Свиные отбивные на косточке, пожалуй, были простоваты и великоваты, чтобы подавать их на званом вечере, но вот как-то подумалось, что сегодня вечер обыкновенный, да и нужна не столько изысканность, сколько сытность. Мясо легло на сковородку с характерным шипением.
— Никак. Первый спустя месяц после помолвки упился до смерти. Второй решил, что жизнь дороже денег.
Василиса кивнула.
Знакомо.
Шипение стихло. Кипело масло. Жарилось мясо.
— Оказывается, она сбежала…
— Кто?
— Тетушка. Я не знала… я многого, получается, не знала, — это Марья произнесла с немалой задумчивостью. — Сергей Владимирович рассказал. После того, как последняя помолвка была расторгнута, пошли слухи…
Василиса перевернула отбивные на другую сторону. Вовремя. Корочка получилась темною, но не горелой. А теперь и розмарин добавить можно, заодно уж и кусочек сливочного масла. И он, стремительно истаивая, добавляет мясу аромата. Главное вновь же, не передержать, потому как сливочное масло горит во мгновение ока. Но пока оно плавится, заволакивая сковороду желтой пеной, надобно поливать мясо.
Быстро.
И часто. Чтобы образовалась поверху мягкая сливочная пленка, которая станет этакой глазурью.
— И бабушка решила, что, коль уж не задалась светская жизнь, то следует обратиться к Богу. Она договорилась с монастырем, чтобы тетушку приняли послушницей.
— С монастырем?
Василиса едва ложку не выронила, благо, вовремя спохватилась. Дикость какая!
— Незамужняя девица — позор семьи, а уж такая, про которую говорят… разное и подавно.
Масло перекипело.
Теперь отбивные снять и пристроить на стальной бляхе. И в духовку минут на десять, не больше. Василиса прислушалась к своим ощущениям, и кивнула, определенно, не больше. А пока гарниром заняться.
И соусом.
— Тетушка не пожелала подчиниться родительской воле. И сбежала. А потом объявилась спустя пять лет. Замужней женщиной.
— Но бабушка ее все равно не простила, так?
— Не знаю. Возможно. А может, она просто не хотела признавать, что ошиблась? Или боялась?
— И меня тоже?
— И тебя.
Закипело молоко, побежало, грозя выбраться за пределы ковша, и в этом молоке поплыли, закружились куски цветной капусты. А вот брокколи стоит обжарить. Или лучше все-таки шалфей? Или и то, и другое?
— Как думаешь, брокколи или шалфей?
— И то, и другое, — без тени сомнений сказала Марья. — И побольше. Поверь, после таких подвигов у них аппетит… в общем, мяса тоже сделай столько же. И картошки.
— Картошки?
Марья, помнится, прежде не жаловала картофель.
— Им. А мне вот брокколи с этим твоим соусом.
— Сливочным?
— Именно… так вот, думаю, тетушка и сама-то не слишком стремилась сблизиться. Вот отцу она писала, да… а бабушке? Не знаю. Но знаю, что выяснилось, что у тетушки есть некое имущество, которое ей передала собственная ее тетка.
Соус Василиса, подумав, все-таки решила делать не из сливок, слишком уж тяжелым он выйдет, но из выпаренного портвейна, благо, имелся местный, густой, тяжелый, с ярким ароматом. Самое оно, чтобы к мясу.
А Марье и отдельно можно будет.
И картофель… картофель чистить надо. Или… хватит помыть? А потом растолочь, прямо с кожурой, смешав с грибами и обжаренным луком. Кажется, оставалась еще корзинка шампиньонов… лисички были бы лучше, но их время еще не началось.
Или без грибов?
— На эти деньги дом и был построен. Ее муж не то, чтобы был вовсе беден, скорее уж не так богат, чтобы начать собственное дело…
— Но он не умер.
— Именно. Он не умер, хотя и своих детей у них не появилось.
— А… воду подогрей, — попросила Василиса. И Марья, привстав, коснулась сияющего бока кастрюли. Медь моментально покраснела, зашипела, заскворчала, выплюнув столб пара. — Не так сильно!
— Извини. Ее звали Алтана.
— Как?
Имя было… неправильным. Разве в роду Радковских-Кевич кто-то может назвать ребенка подобным? Выходит, что может.
— И была она старше бабушки, вот только оказалось, что права наследовать род и имя она не имеет.
— Полагаешь…
— Почти уверена, что та женщина… странно, что я только-только узнала о ее существовании… так вот, ее даже в родовой книге не было.
— А я?
— Что ты?
— Я есть в родовой книге?
— Была. Определенно. И тетушка была… хотя… я давно туда не заглядывала, честно. — Марья наблюдала, как один за другим ныряют в кипящую воду клубни картофеля.
Мясо отдыхало.
Соус выпаривался. Пюре из цветной капусты оставалось лишь перемолоть, а обжарка брокколи не займет много времени.
— Когда вот учила, тогда да… надо будет попросить Александра, — это Марья произнесла с немалой задумчивостью. — Алтана вышла замуж за купеческого сына. Потом. После войны. Может, поэтому?
Мезальянс?
Вполне себе причина отказать от дома и лишить права на наследование, но вот… недостаточная, чтобы вовсе вымарать имя из родовой книги.
— Самое интересное знаешь, что?
— Не знаю, — Василиса слила излишек молока и добавила масло. А после сплела простенькое заклятье, измельчившее пюре до гладкости.
— Она еще жива.
— Кто?
— Алтана Александровна Истомина, в девичестве Радковская-Кевич…
— Жива?
— И не так уж стара, всего-то восемьдесят пять лет, что для мага не так уж и много, — Марья принюхалась. — Вот объясни, почему пахнет цветная капуста отвратительно, а пюре получается вкусным?
— Понятия не имею, — ответила Василиса, причем совершенно искренне. Пахла цветная капуста при варке и вправду весьма специфически. — Главное, ведь получается.
— Получается… я попросила Сергея Владимировича связаться с нею.
— С…
— Двоюродной бабушкой, кажется так.
Двоюродная бабушка.
Странно-то как… вот так живешь, живешь, а потом выясняется, что у тебя целая двоюродная бабушка есть.
— Не уверена, правда, что она захочет с нами встретиться, но… думается, если кто и может пролить свет на то, что все-таки произошло, то это она.
Марья потянула носом.
И в животе ее заурчало.
— Скоро уже? — поинтересовалась она.
— Скоро, — подтвердила Василиса, стабилизируя соус. — Только… может, ветчины еще нарезать? И сыра?
— Все режь. Увидишь, сожрут и добавки потребуют.
Марья, если и ошиблась, то самую малость. Сожрали, как она изволила выразиться, действительно все, но вот добавки не потребовали. Может, застеснялись, а может, насытились все-таки.
А ночью Василисе приснились лошади. И теперь она не просто смотрела, она знала имена. Много имен, удивительно просто, как в голове ее, которая отказывалась запоминать простейшие вещи, вроде тех же латинских пословиц или французских слов, вместилось столько.
— Никак. Первый спустя месяц после помолвки упился до смерти. Второй решил, что жизнь дороже денег.
Василиса кивнула.
Знакомо.
Шипение стихло. Кипело масло. Жарилось мясо.
— Оказывается, она сбежала…
— Кто?
— Тетушка. Я не знала… я многого, получается, не знала, — это Марья произнесла с немалой задумчивостью. — Сергей Владимирович рассказал. После того, как последняя помолвка была расторгнута, пошли слухи…
Василиса перевернула отбивные на другую сторону. Вовремя. Корочка получилась темною, но не горелой. А теперь и розмарин добавить можно, заодно уж и кусочек сливочного масла. И он, стремительно истаивая, добавляет мясу аромата. Главное вновь же, не передержать, потому как сливочное масло горит во мгновение ока. Но пока оно плавится, заволакивая сковороду желтой пеной, надобно поливать мясо.
Быстро.
И часто. Чтобы образовалась поверху мягкая сливочная пленка, которая станет этакой глазурью.
— И бабушка решила, что, коль уж не задалась светская жизнь, то следует обратиться к Богу. Она договорилась с монастырем, чтобы тетушку приняли послушницей.
— С монастырем?
Василиса едва ложку не выронила, благо, вовремя спохватилась. Дикость какая!
— Незамужняя девица — позор семьи, а уж такая, про которую говорят… разное и подавно.
Масло перекипело.
Теперь отбивные снять и пристроить на стальной бляхе. И в духовку минут на десять, не больше. Василиса прислушалась к своим ощущениям, и кивнула, определенно, не больше. А пока гарниром заняться.
И соусом.
— Тетушка не пожелала подчиниться родительской воле. И сбежала. А потом объявилась спустя пять лет. Замужней женщиной.
— Но бабушка ее все равно не простила, так?
— Не знаю. Возможно. А может, она просто не хотела признавать, что ошиблась? Или боялась?
— И меня тоже?
— И тебя.
Закипело молоко, побежало, грозя выбраться за пределы ковша, и в этом молоке поплыли, закружились куски цветной капусты. А вот брокколи стоит обжарить. Или лучше все-таки шалфей? Или и то, и другое?
— Как думаешь, брокколи или шалфей?
— И то, и другое, — без тени сомнений сказала Марья. — И побольше. Поверь, после таких подвигов у них аппетит… в общем, мяса тоже сделай столько же. И картошки.
— Картошки?
Марья, помнится, прежде не жаловала картофель.
— Им. А мне вот брокколи с этим твоим соусом.
— Сливочным?
— Именно… так вот, думаю, тетушка и сама-то не слишком стремилась сблизиться. Вот отцу она писала, да… а бабушке? Не знаю. Но знаю, что выяснилось, что у тетушки есть некое имущество, которое ей передала собственная ее тетка.
Соус Василиса, подумав, все-таки решила делать не из сливок, слишком уж тяжелым он выйдет, но из выпаренного портвейна, благо, имелся местный, густой, тяжелый, с ярким ароматом. Самое оно, чтобы к мясу.
А Марье и отдельно можно будет.
И картофель… картофель чистить надо. Или… хватит помыть? А потом растолочь, прямо с кожурой, смешав с грибами и обжаренным луком. Кажется, оставалась еще корзинка шампиньонов… лисички были бы лучше, но их время еще не началось.
Или без грибов?
— На эти деньги дом и был построен. Ее муж не то, чтобы был вовсе беден, скорее уж не так богат, чтобы начать собственное дело…
— Но он не умер.
— Именно. Он не умер, хотя и своих детей у них не появилось.
— А… воду подогрей, — попросила Василиса. И Марья, привстав, коснулась сияющего бока кастрюли. Медь моментально покраснела, зашипела, заскворчала, выплюнув столб пара. — Не так сильно!
— Извини. Ее звали Алтана.
— Как?
Имя было… неправильным. Разве в роду Радковских-Кевич кто-то может назвать ребенка подобным? Выходит, что может.
— И была она старше бабушки, вот только оказалось, что права наследовать род и имя она не имеет.
— Полагаешь…
— Почти уверена, что та женщина… странно, что я только-только узнала о ее существовании… так вот, ее даже в родовой книге не было.
— А я?
— Что ты?
— Я есть в родовой книге?
— Была. Определенно. И тетушка была… хотя… я давно туда не заглядывала, честно. — Марья наблюдала, как один за другим ныряют в кипящую воду клубни картофеля.
Мясо отдыхало.
Соус выпаривался. Пюре из цветной капусты оставалось лишь перемолоть, а обжарка брокколи не займет много времени.
— Когда вот учила, тогда да… надо будет попросить Александра, — это Марья произнесла с немалой задумчивостью. — Алтана вышла замуж за купеческого сына. Потом. После войны. Может, поэтому?
Мезальянс?
Вполне себе причина отказать от дома и лишить права на наследование, но вот… недостаточная, чтобы вовсе вымарать имя из родовой книги.
— Самое интересное знаешь, что?
— Не знаю, — Василиса слила излишек молока и добавила масло. А после сплела простенькое заклятье, измельчившее пюре до гладкости.
— Она еще жива.
— Кто?
— Алтана Александровна Истомина, в девичестве Радковская-Кевич…
— Жива?
— И не так уж стара, всего-то восемьдесят пять лет, что для мага не так уж и много, — Марья принюхалась. — Вот объясни, почему пахнет цветная капуста отвратительно, а пюре получается вкусным?
— Понятия не имею, — ответила Василиса, причем совершенно искренне. Пахла цветная капуста при варке и вправду весьма специфически. — Главное, ведь получается.
— Получается… я попросила Сергея Владимировича связаться с нею.
— С…
— Двоюродной бабушкой, кажется так.
Двоюродная бабушка.
Странно-то как… вот так живешь, живешь, а потом выясняется, что у тебя целая двоюродная бабушка есть.
— Не уверена, правда, что она захочет с нами встретиться, но… думается, если кто и может пролить свет на то, что все-таки произошло, то это она.
Марья потянула носом.
И в животе ее заурчало.
— Скоро уже? — поинтересовалась она.
— Скоро, — подтвердила Василиса, стабилизируя соус. — Только… может, ветчины еще нарезать? И сыра?
— Все режь. Увидишь, сожрут и добавки потребуют.
Марья, если и ошиблась, то самую малость. Сожрали, как она изволила выразиться, действительно все, но вот добавки не потребовали. Может, застеснялись, а может, насытились все-таки.
А ночью Василисе приснились лошади. И теперь она не просто смотрела, она знала имена. Много имен, удивительно просто, как в голове ее, которая отказывалась запоминать простейшие вещи, вроде тех же латинских пословиц или французских слов, вместилось столько.