы видел? — спросила зло.
Кивнул господин Аедан, да подтвердил:
— Видел. Разные. Дарил даже.
Кивнула и я, ответ его принимая, да продолжила:
— Розы те в букетах дарил?
Прищурил аспид глаза змеиные, кивнул неуверенно, видать понять пытался, о чем я, к чему аналогия такая.
— Вот я — как та роза, — поднялась резко, еловые иголки с подола отряхнула. — Срезанная роза.
И аспид умолк.
Я же волосы кое-как пригладила, рукава оправила, на союзника своего поглядела сверху вниз, да и спросила:
— Теперь понял?
Промолчал. А потом возьми да и спроси:
— А если бы не срезали тебя, роза?
Призадумалась я над вопросом, крепко призадумалась, да и ответила очевидное:
— А тогда, аспидушка, была бы я кустом розовым. Цвела бы как и положено, много лет бы цвела, много сезонов. И пусть не каждый цветок мой прекрасен бы был, но были бы их сотни. А так куст мой считай срубили под корень, вот от меня одна роза то срезанная и осталась. А больше ничего. Так понятно тебе?
А ничего не ответил аспид.
Только вдруг руку протянул, меня за запястье схватил, к себе резко притянул, и как только упала я, на ногах от рывка такого не удержавшись, сжал меня аспид в объятиях крепких сжал, с силой к себе прижал, да и прошептал хрипло:
— Мне жаль, Веся. Мне так жаль, что ты столько в своей жизни горя перенесла. И я… понял. Теперь я все понял.
И от слов его затихла я, вырываться перестала, потому что мне тоже было жаль, мне было очень-очень жаль… меня. До слез жаль себя было, да делать нечего — такова жизнь. Так уж сложилось. Так уж вышло. И вот смирилась я с этим давно, а аспид явно нет. В плечо мое лбом уткнулся, едва не воет. Жалко его.
— Ты не печалься так, — попыталась я аспида утешить, — сделанного не воротишь, случившегося не изменишь.
Усмехнулся лишь, а меня все так же держал крепко.
Потом спросил тихо:
— А другие аналогии есть? Окромя куста роз?
— Изволь, — аспид сегодня на редкость покладистый оказался.
Сел, ноги скрестив, шею размял, да и рассказал:
— Ранее считалось, что дар магический передается по наследству, и только так, о других путях было неведомо. Однако появились те, кто доказал — наследие лишь один из способов, но далеко не единственный. А женщины маги, мужчинам магам уступают лишь в одном — в бою, в остальном же равны, а в некоторых областях и вовсе превосходят мужчин. Таким образом институт продажи магически одаренных девочек был упразднен, на данный момент девушки проходят обучение наравне с юношами, за одним единственным исключением — им запрещено покидать стены учебных заведений до сдачи зачета по оборонительной магии.
— Почему? — от чего-то шепотом спросила я.
Аспид пожал плечами, и как-то так он это сделал, что у меня сердце вдруг заныло, и пояснил:
— Потому что, Веся, порядки изменились, но изменения приняли не все. Существуют на свете маги, предпочитающие старые порядки новым. Именно по этой причине маги женского пола находятся под защитой и охраной до тех пор, пока не освоят оборонительную магию. Еще вопросы?
Луняшу в лесу своем оставлю! Никола мальчик умный, сообразительный, его первого начну магии учить, где Рудина поможет, где Водя подсобит, а обучить смогу. Потом Луняша подрастет и ею займусь. Из лесу их выпускать все равно не безопасно, уж мало ли что случиться может, а коли дело обстоит так, как аспид сказал, тогда Никола с Луняшей вместе городок обучательный магический поступит и за сестрой сам присмотрит. Так лучше будет, намного лучше, и я спокойна буду.
— Теперь твоя очередь, — очень мягко, вкрадчиво, словно хищник мягко беззвучно ступает по палой листве, произнес аспид.
Учебники у дуба Знаний возьму, особливо по охранительной, оборонной магии, надо будет Луняшу да Николу выучить читать и писать, а еще…
— Веся, договор у нас был, — настойчиво произнес аспид.
Договор, да.
Вздохнула я тяжело, на аспида посмотрела, на деревья… что завсегда могут быть ушами да глазами Силы Лесной и сказала:
— Круг алхимический призови, да от слуха постороннего убереги.
И сама клюку подальше от себя отодвинула. Аспид мужиком был понятливым, только я руку от клюки убрала, тут же отрезал меня от нее круг алхимический, да не простой был — стеной темной от леса отрезал, чтобы не только от ушей, но и от глаз всяческих. Хорошая была стена — я ладонь к земле прижала и не услышала ничего, и не почувствовала, соблазн был чащу позвать, али лешего, но удержалась я. Вздохнула снова, и так сказала:
— По-простому объяснить попытаюсь. Не перебивай.
— Не буду, — серьезно заверил аспид.
Кивнула, заверение его принимая, и глядя в черную стену, прорезаемую алыми алхимическими письменами, начала рассказывать отстраненно, стараясь о словах не думать.
— У каждой женщины есть период, в который она способна рожать детей, он начинается в юности, и он заканчивается с возрастом. Таков порядок в природе, такова жизнь. Уходит молодость, уходит и способность дарить жизнь.
Я очень старалась не думать об этом, еще больше мне хотелось бы об этом забыть и не вспоминать никогда, но… сделанного не воротишь.
— У ведьм иная молодость. Совсем иная. Войдя в силу, ведьма перестает стареть, внешность не меняется, некоторые ведьмы остаются молоды многими столетиями, и лишь мудрый взгляд выдает их возраст. Но природа рачительна и предусмотрительна, а потому, даже у ведьм период юности есть, и он конечен.
Помолчала я, помолчала, да и продолжила:
— Период нашей молодости мы называем весной, — как горько мне стало от этого слова. — Весна распускается в сердце ведьмы, когда в ее жизнь приходит любовь.
От слова «любовь» стало втрое горше, чем от слова «весна». И не хотелось говорить дальше, совсем не хотелось, но раз уж условились, придется идти до конца.
— Почему «весна»? — тихо спросил аспид.
Подавила я горькую улыбку, да и ответила:
— Потому что когда наступает весна, она меняет все вокруг. Вот так и ведьма — когда в ее сердце, словно цветы по весне, распускается любовь, она меняет все вокруг. Все что любит, все что дорого, все что значимо. От того не болеют у ведьмы дети, никогда не хворает муж, животные, что в доме и подле него, и те живут долго, да без хворей всяческих.
Помолчав немного, тихо добавила:
— Так нас учили, так нам говорили, эти знания нам передали. Знания оказались путанными и ложными — ведьмина весна не может вылечить всех, ведьмина весна может спасти лишь любимого…
В какой-то момент я поняла, что у меня дрожат руки. Обе дрожат. Так дрожат, словно я снова и снова, опять и опять простираю их над изможденным телом Кевина, исступленно выговаривая саднящим горлом хриплое: «Живи!». А он все равно умер…
Я думала, что умру рядом с ним. Но рыдания перешли в тихий вой, вой затих уже к ночи, а ночью пришел спасительный сон лесной ведуньи и я бестелесной тенью шагнула в свой Заповедный лес. Сколько же воды утекло с тех пор…
— Кого ты пыталась спасти? — тихо спросил аспид.
— Друга, — прошептала я. — Друга, заплатившего своей жизнью за мою, потому что он меня любил. А вот я полюбить не сумела.
Аспид помолчал, а после вдруг странный вопрос задал:
— И что с того, что полюбить не сумела?
Посмотрела на аспида как на несмышленыша малолетнего, ну и что, что большой, черный и страшный, все равно как на дите поглядела, и как дитю малому объяснила:
— Я ведьма, аспидушка, ведьма, понимаешь? Нам, ведьмам, сила большая дана — мы тех, кого любим, от смерти спасти можем. От того не гибнут дети ведьмой рожденные, от того и любимый мужчина ее молод столько же, сколько молода и ведьма… но это не вечно. Не может большая сила вечно с тобой пребывать, не может человек вечно молодым быть, не могут дети вечно маленькими оставаться. Весна должна перейти в лето — таков закон природы. Из цветов должны созреть плоды — все тот же закон. А есть и еще один закон, аспидушка, возрождаться каждый год только матушка природа и может, а ведьма — нет. Одна весна у нас, один раз нам сила великая дается, а после… А после всё.
Смотрел на меня аспид пристально, я его взгляд на себе чувствовала, да сама в землю перед собой смотрела. На хвою павшую да от времени потемневшую, на корни соснового бора — то тут, то там из земли проглядывающие, на траву чахлую, что пыталась пробиться да закрепиться…но среди сосен редкое растение выживает.
— Веся, извини, не понял я ничего, — вдруг вымолвил аспид.
Что ж, взгляд от земли оторвала, на него поглядела устало, да с терпением кончающимся и сказала:
— Даже ведьмам молодость дается лишь один раз. На одного мужчину ее можно потратить. И коли все хорошо, да спокойно, то не только на мужчину, но и на детей своих. А коли ты ведьма-недоучка, от которой правду скрыли, да ложью прикрыли, то берешь ты и весну свою расходуешь понапрасну. Я свою израсходовала, аспид. Теперь ясно?
Глядел в мои глаза аспид, глядел, да и высказал:
— Нет.
— А чтоб тебя! — не сдержалась я.
Аспид улыбнулся, сверкнули во тьме лица его зубы белые. Да и так улыбнулся он, что невольно гневаться перестала я. Посидела, слова подбирая, а только загвоздка тут была — аспиду всю правду сказать нельзя было, это я понимала, но и как объяснить всей правды не сказав?
Решила с другой стороны зайти.
— Когда полюбила я Тиромира, в сердце моем весна расцвела. Это понятно? — спросила хмуро.
— Неприятно, но понятно, — ответил аспид.
Ладно, дальше идем дальше.
— А когда с другом его сбежала в ночь перед свадьбой нашею, Кевин свою жизнь мне отдал, чтобы ведуньей лесной стать могла, и приняла я жертву его, у нас у обоих выбора не было. Да только зная о том, что весна ведьмина силу исцеляющую имеет, я друга своего спасти пыталась. Ему всю весну свою отдала. Да только не помогло это. От того, что не полюбила я Кевина, а ведьмина весна только любимого спасти может. Вот и вышло, что напрасно все. И схоронила я свою любовь, доверие к людям, друга и молодость. Все схоронить пришлось, ничего не осталось.
И вроде понятно все объяснила, но смотрел на меня аспид, смотрел, и вдруг сказал:
— Но ты молода и прекрасна, ведунья лесная.
Вдруг поняла, что бесит он меня. Вот просто таки бесит и все.
— Аспид, ты розы видел? — спросила зло.
Кивнул господин Аедан, да подтвердил:
— Видел. Разные. Дарил даже.
Кивнула и я, ответ его принимая, да продолжила:
— Розы те в букетах дарил?
Прищурил аспид глаза змеиные, кивнул неуверенно, видать понять пытался, о чем я, к чему аналогия такая.
— Вот я — как та роза, — поднялась резко, еловые иголки с подола отряхнула. — Срезанная роза.
И аспид умолк.
Я же волосы кое-как пригладила, рукава оправила, на союзника своего поглядела сверху вниз, да и спросила:
— Теперь понял?
Промолчал. А потом возьми да и спроси:
— А если бы не срезали тебя, роза?
Призадумалась я над вопросом, крепко призадумалась, да и ответила очевидное:
— А тогда, аспидушка, была бы я кустом розовым. Цвела бы как и положено, много лет бы цвела, много сезонов. И пусть не каждый цветок мой прекрасен бы был, но были бы их сотни. А так куст мой считай срубили под корень, вот от меня одна роза то срезанная и осталась. А больше ничего. Так понятно тебе?
А ничего не ответил аспид.
Только вдруг руку протянул, меня за запястье схватил, к себе резко притянул, и как только упала я, на ногах от рывка такого не удержавшись, сжал меня аспид в объятиях крепких сжал, с силой к себе прижал, да и прошептал хрипло:
— Мне жаль, Веся. Мне так жаль, что ты столько в своей жизни горя перенесла. И я… понял. Теперь я все понял.
И от слов его затихла я, вырываться перестала, потому что мне тоже было жаль, мне было очень-очень жаль… меня. До слез жаль себя было, да делать нечего — такова жизнь. Так уж сложилось. Так уж вышло. И вот смирилась я с этим давно, а аспид явно нет. В плечо мое лбом уткнулся, едва не воет. Жалко его.
— Ты не печалься так, — попыталась я аспида утешить, — сделанного не воротишь, случившегося не изменишь.
Усмехнулся лишь, а меня все так же держал крепко.
Потом спросил тихо:
— А другие аналогии есть? Окромя куста роз?