- А гости к нему наведывались?
- Никак нет.
- И сам он, стало быть, не выходил… что ж, оружие имеешь?
- Как можно, барин…
- Можно, - разрешил Вещерский. – Демьян Еремеевич?
- При мне.
Интуиция молчала. Не чуялось ни дурного, ни хорошего. Просто… подумалось, что и вправду ехали зря. Если Василий Павлович и причастен к поджогу, который при ближайшем рассмотрении выглядел предприятием найглупейшим, то вряд ли он стал бы дожидаться полиции.
Или не полиции.
А уж бомба…
…бомба, которая не взорвалась.
Почему?
И какое к тому отношение имеет супруга князя? И сестра оной, Василиса Александровна… и… сказали бы ей о пожаре? Всенепременно. Как бы она поступила, этакую новость услыхав? Что-то подсказывало, что бросилась бы тушить, пусть и не имея ни сил, ни умений, но все одно не способная находиться в стороне.
А если на то и был расчет?
Но бомба не взорвалась.
В доме было светло. Свет проникал сквозь огромные окна, ложился на ковры, которых тут не жалели. Свет окрашивал широкие перила лестницы во все оттенки золота, да и сама эта лестница гляделась роскошною. Свет окутывал позолотой деревца в кадках и высвечивал тиснение на обоях.
- Третий этаж, - любезно подсказал дворник, который изрядно робел. Верно, в дом с белого хода ему заглядывать не приходилось.
- Вот что, - Вещерскому пришла в голову та же мысль, что и Демьяну. – Иди-ка ты к черному. И если кто бежать вздумает, лови.
- Может, городового кликнуть? Аль из жандармов кого?
Дворник явно пребывал в сомнениях. Оно, конечно, господин пресолидный, однако и публика в доме обреталась не из простых. Нажалуются хозяйке на произвол, та и не станет разбираться, укажет на дверь.
- Не волнуйся, - перед самым носом дворника возникла хорошо знакомая Демьяну бляха. – По делам тайной службы…
Дворник заробел еще больше.
И понятно оно. Кому охота с тайною службой связываться? Однако выбора ему не оставили. Он вздохнул, перекрестился и сказал:
- Все в руце Божьей.
Оно-то так, только… опять вот сделалось беспокойно. И беспокойство это нарастало с каждым шагом. Оно душило, давило, заставляя прислушиваться ко всему, что происходило вокруг.
Вот кто-то смеется.
Смех женский и донельзя радостный. Звенит пианино. Дымом пахнет, но не тем, едким, заставляющим думать о пожаре. Аромат мягкий, сигарный.
Стучат друг о друга костяные шары.
И тонет в мягкости ковра довольный возглас. На третьем этаже тихо и тишина эта кажется густою, ненастоящей.
- Стойте, - Демьяну стыдно за это слово и за собственный страх. Но он точно знает, что дальше идти нельзя. – Нельзя.
Как ни странно, Вещерский не выказывает удивления, как и небрежения.
Кивает.
И медленно осторожно пятится.
Окидывает дом взглядом. И говорит:
- Выводите людей…
- Как?
У Демьяна-то и бляхи нет, а кто ж его послушает.
- И вправду… погоди, - из внутреннего кармана, который представился вдруг Демьяну вовсе бездонным, появляется та самая бляха. – Скажите… скажите, что-нибудь скажите, но убирайте всех…
- А если…
- Нет, не ошиблись, - Вещерский провел ладонью, и в полумраке коридора вспыхнули искры. – Вот… зар-раза!
Искры погасли прежде, чем Демьян сумел различить рисунок, в который они сложились.
- У вас, однако, чутье… стойте. Пожалуй, здесь мы…
Вещерский положил ладони на стену, и по той прокатилась волна силы. В висках снова заломило, а воздух в коридоре стал вдруг густым и тяжелым.
- Так…
Стазис давно перестал быть чудом, пользовались им широко, и Демьян слышал, что даже людей в него погрузить пытались, однако все ж без особого успеха. Но чтобы весь коридор…
- Живых там нет, - сказал Вещерский с немалым удовлетворением. – А мертвым оно не повредит. И вообще… пойдемте-ка как раз живыми и займемся…
Глава 28
Глава 28
Василиса вновь проснулась на рассвете.
Вот ведь… и легла, почитай, пару часов тому, а все одно сна ни в одном глазу, хотя и отдохнувшей себя она не ощущала. Повалявшись в постели в надежде вновь уснуть, Василиса вынуждена была признать, что не получится. А потому…
Тесто за ночь поднялось огромным шаром, от которого знакомо и сладковато пахло хлебом. Присыпанное мукой, обмятое, оно просело, но к рукам не липло. Мялось легко, каталось и того легче.
Василиса решила сделать плюшки.
Мака, правда, не нашлось, но и без него обойдется. Сливочное масло, сахар и корица. Просто. Ароматно. И для завтрака – самое оно. Марья, конечно, раньше полудня не встанет, но, может, оно и к лучшему. Слишком многое нужно было обдумать.
И Василиса думала.
Сразу и обо всем.
Любила ли она?
Ей казалось, что да… то есть с Алексеем ее Марья познакомила. Был он то ли приятелем Вещерского, то ли просто знакомым, который показался Марье в достаточной мере приличным, чтобы принять его в семью. Был Алексей… Господи, да она не помнит, каким он был.
Веселым?
Пожалуй. Он много шутил и сам первым же над своими шутками смеялся. Любил говорить, что жизнь слишком хороша, чтобы тратить ее по пустякам… а в остальном? Надо же, не так много времени и прошло, а Василиса напрочь забыла, как он выглядел. Высокий. Кажется. Выше ее… точно выше, Марья не терпела подле себя низких мужчин, отчего-то полагая невысокий рост почти верною приметой душевной подлости. И откуда у нее этакое предубеждение взялось?
Но дальше… блондин или брюнет?
Или вовсе рыжий?
Нет, рыжего она бы запомнила. А теперь что?
Руки раскатывали кругляши теста, смазывали их топленым маслом, сами посыпали смесью коричневого тростникового сахара и корицы.
Странно-то как… Василиса прекрасно помнит свое волнение. И радость. И предвкушение… наконец-то она, Василиса, станет взрослой. Глупость какая, будто нельзя стать взрослой, не побывав замужем. И счастье какое-то невозможное, головокружительное, только вовсе не от любви. Скорее уж от предвкушения, что она выйдет замуж…
Каталоги.
Разговоры. И радостная Марья, которая, хоть и в положении пребывает, а находит время заниматься… список гостей. Салфетки и цветы. Образцы тканей привозят ежедневно.
И фарфора, ибо сервиз будет заказан специально для торжества.
И ленты.
Голуби, которых доставят из-под Петербурга, ибо только там можно взять по-настоящему белоснежных красивых голубей. Меню торжественного завтрака…
А потом письмо, то самое, короткое, которому Василиса не поверила.
Она скатала тесто колбаскою, согнула пополам, защипнула основание и резко, зло, махнула ножом, разделяя надвое. Получилось сердечко.
…вы замечательная девушка, но сердце мое отдано другой. И не в силах…
Александр пообещал, что, когда вырастет, то найдет поганца и вызовет на дуэль. К счастью, повзрослев, поумнел. Да и уехал Ковалевич далеко, говорили, за границу подался, понимая, что в Империи ему с новою его женой жизни не будет.
- Никак нет.
- И сам он, стало быть, не выходил… что ж, оружие имеешь?
- Как можно, барин…
- Можно, - разрешил Вещерский. – Демьян Еремеевич?
- При мне.
Интуиция молчала. Не чуялось ни дурного, ни хорошего. Просто… подумалось, что и вправду ехали зря. Если Василий Павлович и причастен к поджогу, который при ближайшем рассмотрении выглядел предприятием найглупейшим, то вряд ли он стал бы дожидаться полиции.
Или не полиции.
А уж бомба…
…бомба, которая не взорвалась.
Почему?
И какое к тому отношение имеет супруга князя? И сестра оной, Василиса Александровна… и… сказали бы ей о пожаре? Всенепременно. Как бы она поступила, этакую новость услыхав? Что-то подсказывало, что бросилась бы тушить, пусть и не имея ни сил, ни умений, но все одно не способная находиться в стороне.
А если на то и был расчет?
Но бомба не взорвалась.
В доме было светло. Свет проникал сквозь огромные окна, ложился на ковры, которых тут не жалели. Свет окрашивал широкие перила лестницы во все оттенки золота, да и сама эта лестница гляделась роскошною. Свет окутывал позолотой деревца в кадках и высвечивал тиснение на обоях.
- Третий этаж, - любезно подсказал дворник, который изрядно робел. Верно, в дом с белого хода ему заглядывать не приходилось.
- Вот что, - Вещерскому пришла в голову та же мысль, что и Демьяну. – Иди-ка ты к черному. И если кто бежать вздумает, лови.
- Может, городового кликнуть? Аль из жандармов кого?
Дворник явно пребывал в сомнениях. Оно, конечно, господин пресолидный, однако и публика в доме обреталась не из простых. Нажалуются хозяйке на произвол, та и не станет разбираться, укажет на дверь.
- Не волнуйся, - перед самым носом дворника возникла хорошо знакомая Демьяну бляха. – По делам тайной службы…
Дворник заробел еще больше.
И понятно оно. Кому охота с тайною службой связываться? Однако выбора ему не оставили. Он вздохнул, перекрестился и сказал:
- Все в руце Божьей.
Оно-то так, только… опять вот сделалось беспокойно. И беспокойство это нарастало с каждым шагом. Оно душило, давило, заставляя прислушиваться ко всему, что происходило вокруг.
Вот кто-то смеется.
Смех женский и донельзя радостный. Звенит пианино. Дымом пахнет, но не тем, едким, заставляющим думать о пожаре. Аромат мягкий, сигарный.
Стучат друг о друга костяные шары.
И тонет в мягкости ковра довольный возглас. На третьем этаже тихо и тишина эта кажется густою, ненастоящей.
- Стойте, - Демьяну стыдно за это слово и за собственный страх. Но он точно знает, что дальше идти нельзя. – Нельзя.
Как ни странно, Вещерский не выказывает удивления, как и небрежения.
Кивает.
И медленно осторожно пятится.
Окидывает дом взглядом. И говорит:
- Выводите людей…
- Как?
У Демьяна-то и бляхи нет, а кто ж его послушает.
- И вправду… погоди, - из внутреннего кармана, который представился вдруг Демьяну вовсе бездонным, появляется та самая бляха. – Скажите… скажите, что-нибудь скажите, но убирайте всех…
- А если…
- Нет, не ошиблись, - Вещерский провел ладонью, и в полумраке коридора вспыхнули искры. – Вот… зар-раза!
Искры погасли прежде, чем Демьян сумел различить рисунок, в который они сложились.
- У вас, однако, чутье… стойте. Пожалуй, здесь мы…
Вещерский положил ладони на стену, и по той прокатилась волна силы. В висках снова заломило, а воздух в коридоре стал вдруг густым и тяжелым.
- Так…
Стазис давно перестал быть чудом, пользовались им широко, и Демьян слышал, что даже людей в него погрузить пытались, однако все ж без особого успеха. Но чтобы весь коридор…
- Живых там нет, - сказал Вещерский с немалым удовлетворением. – А мертвым оно не повредит. И вообще… пойдемте-ка как раз живыми и займемся…
Глава 28
Глава 28
Василиса вновь проснулась на рассвете.
Вот ведь… и легла, почитай, пару часов тому, а все одно сна ни в одном глазу, хотя и отдохнувшей себя она не ощущала. Повалявшись в постели в надежде вновь уснуть, Василиса вынуждена была признать, что не получится. А потому…
Тесто за ночь поднялось огромным шаром, от которого знакомо и сладковато пахло хлебом. Присыпанное мукой, обмятое, оно просело, но к рукам не липло. Мялось легко, каталось и того легче.
Василиса решила сделать плюшки.
Мака, правда, не нашлось, но и без него обойдется. Сливочное масло, сахар и корица. Просто. Ароматно. И для завтрака – самое оно. Марья, конечно, раньше полудня не встанет, но, может, оно и к лучшему. Слишком многое нужно было обдумать.
И Василиса думала.
Сразу и обо всем.
Любила ли она?
Ей казалось, что да… то есть с Алексеем ее Марья познакомила. Был он то ли приятелем Вещерского, то ли просто знакомым, который показался Марье в достаточной мере приличным, чтобы принять его в семью. Был Алексей… Господи, да она не помнит, каким он был.
Веселым?
Пожалуй. Он много шутил и сам первым же над своими шутками смеялся. Любил говорить, что жизнь слишком хороша, чтобы тратить ее по пустякам… а в остальном? Надо же, не так много времени и прошло, а Василиса напрочь забыла, как он выглядел. Высокий. Кажется. Выше ее… точно выше, Марья не терпела подле себя низких мужчин, отчего-то полагая невысокий рост почти верною приметой душевной подлости. И откуда у нее этакое предубеждение взялось?
Но дальше… блондин или брюнет?
Или вовсе рыжий?
Нет, рыжего она бы запомнила. А теперь что?
Руки раскатывали кругляши теста, смазывали их топленым маслом, сами посыпали смесью коричневого тростникового сахара и корицы.
Странно-то как… Василиса прекрасно помнит свое волнение. И радость. И предвкушение… наконец-то она, Василиса, станет взрослой. Глупость какая, будто нельзя стать взрослой, не побывав замужем. И счастье какое-то невозможное, головокружительное, только вовсе не от любви. Скорее уж от предвкушения, что она выйдет замуж…
Каталоги.
Разговоры. И радостная Марья, которая, хоть и в положении пребывает, а находит время заниматься… список гостей. Салфетки и цветы. Образцы тканей привозят ежедневно.
И фарфора, ибо сервиз будет заказан специально для торжества.
И ленты.
Голуби, которых доставят из-под Петербурга, ибо только там можно взять по-настоящему белоснежных красивых голубей. Меню торжественного завтрака…
А потом письмо, то самое, короткое, которому Василиса не поверила.
Она скатала тесто колбаскою, согнула пополам, защипнула основание и резко, зло, махнула ножом, разделяя надвое. Получилось сердечко.
…вы замечательная девушка, но сердце мое отдано другой. И не в силах…
Александр пообещал, что, когда вырастет, то найдет поганца и вызовет на дуэль. К счастью, повзрослев, поумнел. Да и уехал Ковалевич далеко, говорили, за границу подался, понимая, что в Империи ему с новою его женой жизни не будет.