— Дышите, — велели ему строго.

Подняли. Встряхнули так, словно весу в нем вовсе не было. И сунули под нос мензурку с жидкостью, от которой остро пахло канифолью.

И вкус был… препоганый.

Канифоли, конечно, пробовать не доводилось, но появились подозрения, что это она и была.

— И еще…

Содержимое следующей мензурки заморозила рот и горло, Демьян только и сумел, что просипеть:

— Что вы…

— Исправляю собственные ошибки. И надеюсь, вы с пониманием к тому отнесетесь.

Мир поплыл перед глазами, и Демьян как-то отстраненно подумал, что не зря он всегда опасался целителей. Страшные люди.

И что хуже всего, с фантазией.

Он не знал, сколь долго находился без сознания, но когда пришел, то первым, кого он увидел, был некромант. Он сидел на корточках, как-то сгорбившись, упираясь длиннющими нескладными руками в пол. Спина его выгнулась горбом, а в выгоревших до белизны волосах виднелись искорки.

Темные.

— Что… — горло еще было замороженным.

— Интересно, — сказал Ладислав, ткнув в лоб Демьяна пальцем. — Очень интересно.

Он склонил голову на бок и спросил:

— Что видишь?

— Тебя, — Демьян прислушался к себе. Он снова лежал и на животе, а вот спина горела, знакомо так горело, и жар этот захватывал бока, шею… кажется, щеку тоже. Демьян поднял руку, чтобы потрогать, но некромант ее перехватил.

— Лежи, — сказал он. — Узорам нужно стабилизироваться.

Демьян только закрыл глаза.

Интересно, когда это дело закончится, на Демьяне останется хотя бы один клочок чистой кожи? Разве что на пятках. И то не факт.

— Видишь что? — повторил Ладислав.

— Тебя, — раздражение было неуместным, ибо некромант совершенно точно не был виноват в Демьяновых бедах, как и никто, кроме самого Демьяна, но справиться с ним оказалось куда как непросто.

— А еще?

— А что я должен увидеть?

— Не знаю. То, что необычно. Непривычно. Неприятно порой… просто приглядись.

И уставился на Демьяна.

— Глаза, — понял тот вдруг. — У тебя не черные… и не синие, будто… дымом затянуты. И в волосах…

Искры больше не походили на искры, скорее уж на ошметки того самого дыма. Или скорее даже тумана, который окутывал всю фигуру Ладислава. Он колыхался, изредка выпускал щупальца, которые тотчас втягивал. И сам вид этого тумана вызывал отвращение.

Замутило.

— Закрой глаза и попытайся расслабиться, — Ладислав уселся на пол и скрестил ноги. — То, что ты видишь, это не совсем явь. Просто разум твой преобразует увиденное в привычные тебе образы. Это до крайности неприятный процесс. Потребуется время.

— Сколько?

— Минута. Час. День. Месяцы… кому-то и года мало, чтобы привыкнуть, но такие обычно сходят с ума.

— Спасибо, — сходить с ума Демьян не собирался. И глаза закрыл. Приоткрыл. Снова замутило. Теперь туман окружал не только Ладислава. Ошметки его лежали на столе, виднелись на полу, покрывали стопку книг на полках, и эта стопка одновременно манила и отвращала. Хотелось взять ее в руки.

И страшно становилось от мысли, что взять придется.

Демьян вновь закрыл глаза.

— Интересный эффект… тот единственный уцелевший из экспедиции Берядинского, он ведь не был в полной мере безумцем. В первые годы да, он только прятался и трясся, не способный говорить. Но потом, после, ему частично удалось совладать с нечаянным даром.

— Даром?


Этакий дар, коль будет позволено сказать, Демьяну и даром не надобен был. Его и собственный устраивал в полной-то мере.

— Изначально Эдуард Львович Тихонов был стихийником со сродством к огню. Дар яркий, выраженный, что и весьма способствовало карьере. Третий сын обедневшего аристократа только и мог рассчитывать, что на этот свой дар. И до определенного времени ему везло. Он неплохо показал себя, что в турецкой компании, что в Маньчжурских степях, а вот со столицей не сладил. Имел неосторожность ввязаться в дуэль с человеком, который имел много самомнения и знатной родни. От смерти его не спасло, а вот Тихонову пришлось оставить службу. Это его весьма… огорчило. От огорчения, не иначе, он и примкнул к экспедиции.

— Интересно.

Жжение медленно переходило в зуд.

— А Никанор Бальтазарович где?

— С Вещерским общаются. Ему пока лучше к тебе не лезть. Едва не угробил… Тихонова тоже целители лечили. Как умели. А умели они в то время большей частью силой делиться. И сперва помогало. Да… а потом что-то произошло, и эта самая сырая сила едва не спровадила бедолагу на тот свет. И когда это поняли, от Тихонова отстали. А он неожиданно пошел на поправку.

Зуд усиливался. И чтобы не почесаться, пришлось вцепиться обеими руками в кушетку. А заодно глаза открыть. Туман не исчез, скорее уж побледнел, правда, если не вглядываться. Но вот стоило вглядеться…

С тошнотой Демьян сладил.

— Тогда и выяснилось, что прямое воздействие не всегда полезно… а вот сила очищенная, преобразованная накопителем, принимается куда как легче.

Перед Демьяном лег мутноватый камень, больше похожий на кусок оплавленного стекла.

— Что это?

— Накопитель. Более того, оказалось, что разницы-то особой нет, стихийная сила или вот наша. Но это тоже… официальной наукой не признано.

Демьян накрыл камень ладонью.

Теплый.

И тепло-то такое ласковое, знакомое до боли, хотя Демьян, сколь ни силился, не способен был вспомнить, откуда возникло это ощущение.

— Возможно, если бы рядом нашелся кто-то, способный объяснить Тихонову, что он перед собой видит, он сумел бы привыкнуть…

— К чему?

— К тому, что собственный дар его претерпел изменения.

Тепло уходило в ладонь, ласково покалывая пальцы, растекаясь по крови, принося невероятнейшее облегчение.

— Он утратил сродство со стихией, и обрел способности оперировать энергией мертвого мира. Правда, так до конца жизни и не смирился с этим. Он видел… многое видел.

— Туман?

— Не совсем. Как я понимаю, скорее саму суть людей. И потому ему казалось, что его окружают чудовища. Или ангелы. Или существа, о которых он говорил, что они столь прекрасны, что у него нет слов, чтобы описать.

Но ведь описал же.

Зуд стих.

А тошнота… не то, чтобы отступила.

— То есть, я тоже… больше не маг?

Пустоты не было.

Напротив, под сердцем дрожала искра дара, слабая, хрупкая, что весенний лед, но была же. Или… Демьян потянулся было к ней.

Теплая.

А туман перед глазами уплотнился, и в нем появились тончайшие нити, что уходили куда-то… в стены? В вещи?

— Не знаю, — Ладислава туман окутывал полностью, собираясь за плечами в некое подобие крыльев. — Мертвомир… он иной по своей сути. И его только-только начинают изучать. Как и дары, которыми он наделяет людей, способных его коснуться.

— И я…

— Теперь способен.

Демьян сел. И вытянув руку, позвал свою искру, которая распустилась на ладони сгустком тумана.

— Значит, я теперь некромант?

— Возможно.

Не было печали.

Некромантов не любят. И нельзя сказать, что для нелюбви этой вовсе нет причин. Есть… и туман свернулся клубком на ладони.