Он смотрел, как ее выносят. Ему хотелось заорать, завизжать, броситься на ее бесчувственное тело. Обнять и удержать навеки.
Хотя теперь это была не она. Совсем не она.
Какой-то чужой мужик будет в ней колупаться и рыться, вскрыв ее тело. Какая она красивая, когда ее нет в ней. Никто и никогда, кроме него, не узнает, какая она тягостно-притягательная.
Для них она будет просто еще одним куском свежего мяса. Очередной регистрационный номер в отчете.
Почти неосознанно пальцы его левой руки коснулись ладони, вчера эта ладонь гладила ее руку. Он прижал ладонь к щеке и попытался почувствовать хоть что-нибудь похожее на ледяное прикосновение мертвой кожи своей любимой.
Он ничего не почувствовал, она исчезла. Вспышки фотоаппаратов раздавались то там, то здесь. Какие-то люди входили и выходили, сновали вокруг дома. Что они суетятся? В любом случае уже слишком поздно.
Его никто никогда не видел. Он был невидимкой. Он всегда был невидимкой.
Ничего не получилось или получилось… Она все же его увидела. Она всегда его видела. Он посмотрел в ее глаза, в ее замечательные голубые глаза, и попал в ловушку. А сейчас ничего не осталось, совсем ничего. Великая битва давно проиграна.
Он стоял в тени и смотрел, как они выносят куда-то его жизнь, покрытую желтым больничным одеялом. Когда долго катишься по дороге, можно приехать в тупик и выбора нет. Он всегда знал, что это время придет. Он тосковал по тому, чтобы ожидание наконец разрешилось.
Его не было.
Нелли, казалось, слегка удивилась, когда Эрика позвонила ей. На секунду Эрика даже подумала, что делает это напрасно. Но у нее не выходило из головы неожиданное и примечательное появление Нелли на поминках Алекс и то, что она никак не могла оторваться от Джулии. Конечно, Карл-Эрик работал на Фабиана Лоренса и занимал должность главы заводоуправления до самого переезда в Гётеборг, но, насколько Эрика знала, они никогда не дружили семьями. Семья Карлгрен стояла гораздо ниже семьи Лоренс на социальной лестнице.
Эрику провели в гостиную, обставленную изысканно и с большим вкусом. Главным ее украшением был вид из окна. Он открывался гаванью на берегу и уходил вдаль к открытому горизонту и островам на его фоне. В такой день, как этот, когда солнце отражалось от присыпанного снегом льда, все было настолько ярким, что могло поспорить с летним днем. Они сидели на одном из элегантных диванов. Эрике подали маленькие канапе на серебряном подносе. Они показались ей фантастически вкусными, но Эрика постаралась взять себя в руки, чтобы не показаться невоспитанной. Нелли взяла только одно — Кощей, который боялся прибавить пару граммов лишнего веса.
Беседа протекала довольно вяло, но очень вежливо. В долгих паузах между фразами было слышно тиканье часов и осторожные прихлебывания, когда они пили горячий чай. Предмет разговора крутился вокруг совершенно нейтральных тем: о том, что молодежь уезжает из Фьельбаки, о безработице и о том, как грустно, печально и неприятно, что старые красивые дома на побережье раскупаются или практически уже все раскуплены чужаками. Нелли взялась рассказывать о прежних временах: как все было здорово и замечательно, когда она, стройненькая и красивая, впервые появилась во Фьельбаке. Эрика слушала внимательно и время от времени вежливо задавала вопросы.
Казалось, они закладывают виражи вокруг цели, к которой, как они обе знали, доберутся рано или поздно. В итоге Эрика набралась мужества и решила перейти непосредственно к делу, ради которого она, собственно, и пришла.
— Последний раз мы виделись при очень грустных обстоятельствах.
— Да, подумать только, такая молодая женщина.
— А я и не знала, что вы были близко знакомы с семьей Карлгрен.
— Карл-Эрик работал на нас много лет, и мы, конечно, встречались с его семьей при разных обстоятельствах. Мне подумалось, что будет более чем правильно зайти туда ненадолго.
Нелли опустила глаза. Эрика заметила, что она нервным жестом зажала руки между коленей.
— У меня сложилось такое впечатление, что ты давно знакома с Джулией. Но она ведь родилась, когда Карлгрены уже не жили во Фьельбаке.
Только едва уловимое движение — чуть напрягшаяся спина и чуть дернувшаяся голова — выдало, что Нелли этот вопрос неприятен. Она махнула своей упакованной в золотые кольца рукой:
— Нет, Джулия — это новое знакомство. Она кажется мне очень интересной юной дамой. Да, внешне она не такая, как Александра, но в отличие от нее у Джулии есть сила воли и мужество, и я считаю ее значительно интереснее ее дуры сестры.
Нелли хлопнула себя по губам и чуть придержала пальцы, чтобы не сказать больше. Мало того, что она, казалось, забыла, что говорит о мертвом человеке, она еще и на какую-то долю секунды приподняла забрало, приоткрыла щель в своих доспехах. И то, что Эрика успела увидеть за этот краткий миг, оказалось чистейшей воды ненавистью. Но почему? Как так вышло, что Нелли Лоренс ненавидела Александру, женщину, которую она могла встретить разве что ребенком?
Нелли повезло: прежде чем ей пришлось как-то объяснить свою грубость, зазвонил телефон. С явным облегчением она извинилась и вышла ответить на звонок.
У Эрики появилась возможность без помех оглядеться в гостиной. Все здесь выглядело шикарно, но обезличенно: обстановка комнаты, которая была сделана кем-то и для кого-то. Все подходило и сочеталось по цвету, размерам и объемам до мельчайших деталей — хорошая работа дизайнера по интерьеру, чья невидимая рука прошлась по комнате. Эрика невольно сравнила ее с родительским домом. Там ничего не стояло просто так и ничего не делалось напоказ. Все, что в нем было, было нужно для дела. Эрика подумала о том, насколько их старый дом, с его очень явной глубокой индивидуальностью, красивее этого — вылизанного, больше похожего на выставку. Единственным, что нарушало эту обезличенную дизайнерскую завершенность, — по крайней мере, так показалось Эрике, — были семейные фотографии, которые рядком стояли на каминной полке. Она подошла поближе и наклонилась, чтобы рассмотреть их получше. Они стояли в хронологическом порядке, по времени — слева направо; и первой в ряду была черно-белая фотография, сделанная на свадьбе: там доминировала Нелли — действительно очень красивая, в белом, в фате и в платье, которое более чем выгодно подчеркивало ее фигуру. Фабиан, запечатленный рядом с ней, в своем фраке смотрелся как корова под седлом.
На следующем снимке семья вроде как размножилась: Нелли держала на руках ребенка. Фабиан в кадре выглядел очень напряженным и совершенно отсутствующим. Потом следовал длинный ряд портретов ребенка по мере взросления: иногда одного, иногда вместе с Нелли. На последней фотографии ребеночек выглядел лет на двадцать пять. Нильс Лоренс. Пропавший сын. Если бы не та единственная фотография, на которой семья была запечатлена целиком, могло показаться, что семья состоит только из Нильса и Нелли, хотя Фабиан, может быть, просто не любил фотографироваться или он сам делал все эти снимки. Но в любом случае фотографии приемного сына Яна на каминной полке отсутствовали.
Эрика обратила внимание на письменный стол, который стоял в углу комнаты, — темный, вишневого дерева, с очень красивыми инкрустациями. Эрика не удержалась и провела по ним пальцем. На нем не было никаких безделушек, и он выглядел так, будто его поставили не для украшения. Эрике очень хотелось заглянуть в ящики, но она не была уверена, что Нелли не застанет ее за этим занятием. Разговор, похоже, затягивался, но она могла вернуться в комнату в любой момент. Корзина для бумаг подле письменного стола показалась Эрике не менее интересной. Несколько скомканных листков лежали в корзине; она взяла верхний и расправила. Она читала со все возрастающим интересом. Вконец озадаченная, Эрика аккуратно положила бумагу обратно. Все, что в этой истории было понятно всем, оказалось перевернуто вверх тормашками, все стало совсем наоборот.
Она услышала покашливание у себя за спиной и обернулась. В дверях стоял Ян Лоренс, удивленно приподняв брови и разглядывая ее. Эрика задалась вопросом: как долго он там стоял?
— Насколько я понимаю, Эрика Фальк?
— Да, совершенно верно. А ты, должно быть, сын Нелли — Ян?
— Не могу не согласиться. Приятно познакомиться. А ты знаешь, в здешнем обществе о тебе частенько поговаривают.
Он широко улыбнулся и подошел к Эрике, протягивая руку. Она пожала ее с неохотой. Что-то в нем заставило волоски на ее руках встать дыбом. Он не выпускал ее руку слишком долго, она с трудом сдержала желание ее отдернуть.
Было похоже, что он пришел прямо с деловой встречи, в костюме, с портфелем в руке. Эрика знала, что он теперь стоит во главе семейного предприятия. Преуспевающий бизнесмен.
Волосы у него были зализаны назад, и он явно переборщил с гелем. Губы — слишком полные и яркие для мужчины, глаза красивые, с длинными темными ресницами. И если бы не тяжелая квадратная челюсть с глубокой ямкой на подбородке, он выглядел бы довольно женственно. В общем, сочетание квадратного и круглого делало его внешность весьма примечательной, но привлекательной ли — это еще вопрос. Эрике он показался отталкивающим, но ее мнение больше основывалось на неприятном чувстве, которое появилось у нее внутри.
— Итак, маме в конце концов удалось заполучить тебя сюда. Знай же: ты оказалась на верхней строчке ее хит-парада после того, как опубликовала свою первую книгу.
— А, вот как. Наверное, это выглядит как событие века. Твоя мама приглашала меня пару раз, но раньше как-то не складывалось.
— Да, я слышал о твоих родителях. Большая трагедия. Я искренне прошу принять мои соболезнования.
Он улыбнулся сочувственно, но глаза у него оставались совершенно холодными. Нелли вернулась в комнату. Ян наклонился, чтобы поцеловать мать в щеку, и Нелли позволила ему это с равнодушным лицом.
— Какая для тебя радость, мама, что Эрика наконец смогла прийти, ты ведь так долго этого ожидала.
— Да, это действительно очень приятно.
Нелли села на диван. Ее лицо исказилось от боли. Нелли прижала к себе правую руку.
— Что с тобой, мама? Опять? Тебе больно? Принести твои таблетки?
Ян наклонился и положил руки ей на плечи, но Нелли резко стряхнула их.
— Ничего страшного. Всего лишь старческие болячки. Об этом и говорить не стоит. А ты разве не должен быть сейчас на фабрике?
— Да, я только заехал домой взять кое-какие бумаги. Ну да ладно, я лучше пойду и оставлю дам одних. Но пожалуйста, мама, не переутомляйся, не забывай, что сказал доктор.
Нелли только фыркнула в ответ. Лицо Яна, как и полагается, выражало озабоченность и сочувствие, но Эрика могла поклясться, что заметила легкую улыбку в уголках его рта, когда он выходил из комнаты.
— Не старей, с каждым прожитым годом идея эттестюпа[6] выглядит все более привлекательной. В противном случае можно лишь надеяться одряхлеть настолько, чтобы впасть в старческий маразм и вообразить, что тебе опять двадцать лет. Но разве не здорово начать жизнь заново?
Нелли горько усмехнулась. Это был далеко не самый приятный предмет для беседы. Эрика что-то пробормотала в ответ и поменяла тему разговора:
— Но, должно быть, во всяком случае утешает, что у тебя есть сын, который продолжает дело и управляет семейным предприятием. Насколько я понимаю, Ян и его жена живут с тобой?
— Утешение? Да, может быть.
Нелли бросила короткий взгляд на фотографии над камином. Она ничего не сказала, а Эрика не осмелилась спрашивать.
— Да что мы все время про меня да про меня. Ты пишешь какую-нибудь книгу? Должна сказать, мне очень понравилась твоя четвертая, про Карин Буйе. Персонажи у тебя выходят совсем как живые. А как получилось, что ты пишешь только о женщинах?
— Ну, как-то так сложилось с самого начала. Это скорее случайность, мне кажется. Я писала дипломную работу в университете о знаменитых шведских писательницах и была настолько очарована, что почувствовала необходимость разузнать о них побольше: какими они были людьми. Я начала, как ты знаешь, с Анны Марии Леннгрен, потому что о ней я знала меньше всего. А потом все как-то так удачно пошло. А сейчас я пишу о Сельме Лагерлёф, и вырисовываются довольно интересные повороты.
— А ты никогда не подумывала о том, чтобы написать, как это сказать, что-нибудь небиографическое? У тебя такой легкий стиль, может быть, тебе стоит попробовать себя в художественной литературе?
— Конечно, у меня есть мысли по этому поводу. — Эрика старалась скрыть смущение. — Но сейчас я полностью погружена в проект о Сельме Лагерлёф, а там посмотрим, что будет. — Она посмотрела на часы. — Кстати, о писательстве. Я должна, к сожалению, сейчас попрощаться. Хотя при моей работе у меня и нет табельных часов, но она требует дисциплины, и мне пора домой — писать ежедневную норму. Спасибо огромное за чай и вкусные канапе.
— Какие пустяки. Мне было так приятно, что ты пришла. — Нелли грациозно поднялась с софы. Теперь не было видно ни малейших следов старческих болячек. — Я провожу тебя. Раньше это сделала бы наша экономка Вера, но времена меняются. Экономки больше не в моде, и мало кто может себе это позволить. Конечно, я бы охотно оставила ее, у нас есть возможность, но Ян был против. «Я не хочу чужих людей в доме», — сказал он. Но по крайней мере раз в неделю она приходит сюда прибираться. Да, иногда совсем не просто понять молодых.
Определенно их знакомство перешло в другую стадию, потому что, когда Эрика протянула на прощание руку, Нелли проигнорировала ее, а вместо этого расцеловала в обе щеки. Эрика инстинктивно поняла, какую щеку надо подставлять первой, и почувствовала себя почти что светской дамой: ее уже начали принимать в лучших домах.
Эрика торопилась домой; она не захотела сказать Нелли действительную причину, по которой ей необходимо было уйти. Она посмотрела на часы. Без двадцати два. В два часа должен был приехать маклер осматривать дом перед продажей. Эрика стиснула зубы при мысли о том, что кто-то будет ходить по дому и шарить везде. Но ей не оставалось ничего другого, как предоставить событиям идти своим чередом.
Она оставила машину дома и поэтому прибавила шагу, чтобы успеть вовремя. «Хотя с таким же успехом он может немного и подождать», — подумала Эрика и опять пошла помедленнее. Почему она должна торопиться? Ей как-то само собой подумалось о более приятных вещах. Ужин в пятницу, дома у Патрика, превзошел все ее ожидания. Эрика всегда воспринимала его как славного, но немного прилипчивого младшего брата, хотя на самом деле они были ровесниками. И она по-прежнему считала, что встретит того же надоедливого мальчишку. Вместо этого перед ней оказался мужественный, сердечный мужчина с чувством юмора и далеко недурной внешности, что она должна была признать. Эрика размышляла, насколько скоро, в соответствии с приличиями, она могла бы пригласить его домой на ужин.
Последний подъем на холм к кемпингу Сельвика казался обманчиво коротким, но на самом деле был очень длинным. Эрика тяжело дышала, когда повернула направо и стала подниматься к дому. Забравшись на вершину, она остановилась. Перед домом стоял большой «мерседес». Эрика прекрасно знала, кто является его владельцем. Она не думала, что за сегодняшний напряженный день может случиться что-то еще. Но она ошибалась.
— Привет, Эрика.
У двери стоял Лукас, скрестив руки на груди.
— Что ты здесь делаешь?
— Разве так встречают зятя?
Он говорил с небольшим акцентом, но грамматически безупречно. Лукас расставил руки, как будто собираясь ее обнять. Эрика проигнорировала этот жест и посмотрела на Лукаса так, словно увидела то, что и ожидала увидеть. Она никогда не позволяла себе ошибаться и недооценивать Лукаса, поэтому в его присутствии всегда вела себя очень осмотрительно и осторожно. Больше всего на свете ей хотелось подойти и хорошенько треснуть его по наглой физиономии, но она знала, что в итоге это выйдет ей таким боком, что потом придется об этом сильно пожалеть.
— Ответь на мой вопрос: что ты здесь делаешь?
— Если я правильно понимаю, хм… ну… чтобы быть точным, четвертая часть этого моя.
Он махнул рукой в сторону дома, но с таким же успехом он мог показать и на весь мир, настолько велико было его самомнение.
— Половина моя и половина Анны. Ты ничего общего не имеешь с этим домом.
— Ты, наверное, не очень-то хорошо разбираешься в юридических правах супругов, и это понятно, если принять во внимание, что тебе до сих пор не удалось найти кого-нибудь. Я имею в виду — кого-нибудь настолько трехнутого, чтобы он захотел связаться с тобой. Но, видишь ли — и это ясно и определенно, — настоящие супруги делят все, включая и дом у моря, пополам.
Эрика понимала очень хорошо, что дело обстояло так на самом деле. Она недобрым словом помянула родителей, которые оказались не настолько прозорливыми, чтобы завещать дом своим дочерям как неделимое имущество. Они хорошо знали, что за типчик был Лукас, но никак не рассчитывали на то, что у них осталось так мало времени. Никто не любит вспоминать о том, что смертен, и, как многие другие, они не хотели думать об этом. У нее не было ни малейшего желания продолжать слушать унизительные комментарии Лукаса по поводу ее семейного положения. Лучше она всю оставшуюся жизнь будет сидеть на битом стекле, чем сделает такую ошибку и выйдет замуж за кого-нибудь вроде Лукаса.
Он продолжил:
— Я всего лишь хотел присутствовать здесь, когда приедет маклер. Никогда не вредно проконтролировать самому. Мы ведь хотим, чтобы все прошло правильно, или как?
И он опять улыбнулся своей инфернальной улыбкой. Эрика открыла дверь и протиснулась впереди него. Маклер запаздывал, но она надеялась, что он скоро появится: ее совершенно не радовала перспектива находиться наедине с Лукасом. Он вошел в дом следом за ней. Эрика сняла куртку и начала копошиться на кухне. Единственная линия поведения, которой она могла придерживаться в отношении Лукаса, — это игнорировать его. Она слышала, что он ходит по дому, как инспектор. Он был здесь всего лишь в третий или четвертый раз. Красота и простота не были предметом восхищения Лукаса, и он никогда не выказывал большого интереса к встречам с семьей Анны. Отец на дух не переносил своего зятя, и эти чувства были взаимны. Когда Анна и дети приезжали, то они обычно приезжали одни. Эрике не нравилось, что Лукас расхаживает по дому и трогает вещи в комнатах, то, что он двигает мебель и безделушки. Эрика с трудом подавила в себе желание идти за ним следом с тряпкой и вытирать все, чего он касается. Она вздохнула с облегчением, увидев, что в ворота заезжает «вольво», за рулем которого сидит седой мужчина. Она поторопилась впустить маклера, а потом пошла в свой кабинет и закрыла дверь. Ей не хотелось видеть, как он будет ходить и рассматривать дом ее детства, оценивая, на сколько он потянет в звонкой монете.
Хотя теперь это была не она. Совсем не она.
Какой-то чужой мужик будет в ней колупаться и рыться, вскрыв ее тело. Какая она красивая, когда ее нет в ней. Никто и никогда, кроме него, не узнает, какая она тягостно-притягательная.
Для них она будет просто еще одним куском свежего мяса. Очередной регистрационный номер в отчете.
Почти неосознанно пальцы его левой руки коснулись ладони, вчера эта ладонь гладила ее руку. Он прижал ладонь к щеке и попытался почувствовать хоть что-нибудь похожее на ледяное прикосновение мертвой кожи своей любимой.
Он ничего не почувствовал, она исчезла. Вспышки фотоаппаратов раздавались то там, то здесь. Какие-то люди входили и выходили, сновали вокруг дома. Что они суетятся? В любом случае уже слишком поздно.
Его никто никогда не видел. Он был невидимкой. Он всегда был невидимкой.
Ничего не получилось или получилось… Она все же его увидела. Она всегда его видела. Он посмотрел в ее глаза, в ее замечательные голубые глаза, и попал в ловушку. А сейчас ничего не осталось, совсем ничего. Великая битва давно проиграна.
Он стоял в тени и смотрел, как они выносят куда-то его жизнь, покрытую желтым больничным одеялом. Когда долго катишься по дороге, можно приехать в тупик и выбора нет. Он всегда знал, что это время придет. Он тосковал по тому, чтобы ожидание наконец разрешилось.
Его не было.
Нелли, казалось, слегка удивилась, когда Эрика позвонила ей. На секунду Эрика даже подумала, что делает это напрасно. Но у нее не выходило из головы неожиданное и примечательное появление Нелли на поминках Алекс и то, что она никак не могла оторваться от Джулии. Конечно, Карл-Эрик работал на Фабиана Лоренса и занимал должность главы заводоуправления до самого переезда в Гётеборг, но, насколько Эрика знала, они никогда не дружили семьями. Семья Карлгрен стояла гораздо ниже семьи Лоренс на социальной лестнице.
Эрику провели в гостиную, обставленную изысканно и с большим вкусом. Главным ее украшением был вид из окна. Он открывался гаванью на берегу и уходил вдаль к открытому горизонту и островам на его фоне. В такой день, как этот, когда солнце отражалось от присыпанного снегом льда, все было настолько ярким, что могло поспорить с летним днем. Они сидели на одном из элегантных диванов. Эрике подали маленькие канапе на серебряном подносе. Они показались ей фантастически вкусными, но Эрика постаралась взять себя в руки, чтобы не показаться невоспитанной. Нелли взяла только одно — Кощей, который боялся прибавить пару граммов лишнего веса.
Беседа протекала довольно вяло, но очень вежливо. В долгих паузах между фразами было слышно тиканье часов и осторожные прихлебывания, когда они пили горячий чай. Предмет разговора крутился вокруг совершенно нейтральных тем: о том, что молодежь уезжает из Фьельбаки, о безработице и о том, как грустно, печально и неприятно, что старые красивые дома на побережье раскупаются или практически уже все раскуплены чужаками. Нелли взялась рассказывать о прежних временах: как все было здорово и замечательно, когда она, стройненькая и красивая, впервые появилась во Фьельбаке. Эрика слушала внимательно и время от времени вежливо задавала вопросы.
Казалось, они закладывают виражи вокруг цели, к которой, как они обе знали, доберутся рано или поздно. В итоге Эрика набралась мужества и решила перейти непосредственно к делу, ради которого она, собственно, и пришла.
— Последний раз мы виделись при очень грустных обстоятельствах.
— Да, подумать только, такая молодая женщина.
— А я и не знала, что вы были близко знакомы с семьей Карлгрен.
— Карл-Эрик работал на нас много лет, и мы, конечно, встречались с его семьей при разных обстоятельствах. Мне подумалось, что будет более чем правильно зайти туда ненадолго.
Нелли опустила глаза. Эрика заметила, что она нервным жестом зажала руки между коленей.
— У меня сложилось такое впечатление, что ты давно знакома с Джулией. Но она ведь родилась, когда Карлгрены уже не жили во Фьельбаке.
Только едва уловимое движение — чуть напрягшаяся спина и чуть дернувшаяся голова — выдало, что Нелли этот вопрос неприятен. Она махнула своей упакованной в золотые кольца рукой:
— Нет, Джулия — это новое знакомство. Она кажется мне очень интересной юной дамой. Да, внешне она не такая, как Александра, но в отличие от нее у Джулии есть сила воли и мужество, и я считаю ее значительно интереснее ее дуры сестры.
Нелли хлопнула себя по губам и чуть придержала пальцы, чтобы не сказать больше. Мало того, что она, казалось, забыла, что говорит о мертвом человеке, она еще и на какую-то долю секунды приподняла забрало, приоткрыла щель в своих доспехах. И то, что Эрика успела увидеть за этот краткий миг, оказалось чистейшей воды ненавистью. Но почему? Как так вышло, что Нелли Лоренс ненавидела Александру, женщину, которую она могла встретить разве что ребенком?
Нелли повезло: прежде чем ей пришлось как-то объяснить свою грубость, зазвонил телефон. С явным облегчением она извинилась и вышла ответить на звонок.
У Эрики появилась возможность без помех оглядеться в гостиной. Все здесь выглядело шикарно, но обезличенно: обстановка комнаты, которая была сделана кем-то и для кого-то. Все подходило и сочеталось по цвету, размерам и объемам до мельчайших деталей — хорошая работа дизайнера по интерьеру, чья невидимая рука прошлась по комнате. Эрика невольно сравнила ее с родительским домом. Там ничего не стояло просто так и ничего не делалось напоказ. Все, что в нем было, было нужно для дела. Эрика подумала о том, насколько их старый дом, с его очень явной глубокой индивидуальностью, красивее этого — вылизанного, больше похожего на выставку. Единственным, что нарушало эту обезличенную дизайнерскую завершенность, — по крайней мере, так показалось Эрике, — были семейные фотографии, которые рядком стояли на каминной полке. Она подошла поближе и наклонилась, чтобы рассмотреть их получше. Они стояли в хронологическом порядке, по времени — слева направо; и первой в ряду была черно-белая фотография, сделанная на свадьбе: там доминировала Нелли — действительно очень красивая, в белом, в фате и в платье, которое более чем выгодно подчеркивало ее фигуру. Фабиан, запечатленный рядом с ней, в своем фраке смотрелся как корова под седлом.
На следующем снимке семья вроде как размножилась: Нелли держала на руках ребенка. Фабиан в кадре выглядел очень напряженным и совершенно отсутствующим. Потом следовал длинный ряд портретов ребенка по мере взросления: иногда одного, иногда вместе с Нелли. На последней фотографии ребеночек выглядел лет на двадцать пять. Нильс Лоренс. Пропавший сын. Если бы не та единственная фотография, на которой семья была запечатлена целиком, могло показаться, что семья состоит только из Нильса и Нелли, хотя Фабиан, может быть, просто не любил фотографироваться или он сам делал все эти снимки. Но в любом случае фотографии приемного сына Яна на каминной полке отсутствовали.
Эрика обратила внимание на письменный стол, который стоял в углу комнаты, — темный, вишневого дерева, с очень красивыми инкрустациями. Эрика не удержалась и провела по ним пальцем. На нем не было никаких безделушек, и он выглядел так, будто его поставили не для украшения. Эрике очень хотелось заглянуть в ящики, но она не была уверена, что Нелли не застанет ее за этим занятием. Разговор, похоже, затягивался, но она могла вернуться в комнату в любой момент. Корзина для бумаг подле письменного стола показалась Эрике не менее интересной. Несколько скомканных листков лежали в корзине; она взяла верхний и расправила. Она читала со все возрастающим интересом. Вконец озадаченная, Эрика аккуратно положила бумагу обратно. Все, что в этой истории было понятно всем, оказалось перевернуто вверх тормашками, все стало совсем наоборот.
Она услышала покашливание у себя за спиной и обернулась. В дверях стоял Ян Лоренс, удивленно приподняв брови и разглядывая ее. Эрика задалась вопросом: как долго он там стоял?
— Насколько я понимаю, Эрика Фальк?
— Да, совершенно верно. А ты, должно быть, сын Нелли — Ян?
— Не могу не согласиться. Приятно познакомиться. А ты знаешь, в здешнем обществе о тебе частенько поговаривают.
Он широко улыбнулся и подошел к Эрике, протягивая руку. Она пожала ее с неохотой. Что-то в нем заставило волоски на ее руках встать дыбом. Он не выпускал ее руку слишком долго, она с трудом сдержала желание ее отдернуть.
Было похоже, что он пришел прямо с деловой встречи, в костюме, с портфелем в руке. Эрика знала, что он теперь стоит во главе семейного предприятия. Преуспевающий бизнесмен.
Волосы у него были зализаны назад, и он явно переборщил с гелем. Губы — слишком полные и яркие для мужчины, глаза красивые, с длинными темными ресницами. И если бы не тяжелая квадратная челюсть с глубокой ямкой на подбородке, он выглядел бы довольно женственно. В общем, сочетание квадратного и круглого делало его внешность весьма примечательной, но привлекательной ли — это еще вопрос. Эрике он показался отталкивающим, но ее мнение больше основывалось на неприятном чувстве, которое появилось у нее внутри.
— Итак, маме в конце концов удалось заполучить тебя сюда. Знай же: ты оказалась на верхней строчке ее хит-парада после того, как опубликовала свою первую книгу.
— А, вот как. Наверное, это выглядит как событие века. Твоя мама приглашала меня пару раз, но раньше как-то не складывалось.
— Да, я слышал о твоих родителях. Большая трагедия. Я искренне прошу принять мои соболезнования.
Он улыбнулся сочувственно, но глаза у него оставались совершенно холодными. Нелли вернулась в комнату. Ян наклонился, чтобы поцеловать мать в щеку, и Нелли позволила ему это с равнодушным лицом.
— Какая для тебя радость, мама, что Эрика наконец смогла прийти, ты ведь так долго этого ожидала.
— Да, это действительно очень приятно.
Нелли села на диван. Ее лицо исказилось от боли. Нелли прижала к себе правую руку.
— Что с тобой, мама? Опять? Тебе больно? Принести твои таблетки?
Ян наклонился и положил руки ей на плечи, но Нелли резко стряхнула их.
— Ничего страшного. Всего лишь старческие болячки. Об этом и говорить не стоит. А ты разве не должен быть сейчас на фабрике?
— Да, я только заехал домой взять кое-какие бумаги. Ну да ладно, я лучше пойду и оставлю дам одних. Но пожалуйста, мама, не переутомляйся, не забывай, что сказал доктор.
Нелли только фыркнула в ответ. Лицо Яна, как и полагается, выражало озабоченность и сочувствие, но Эрика могла поклясться, что заметила легкую улыбку в уголках его рта, когда он выходил из комнаты.
— Не старей, с каждым прожитым годом идея эттестюпа[6] выглядит все более привлекательной. В противном случае можно лишь надеяться одряхлеть настолько, чтобы впасть в старческий маразм и вообразить, что тебе опять двадцать лет. Но разве не здорово начать жизнь заново?
Нелли горько усмехнулась. Это был далеко не самый приятный предмет для беседы. Эрика что-то пробормотала в ответ и поменяла тему разговора:
— Но, должно быть, во всяком случае утешает, что у тебя есть сын, который продолжает дело и управляет семейным предприятием. Насколько я понимаю, Ян и его жена живут с тобой?
— Утешение? Да, может быть.
Нелли бросила короткий взгляд на фотографии над камином. Она ничего не сказала, а Эрика не осмелилась спрашивать.
— Да что мы все время про меня да про меня. Ты пишешь какую-нибудь книгу? Должна сказать, мне очень понравилась твоя четвертая, про Карин Буйе. Персонажи у тебя выходят совсем как живые. А как получилось, что ты пишешь только о женщинах?
— Ну, как-то так сложилось с самого начала. Это скорее случайность, мне кажется. Я писала дипломную работу в университете о знаменитых шведских писательницах и была настолько очарована, что почувствовала необходимость разузнать о них побольше: какими они были людьми. Я начала, как ты знаешь, с Анны Марии Леннгрен, потому что о ней я знала меньше всего. А потом все как-то так удачно пошло. А сейчас я пишу о Сельме Лагерлёф, и вырисовываются довольно интересные повороты.
— А ты никогда не подумывала о том, чтобы написать, как это сказать, что-нибудь небиографическое? У тебя такой легкий стиль, может быть, тебе стоит попробовать себя в художественной литературе?
— Конечно, у меня есть мысли по этому поводу. — Эрика старалась скрыть смущение. — Но сейчас я полностью погружена в проект о Сельме Лагерлёф, а там посмотрим, что будет. — Она посмотрела на часы. — Кстати, о писательстве. Я должна, к сожалению, сейчас попрощаться. Хотя при моей работе у меня и нет табельных часов, но она требует дисциплины, и мне пора домой — писать ежедневную норму. Спасибо огромное за чай и вкусные канапе.
— Какие пустяки. Мне было так приятно, что ты пришла. — Нелли грациозно поднялась с софы. Теперь не было видно ни малейших следов старческих болячек. — Я провожу тебя. Раньше это сделала бы наша экономка Вера, но времена меняются. Экономки больше не в моде, и мало кто может себе это позволить. Конечно, я бы охотно оставила ее, у нас есть возможность, но Ян был против. «Я не хочу чужих людей в доме», — сказал он. Но по крайней мере раз в неделю она приходит сюда прибираться. Да, иногда совсем не просто понять молодых.
Определенно их знакомство перешло в другую стадию, потому что, когда Эрика протянула на прощание руку, Нелли проигнорировала ее, а вместо этого расцеловала в обе щеки. Эрика инстинктивно поняла, какую щеку надо подставлять первой, и почувствовала себя почти что светской дамой: ее уже начали принимать в лучших домах.
Эрика торопилась домой; она не захотела сказать Нелли действительную причину, по которой ей необходимо было уйти. Она посмотрела на часы. Без двадцати два. В два часа должен был приехать маклер осматривать дом перед продажей. Эрика стиснула зубы при мысли о том, что кто-то будет ходить по дому и шарить везде. Но ей не оставалось ничего другого, как предоставить событиям идти своим чередом.
Она оставила машину дома и поэтому прибавила шагу, чтобы успеть вовремя. «Хотя с таким же успехом он может немного и подождать», — подумала Эрика и опять пошла помедленнее. Почему она должна торопиться? Ей как-то само собой подумалось о более приятных вещах. Ужин в пятницу, дома у Патрика, превзошел все ее ожидания. Эрика всегда воспринимала его как славного, но немного прилипчивого младшего брата, хотя на самом деле они были ровесниками. И она по-прежнему считала, что встретит того же надоедливого мальчишку. Вместо этого перед ней оказался мужественный, сердечный мужчина с чувством юмора и далеко недурной внешности, что она должна была признать. Эрика размышляла, насколько скоро, в соответствии с приличиями, она могла бы пригласить его домой на ужин.
Последний подъем на холм к кемпингу Сельвика казался обманчиво коротким, но на самом деле был очень длинным. Эрика тяжело дышала, когда повернула направо и стала подниматься к дому. Забравшись на вершину, она остановилась. Перед домом стоял большой «мерседес». Эрика прекрасно знала, кто является его владельцем. Она не думала, что за сегодняшний напряженный день может случиться что-то еще. Но она ошибалась.
— Привет, Эрика.
У двери стоял Лукас, скрестив руки на груди.
— Что ты здесь делаешь?
— Разве так встречают зятя?
Он говорил с небольшим акцентом, но грамматически безупречно. Лукас расставил руки, как будто собираясь ее обнять. Эрика проигнорировала этот жест и посмотрела на Лукаса так, словно увидела то, что и ожидала увидеть. Она никогда не позволяла себе ошибаться и недооценивать Лукаса, поэтому в его присутствии всегда вела себя очень осмотрительно и осторожно. Больше всего на свете ей хотелось подойти и хорошенько треснуть его по наглой физиономии, но она знала, что в итоге это выйдет ей таким боком, что потом придется об этом сильно пожалеть.
— Ответь на мой вопрос: что ты здесь делаешь?
— Если я правильно понимаю, хм… ну… чтобы быть точным, четвертая часть этого моя.
Он махнул рукой в сторону дома, но с таким же успехом он мог показать и на весь мир, настолько велико было его самомнение.
— Половина моя и половина Анны. Ты ничего общего не имеешь с этим домом.
— Ты, наверное, не очень-то хорошо разбираешься в юридических правах супругов, и это понятно, если принять во внимание, что тебе до сих пор не удалось найти кого-нибудь. Я имею в виду — кого-нибудь настолько трехнутого, чтобы он захотел связаться с тобой. Но, видишь ли — и это ясно и определенно, — настоящие супруги делят все, включая и дом у моря, пополам.
Эрика понимала очень хорошо, что дело обстояло так на самом деле. Она недобрым словом помянула родителей, которые оказались не настолько прозорливыми, чтобы завещать дом своим дочерям как неделимое имущество. Они хорошо знали, что за типчик был Лукас, но никак не рассчитывали на то, что у них осталось так мало времени. Никто не любит вспоминать о том, что смертен, и, как многие другие, они не хотели думать об этом. У нее не было ни малейшего желания продолжать слушать унизительные комментарии Лукаса по поводу ее семейного положения. Лучше она всю оставшуюся жизнь будет сидеть на битом стекле, чем сделает такую ошибку и выйдет замуж за кого-нибудь вроде Лукаса.
Он продолжил:
— Я всего лишь хотел присутствовать здесь, когда приедет маклер. Никогда не вредно проконтролировать самому. Мы ведь хотим, чтобы все прошло правильно, или как?
И он опять улыбнулся своей инфернальной улыбкой. Эрика открыла дверь и протиснулась впереди него. Маклер запаздывал, но она надеялась, что он скоро появится: ее совершенно не радовала перспектива находиться наедине с Лукасом. Он вошел в дом следом за ней. Эрика сняла куртку и начала копошиться на кухне. Единственная линия поведения, которой она могла придерживаться в отношении Лукаса, — это игнорировать его. Она слышала, что он ходит по дому, как инспектор. Он был здесь всего лишь в третий или четвертый раз. Красота и простота не были предметом восхищения Лукаса, и он никогда не выказывал большого интереса к встречам с семьей Анны. Отец на дух не переносил своего зятя, и эти чувства были взаимны. Когда Анна и дети приезжали, то они обычно приезжали одни. Эрике не нравилось, что Лукас расхаживает по дому и трогает вещи в комнатах, то, что он двигает мебель и безделушки. Эрика с трудом подавила в себе желание идти за ним следом с тряпкой и вытирать все, чего он касается. Она вздохнула с облегчением, увидев, что в ворота заезжает «вольво», за рулем которого сидит седой мужчина. Она поторопилась впустить маклера, а потом пошла в свой кабинет и закрыла дверь. Ей не хотелось видеть, как он будет ходить и рассматривать дом ее детства, оценивая, на сколько он потянет в звонкой монете.