– Значит, не ответишь?

Когда Арон отворачивался, в его лице стыла странная обречённость.

– Будь по-твоему. Рано или поздно ты сама всё поймёшь.

Таша смотрела ему вслед, пока шёлковый шелест не растаял на лестнице.

…трусиха. Так и не спросила то, что хотела спросить больше всего. Слишком боялась поверить врагу. Слишком боялась услышать ответы.

Во всяком случае, оставлять всё как есть она тоже не собиралась.

Нащупав корвольф на груди, Таша отложила зеркальце на подоконник. Расстегнула цепочку на шее. Рассмотрела багряный камень – так, словно видела его впервые.

Положив мамин подарок в карман, слегка оцарапав пальцы о сосновый крест, едва не вывернув ткань наизнанку, пока дрожащая ладонь выскальзывала наружу, накинула на шею цепочку зеркальца-кулона.

Сознание было ясным, как никогда. Её не терзали сомнения. Казалось, она впервые отчётливо понимает, каким должен быть её следующий шаг.

Пускай этой игре пока далеко до конца, свои ходы она отныне будет делать сама.

Заправив зеркало под платье, Таша подняла взгляд. Увидев в оконном стекле чужое отражение, даже не отшатнулась – просто не осталось сил.

– С герцогом сегодня разберутся, – лишь устало сказала она Раксэне Норман. – Скоро ты сможешь спать спокойно.

Мёртвая женщина не ответила ей. Только улыбнулась – так, что заставила Ташу сунуть руку в карман за защитным крестом.

Ледяные пальцы нащупали подвеску с корвольфом. И всё.

Она ещё успела увидеть крест валяющимся у своих ног – неосторожно вытащенным и оброненным в момент, когда она убирала подвеску в тот же карман. Даже успела наклониться, прежде чем перед глазами её вспыхнул лунный свет, затапливая всё, сдавливая виски, заставляя её крик захлебнуться в потустороннем шёпоте, что захлестнул волной и утянул Ташу в ненавистную черноту.



…чуть позже в полумраке гостевой башенки, где погасли все свечи и половина волшебных огней, Таша распахнула глаза.

Серебристые радужки отчётливо отливали пугающей, чужеродной синевой, когда девушка, казавшаяся Ташей, подняла руку и дотронулась до своего лица. Отступив от окна, растянула губы в улыбке – так неуверенно, будто забыла, как это делается.

Лёгкой походкой вышла из комнаты и, шагнув на винтовую лесенку, скрылась во мраке, которого Раксэна Норман никогда не боялась.





* * *


– Какого дамнара?! – воскликнул Альдрем.

– По некоторым причинам она стала уязвимой ко всему, что связано с отражениями, – рассеянно произнёс он, отстранённо отметив, что события пошли по варианту, который он считал наименее вероятным. – Но не волнуйся, наш друг не единожды сталкивался с неупокоенными. Заставить призрака уйти на тот свет даже из чужого тела ему не составит труда.

Особых эмоций выходка беспокойной души Раксэны Норман у него не вызвала. Не то событие, которое могло поставить под угрозу хоть что-то… в отличие от разговора, произошедшего до того.

Впрочем, как раз в нём всё прошло, как планировалось.

Альдрем, кашлянув, аккуратно постучал стопкой бумаг о спинку кресла, выравнивая края:

– Так она больше ему не верит?

– Всё немного сложнее. – Металл звякнул о дерево, когда он отложил зеркальце на стол, не закрывая его, наблюдая, как девичий силуэт движется по коридорам Клаусхебера. – Не верит, но отчаянно хочет верить. Всё это было сказано сгоряча: уверен, подумай она немного, чуть-чуть остынь… однако она подумает после. И придёт к верным выводам. Она захочет, чтобы всё было как прежде, но этого не будет и быть не может. Доверие её расшатано, и теперь малейший толчок… – он резко расправил сжатые ладони, словно пуская молнии с кончиков пальцев, – пуф.

– Значит, хоть один не доверенный ей секрет, и…

– Да. Полный крах.

Альдрем довольно-таки бесцеремонно сунул бумаги под мышку.

– Вы ведь задумали что-то ещё. С этим зеркалом.

– Ничего особенного. Не считая того, что ей пора познакомиться с собственной тенью. – Он потянулся за выпивкой. – Она тошнотворно хорошая девочка. Чтобы выжить там, где она в конце концов окажется, придётся ей стать чуть менее хорошей.

– Ей?

– Тьма живёт в каждом сердце. Необходимо просто найти нужный ракурс, чтобы явить её на свет. – Когда он качнул бокалом, жидкий янтарь, лизнув краешек, нехотя скользнул обратно по стенкам. – Я лучше кого бы то ни было знаю, какой она может стать. Пока из неё выходит милая сказочная принцесса, но настоящая королева в своё время получится не хуже.

– Настоящая?


– Та, которая сможет править. Сама. Плести интриги, играть в дворцовые игры, быть бесстрастной… жестокой, когда есть нужда.

– А нельзя наоборот? Быть хорошей, а настоящее оставить другим?

– Можно. В истории, которая закончилась бы сразу после её коронации. И умолчала бы о том, что добрая королева Тариша жила недолго и точно не счастливо. – Приподняв бокал, он вгляделся поверх него в замысловатый рисунок каминной решётки. – Но история, написанная нами, будет иной.

Отражённое пламя танцевало в его глазах.

Живи в своей сказочке, пока можешь, подумал он. Всё равно осталось недолго.

Надеюсь, это сделает тебя чуточку счастливее, пока я ещё здесь.

О том, что будет после, отныне можно было не беспокоиться.

Те, кто обитал по ту сторону зеркал, редко давали обещания. Но если давали, обещания эти были неизбежнее вечности и нерушимее алмазного стекла.





Глава третья

Браки и помолвки





Клаусхебер спал. Лишь лунный свет искал лазейки сквозь витражные окна, расцвечивая пол пёстрыми узорами. В синих коридорах царила идиллическая тишина – в которой тем громче казались лёгкие девичьи шаги и шорох подола ночной рубашки Лавиэлль, вышедшей из спальни.

Девушка шагала быстро, но слегка неуверенно, как человек, не вполне доверяющий своим ногам. В лунном сиянии ледяные метки на её лице казались голубыми, как казались чёрными длинные ресницы, дрожавшие на сомкнутых веках – словно их обладательница по-прежнему лежала в постели и видела беспокойный сон.

– Лео!

Оклик далеко разнёсся по замку, нехотя просыпавшемуся вместе с хозяйкой. Кисти на раздвигавшихся портьерах тянулись к Лавиэлль, словно пытаясь ухватить её за плечо, но она шла вперёд – и во сне, выгнавшем её из тёплых объятий одеяла и перин, хватала ладонями пустоту, стараясь угнаться за кем-то.

– Лео, подожди!

По лестнице она спускалась почти бегом, удивительно ловко для того, кто перебирал босыми ногами ступеньки, не открывая глаз. Толкнув входные двери, которые очень не хотели поддаваться, выскользнула в сад.

Дорожка, вившаяся среди вязов и шиповника, привела её к фонтану.

Шагнув к тёмной фигуре, ждавшей на бортике, Лавиэлль улыбнулась так, словно могла её видеть.

– Вот ты где, – сказала она, бредя навстречу тому, кто звал её в колдовском видении, развернувшемся в её голове. – Ты обещал, что больше не будешь прятаться так, чтобы я не могла тебя найти.

Фигура, неторопливо поднявшись на ноги, развела руки в стороны, точно для братских объятий… и дёрнулась, когда в одну из этих рук впились чужие пальцы, соткавшиеся из воздуха.

– Не сегодня, Кэйрмиль, – сказал Арон, проявляясь из лунной тьмы, сталью сжимая тонкую девичью кисть.

Джеми, чары с которого спали секундой позже, оказался подле Лавиэлль как раз вовремя, чтобы девушка, которую больше не держали незримые ниточки эйрдалевой ворожбы, вместо жёсткой брусчатки упала ему на руки.

– И всё же тебе не мешало бы больше времени проводить с прекрасными лэн и меньше – с учебниками, – прокомментировал Алексас, когда Джеми, чуть не повалившись вместе с Лавиэлль, кое-как уложил её наземь. – Осторожнее. Нежнее. Ты всё-таки возлюбленную держишь, а не стопку книг. Хотя нет, как раз с книгами ты обращаешься с большим пиететом…

Джеми удержался от ответа. Слишком хорошо знал брата, чтобы не понимать: тот шутит, желая скрыть досадливую горечь осознания, что они оба купились на элементарный обман в виде невинного личика и оленьих глаз.

Выпрямившись, Джеми посмотрел на Кэйрмиль: она так и застыла в замешательстве, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

Впрочем, когда девушка заговорила, в певучем голосе её замешательства не было – как и страха, и злости, и любых интонаций, которых ждёшь от эйрдаля, пойманного за руку на месте преступления.

– Что вы здесь делаете? Зачем следили за моей племянницей среди ночи? И кто… а, вы, наверное, отец Кармайкл? Вас легко узнать… хотя, не могу не отметить, молва не передаёт и половины вашего истинного величия. – Звуки веяли вкрадчивым очарованием – казалось, можно было ощутить, как тает в воздухе их сладкий аромат. Понимание произнесённых слов мгновенно ускользало куда-то, терялось, оставляя вместо себя лишь чувство упоительного восторга. – Сожалею, что не смогла лично вас встретить. Мой муж был решительно против этого, он хотел вернуться в Клаусхебер после того, как вы его покинете… Однако судьбе всё-таки угодно было, чтобы мы увиделись.

Даже в молчании, пронизанном журчанием воды и шёпотом шиповника, Джеми слышал эхо её голоса: завораживающий напев, звучащий в памяти, когда музыкант давно уже взял последнюю ноту.

– Не смотри на неё, дурак!

Выкрик Алексаса с трудом пробился сквозь отзвуки речей Кэйрмиль, речным прибоем раскатывавшиеся в сознании. Впрочем, стоил ли он того, чтобы слышать его отчётливо?

Был ли какой-то смысл в его словах?..

– Вы… – после волшебного голоса Кэйрмиль речь самого Джеми казалась карканьем простуженного ворона, – вы хотели напасть на Лавиэлль.

– Напасть? С чего вы так решили? Бедняжка давно уже ходит во сне, а я как хозяйка особняка имею право быть где хочу и когда хочу. Прогуляться по ночному саду – в том числе. – Герцогиня перевела взгляд на Арона: тот как-то странно улыбался, крепко сжимая её запястье. – А вот почему вы следили за моей племянницей… Хотя забудем. Я так рада встрече с вами, что не стану требовать ответов. Не суть важно, в конце концов. – Отзвуки её голоса объясняли, уговаривали, нашёптывали о том, что невозможно выразить людским языком – только почувствовать сердцем. – Давайте лучше вернём милую Элль в её спальню и пройдёмся по саду. В свете Никадоры он ещё красивее, чем днём. Как думаете?

Удивительно: когда они столкнулись вчера, Кэйрмиль выглядела почти простушкой, но в лунном сиянии казалась выточенной из мрамора. Ожившая безупречность, воплощение Богини, один взгляд которой уносил тебя на гребне тёплой волны блаженства. Этот взгляд чаровал, этот взгляд обещал…