– Никто, кого стоило бы опасаться, – повторил Алексас слова, услышанные от дэя незадолго до того, как за ними закрылась дверь спальни Лавиэлль. Он достаточно пожил на этом свете, чтобы знать: порой самые простые фразы таят в себе куда больше скрытых смыслов, чем кажется. Особенно когда ты слышишь их из уст кого-то вроде Арона Кармайкла. – Не знаю. Видимо, маг ждёт чего-то… и нужный момент ещё не пришёл.
…он тоже думал, что на их королеву могут напасть этой ночью. Как и дэй, очевидно. И нисколько не удивился, что во время поисков призрака они не отходили далеко от гостевой башни. Выкрасть Ташу, пока её спутники заняты, было бы не так сложно… Во всяком случае, так мог подумать их враг.
Видимо, сегодня Арон Кармайкл пытался поймать на живца не одного лишь эйрдаля.
Алексас зашагал к замку из каэрилия, цепляясь рукавами за колючие ветви белого шиповника, склонявшиеся над дорожкой.
Лучше вернуться в башню. И не только потому, что ему остро требовалось вздремнуть. Слишком хотелось увериться, что Таша в порядке, что дар, позволявший их спутнику присматривать за ней на расстоянии, не подвёл.
Он на ходу вырвал один лепесток из широкой цветочной чашечки. Растёр между пальцев, прежде чем уронить наземь. Белый… Цвет Бьорков, цвет залов Альденвейтса, цвет, облекающий их королеву во время превращений, цвет, звавший Алексаса – и её, должно быть, тоже – на той грани, из-за которой они оба вернулись не в полной мере собой…
Чем дальше, тем больше он забывал собственное тело. Как оно ощущалось, какая у него была чувствительность. Помнил лишь, что оно было иным. Мышцы, укреплённые бесконечными тренировками. Подушечки пальцев, стёртые струнами корды. Характерный синяк на подбородке, подаренный увлечением музыкой. Он начал играть на корде ещё в Альденвейтсе; мечтал тогда, что однажды сыграет принцессе – и удостоится улыбки не только за то, что он миловидный мальчик, родившийся в семье тех, кто служит ей и её отцу. Наверное, он был по-детски влюблён в Её Высочество Ленмариэль Бьорк. В двадцать с хвостом трудно вспомнить, что ты чувствовал в пять, но факты из воспоминаний свидетельствовали об этом. Может, потому годы спустя он прыгает по чужим постелям, не испытывая желания задержаться хотя бы в одной? Ведь, впервые влюбившись в будущую королеву, трудно потом согласиться на меньшее? А когда рядом наконец окажется «не меньшее», не осмелится (даже к своему удивлению) и помыслить о том, чтобы зайти за грань, проведённую между ними рыцарской присягой, которую едва ли хоть кто-то в этом мире признал бы настоящей, кроме брата да него самого?
…как же он смешон. Хорошо, что хотя бы Джеми его мысли не слышит.
Чужое присутствие Алексас скорее ощутил, чем услышал, – за миг до того, как почти нос к носу столкнулся с девушкой, вдруг вынырнувшей из-за поворота садовой дорожки и тут же отшатнувшейся.
– Кто вы? – резко и тонко спросила она; с бледного, треугольного, очень юного лица на Алексаса уставились тёмные глаза испуганного оленёнка.
– Хотел бы задать встречный вопрос, – сказал Алексас, подавив желание вскинуть руки и заговорить с интонацией, которой успокаивают пугливых зверушек.
– Кэйрмиль Норман. Жена Орека Нормана, герцога Броселианского. – Даже сейчас в девичьем голосе скользнула гордость. – А вы… но вы слишком молоды, чтобы быть отцом Кармайклом.
Алексас оглядел вторую супругу герцога с головы до ног. Худощавую фигурку почти полностью скрывало простенькое коричневое платье; спутанные чёрные локоны трепал ветер, норовя закрыть ими чуть приплюснутый нос и капризный изгиб бледных губ.
Кэйрмиль Норман не особо походила на герцогиню. Зато на привлекательную пищу для голодного эйрдаля – вполне.
– Я его сын, – произнёс Алексас, стараясь не кривиться. – Приёмный. Рад знакомству, Норман-малэн, но племянники вашего мужа сказали, что вы на охоте. И не вернётесь до завтра.
– Я ищу мужа. – Кэйрмиль нервно теребила длинные рукава тонкими, маленькими, почти детскими пальцами. – Проснулась среди ночи, а Орека нет в постели. Он… Слуга уснул и не видел, как он ушёл, и я понадеялась, что найду его…
Шуршание они услышали, видимо, одновременно. Во всяком случае, на источник звука обернулись вместе, – чтобы увидеть, как по дорожке чуть поодаль бредёт медноволосый мужчина в белой рубашке, неряшливо выправленной из штанов.
– Орек! – Кэйрмиль кинулась к мужу, как потерянный щенок: напролом через кусты шиповника, царапая руки. – Орек, подожди!
Алексас посмотрел на своё кольцо. Ожидаемо увидев, что руны мерцают голубым, выдавая близость эйрдаля, досадливо подумал, что оружие стоило взять с собой – и последовал за девушкой, которая даже с клинком определённо была бы более уязвимой, чем он без клинка.
Пока он приближался к чете Норманов, Кэйрмиль цеплялась за руки герцога, воркуя что-то встревоженно и ласково. Орек – постаревший усатый Леогран с высеребренными сединой висками и сеточкой морщин в углах тусклых глаз – смотрел на жену мутным взглядом пьянчуги, явно не понимая ни слова из сказанного.
– Орек, как ты меня напугал! Что с тобой? Зачем ты…
– Зеркала, – бессвязно пробормотал герцог нетвёрдым заплетающимся языком. – Из зеркала… смотрит…
– Пойдём, – увещевала Кэйрмиль. – Тебе нужно лечь, ты… ты слишком много выпил ночью, и…
Мужские пальцы резким движением сомкнулись на девичьем горле, оборвав фразу вскриком.
Сквозь апатию в синих глазах вдруг прорезалось нечто жуткое – словно раздвинулась занавесь, открыв прятавшихся за ней чудовищ.
– Орек!
– Ты. Сука. – Герцог сжимал ладонь на шее жены, пока та царапала душащую её руку, умоляюще заглядывая супругу в лицо. – Убить бы тебя прям на том месте, где я тебя встретил.
– Орек…
Алексас вцепился герцогу в предплечье, выкручивая его, вынуждая ослабить хватку. Мужчина, кажется, и сам разжал пальцы примерно в тот же миг, будто опомнившись – и это не остановило Алексаса от того, чтобы заломить руку Его Светлости за спину:
– И это вы называете манерами, достойными герцога Броселианского?
– Всё в порядке, энтаро, – прокашлявшись, хрипло вымолвила Кэйрмиль, пока герцог стоял согнувшись, не пытаясь вырываться. – Отпустите его.
– Не считаете, что ваш супруг заслужил урок правильного обращения с прекрасными или даже не очень дамами?
– Отпустите его немедленно!
Услышав в её голосе истеричные нотки, Алексас всё же подчинился – с брезгливостью кота, вдруг обнаружившего в лапах тухлятину.
Конечно, он мог скрутить герцога сейчас, пользуясь тем, что взошедшее солнце ослабляло эйрдалей почти полностью. Да только скручивать его лучше в присутствии дэя, который немедленно и очень складно объяснит герцогским домочадцам причины столь непочтительного обращения с аристократической особой.
Ему-то, в отличие от незнакомого мальчишки, который даже настоящее имя своё сообщить не может, поверят без вопросов.
Выпрямившись, Орек посмотрел на Алексаса – без гнева, без удивления, равнодушно и тупо. Глазами, за пару моментов вновь осоловевшими: даже яркий цвет их, казалось, чуть поблек.
– Пойдём в дом, Орек. – Кэйрмиль коснулась мужниного плеча с робостью побитой собаки, ластящейся к хозяину после трёпки.
– Мы не должны быть в замке, пока он там, – с внезапной чёткостью проговорил герцог, сквозь лицо Алексаса глядя на синие стены Клаусхебера. – Не должны.
– Хорошо, любимый. Как скажешь. – Слёзы, не блестевшие в тёмных глазах, прорывались лишь в срывающихся интонациях голоса. – Мы можем вернуться в охотничий домик, только идём со мной. Пожалуйста.
Молча вцепившись в кисть жены, Орек повлёк её прочь.
Алексас провожал светлейшую чету тяжёлым взором, пока ту не скрыл раскидистый вяз, за который сворачивала садовая дорожка.
– И что это было? – осведомился он так спокойно, как мог.
– Эйрдали умеют вызывать симпатию, которая живёт в жертвах, даже если с ними обращаются… так. А ещё эйрдали, которые долго не питались, иногда чувствуют странные перепады настроения, – немедленно отрапортовал Джеми. – Прежде чем у них окончательно закончатся сожранные чувства и они перестанут испытывать их вообще.
– Ломка, значит. – Алексас кивнул. Сам он никогда не пробовал ни эйфорин, ни другие дурманы, но знал о повадках тех, кто не был столь осмотрителен, а эйрдали по сути своей не сильно от них отличались. – Но если ему хотелось подкормиться, почему было не использовать для этого жену?
– Может, потому что её смерти он не хочет, в отличие от смерти племянников?
– И поэтому пытался её задушить? – качнув головой, Алексас наконец продолжил путь к замку, где его ждали тёплая постель и сложные объяснения. – Придётся снова побеспокоить нашего святого отца. Полагаю, увиденное его заинтересует.
– Бедная девушка, – пробормотал Джеми. – Я, конечно, знал, что эйрдали те ещё твари, но чтобы настолько…
Поднимаясь по крыльцу к дверям, которые он оставил приоткрытыми, Алексас пытался понять, что в недавно развернувшейся сцене его смущает. Да и во всей этой ситуации. Помимо самого факта нападения на беззащитную Норман-малэн, конечно. На грани сознания крутились какие-то догадки, какие-то мысли, но он никак не мог их ухватить.
И ещё было что-то, связанное с Ароном. Слово, которое его описывало и которое он не мог вспомнить. Не то чтобы это было причиной для волнения, конечно, и всё же…
– Меня второй раз за ночь терзает чувство, будто я забыл что-то очень важное, – сказал Алексас, ступив под синие своды Клаусхебера.
– Вспомнишь, не волнуйся. Ты в моей голове, а у меня хорошая память, – откликнулся Джеми великодушно.
– Смотрю, делаешь успехи на сложном пути самопревознесения.
– Учусь у лучших.
– В такие моменты я и правда почти верю, что ты мой брат, а не подкидыш, порождённый греховным союзом дэя с историческим трактатом.
Джеми стоически вздохнул:
– Ну почему ты вечно портишь всё своим ёрничанием?
– Предпочту оставить карамельные воркования нашему святому папеньке.
– Я уже говорил, что ты отвратительный тип?
* * *
– Жаль, что Зазеркалье рождает тени даже того, что никогда не жило, – сказала Таша днём, пока они сидели в саду Клаусхебера, устроившись на широком бортике круглого гранитного бассейна, в центре которого высился Камень Силы. – Если бы зеркала и правда крали души, то у эйрдалей не было бы зеркальных теней, ведь у них нет души. Тогда маги могли бы поискать в Зазеркалье тень того или иного человека, а если её там нет, точно понять, что он эйрдаль.
– Ещё скажи, что хорошо бы эйрдали просто не отражались в зеркалах. И то более реалистичный вариант, – фыркнул Джеми. – Ты представляешь, как мало было в истории магов, способных хотя бы вступить в контакт с любой зеркальной тенью? Не говоря уже о том, чтобы найти среди теней одну определённую?
Таша поболтала в воде босыми ногами, глядя на верхушку Камня, зеркалом отражавшую солнечные лучи. Чуть в стороне рассыпал веер брызг большой фонтан из позеленевшего мрамора, будто оттеняя чёрный Камень своей белизной. Кусты шиповника бросали тени на мощёные дорожки, среди густой травы здесь и там высились ирисы – крапчато-голубые, сиреневые и синие, как стены Клаусхебера. Издалека доносились азартные крики: в ожидании дядиного возвращения Леогран и Лавиэлль развлекались игрой в «кольца», перекидываясь маленькими берёзовыми обручами с помощью деревянных шпаг.
Арон остался в замке, пока Джеми с Алексасом составили Таше компанию на прогулке. После пробуждения, случившегося далеко за полдень, они поведали друг другу о ночных приключениях и решили, что лучше держаться вместе – даже днём, когда грозящие им опасности затаились до темноты. Впрочем, здесь, в залитом вечерним солнцем саду, легко было забыть о любых опасностях. Сад был неухоженным, но от этого в Ташиных глазах только выигрывал; она не любила искусственность скошенных газонов и постриженных кустов, которой щеголяли городские парки в том же Нордвуде. А такие заросшие старые сады…
Они были настоящими.
– И как?
– Что «как»?
– Насколько этих магов было мало?
Джеми озадаченно коснулся рукой воды:
– Ликбер, магистры и Мастера Школ могли бы. За остальных уже не ручаюсь. Разве что ещё… а… проклятье, слово забыл.
– Видимо, у вас с Алексасом это семейное. – Таша потянулась к плетёной корзинке с яблоками, которыми их щедро снабдили радушные хозяева: кроваво-алыми, крепкими, душистыми. Она знала этот сорт – «Королевский рубин». У них в саду тоже росли такие, из их мороженых плодов Фаргори гнали «ледяной» сидр. «Рубин» вызревал поздней осенью, и сочность яблок, которые они грызли сейчас на пару с Джеми, наверняка обеспечивала магия. – Хорошо, а призраки как-то связаны с зеркальными тенями? Раз уж они видны только в отражениях…
– Маги полагают, что да. Призраки и тени – разные сущности, но тени – якоря, за которые души могут ухватиться, чтобы не отправляться в новое перерождение. Ну или просто на тот свет. В конце концов, тени обитают на изнанке именно нашего мира… и тоже застревают там, не в силах перейти в любой другой мир. – Джеми стащил яблоко с таким вороватым видом, будто корзинку не предоставили в их полное распоряжение. – Хорошо хоть призракам не дано той же красоты, что эйрдалям и оборотням… Всегда считал ужасно несправедливым, что нечисть сделали такой. Людей тянет к ней, они не в силах устоять, но потом мышеловка захлопывается, и в качестве сыра оказываются они сами.
– Это не красота, Джеми. Это просто… дар. Ещё один. Привлекать людей. Притягивать, как пламя мотыльков. В одном твои книжки правы: изначально мы – охотники. Пение антилопы шэдвар тоже красиво, но горе зверькам и пичужкам, что осмелятся подойти к ней слишком близко.
…он тоже думал, что на их королеву могут напасть этой ночью. Как и дэй, очевидно. И нисколько не удивился, что во время поисков призрака они не отходили далеко от гостевой башни. Выкрасть Ташу, пока её спутники заняты, было бы не так сложно… Во всяком случае, так мог подумать их враг.
Видимо, сегодня Арон Кармайкл пытался поймать на живца не одного лишь эйрдаля.
Алексас зашагал к замку из каэрилия, цепляясь рукавами за колючие ветви белого шиповника, склонявшиеся над дорожкой.
Лучше вернуться в башню. И не только потому, что ему остро требовалось вздремнуть. Слишком хотелось увериться, что Таша в порядке, что дар, позволявший их спутнику присматривать за ней на расстоянии, не подвёл.
Он на ходу вырвал один лепесток из широкой цветочной чашечки. Растёр между пальцев, прежде чем уронить наземь. Белый… Цвет Бьорков, цвет залов Альденвейтса, цвет, облекающий их королеву во время превращений, цвет, звавший Алексаса – и её, должно быть, тоже – на той грани, из-за которой они оба вернулись не в полной мере собой…
Чем дальше, тем больше он забывал собственное тело. Как оно ощущалось, какая у него была чувствительность. Помнил лишь, что оно было иным. Мышцы, укреплённые бесконечными тренировками. Подушечки пальцев, стёртые струнами корды. Характерный синяк на подбородке, подаренный увлечением музыкой. Он начал играть на корде ещё в Альденвейтсе; мечтал тогда, что однажды сыграет принцессе – и удостоится улыбки не только за то, что он миловидный мальчик, родившийся в семье тех, кто служит ей и её отцу. Наверное, он был по-детски влюблён в Её Высочество Ленмариэль Бьорк. В двадцать с хвостом трудно вспомнить, что ты чувствовал в пять, но факты из воспоминаний свидетельствовали об этом. Может, потому годы спустя он прыгает по чужим постелям, не испытывая желания задержаться хотя бы в одной? Ведь, впервые влюбившись в будущую королеву, трудно потом согласиться на меньшее? А когда рядом наконец окажется «не меньшее», не осмелится (даже к своему удивлению) и помыслить о том, чтобы зайти за грань, проведённую между ними рыцарской присягой, которую едва ли хоть кто-то в этом мире признал бы настоящей, кроме брата да него самого?
…как же он смешон. Хорошо, что хотя бы Джеми его мысли не слышит.
Чужое присутствие Алексас скорее ощутил, чем услышал, – за миг до того, как почти нос к носу столкнулся с девушкой, вдруг вынырнувшей из-за поворота садовой дорожки и тут же отшатнувшейся.
– Кто вы? – резко и тонко спросила она; с бледного, треугольного, очень юного лица на Алексаса уставились тёмные глаза испуганного оленёнка.
– Хотел бы задать встречный вопрос, – сказал Алексас, подавив желание вскинуть руки и заговорить с интонацией, которой успокаивают пугливых зверушек.
– Кэйрмиль Норман. Жена Орека Нормана, герцога Броселианского. – Даже сейчас в девичьем голосе скользнула гордость. – А вы… но вы слишком молоды, чтобы быть отцом Кармайклом.
Алексас оглядел вторую супругу герцога с головы до ног. Худощавую фигурку почти полностью скрывало простенькое коричневое платье; спутанные чёрные локоны трепал ветер, норовя закрыть ими чуть приплюснутый нос и капризный изгиб бледных губ.
Кэйрмиль Норман не особо походила на герцогиню. Зато на привлекательную пищу для голодного эйрдаля – вполне.
– Я его сын, – произнёс Алексас, стараясь не кривиться. – Приёмный. Рад знакомству, Норман-малэн, но племянники вашего мужа сказали, что вы на охоте. И не вернётесь до завтра.
– Я ищу мужа. – Кэйрмиль нервно теребила длинные рукава тонкими, маленькими, почти детскими пальцами. – Проснулась среди ночи, а Орека нет в постели. Он… Слуга уснул и не видел, как он ушёл, и я понадеялась, что найду его…
Шуршание они услышали, видимо, одновременно. Во всяком случае, на источник звука обернулись вместе, – чтобы увидеть, как по дорожке чуть поодаль бредёт медноволосый мужчина в белой рубашке, неряшливо выправленной из штанов.
– Орек! – Кэйрмиль кинулась к мужу, как потерянный щенок: напролом через кусты шиповника, царапая руки. – Орек, подожди!
Алексас посмотрел на своё кольцо. Ожидаемо увидев, что руны мерцают голубым, выдавая близость эйрдаля, досадливо подумал, что оружие стоило взять с собой – и последовал за девушкой, которая даже с клинком определённо была бы более уязвимой, чем он без клинка.
Пока он приближался к чете Норманов, Кэйрмиль цеплялась за руки герцога, воркуя что-то встревоженно и ласково. Орек – постаревший усатый Леогран с высеребренными сединой висками и сеточкой морщин в углах тусклых глаз – смотрел на жену мутным взглядом пьянчуги, явно не понимая ни слова из сказанного.
– Орек, как ты меня напугал! Что с тобой? Зачем ты…
– Зеркала, – бессвязно пробормотал герцог нетвёрдым заплетающимся языком. – Из зеркала… смотрит…
– Пойдём, – увещевала Кэйрмиль. – Тебе нужно лечь, ты… ты слишком много выпил ночью, и…
Мужские пальцы резким движением сомкнулись на девичьем горле, оборвав фразу вскриком.
Сквозь апатию в синих глазах вдруг прорезалось нечто жуткое – словно раздвинулась занавесь, открыв прятавшихся за ней чудовищ.
– Орек!
– Ты. Сука. – Герцог сжимал ладонь на шее жены, пока та царапала душащую её руку, умоляюще заглядывая супругу в лицо. – Убить бы тебя прям на том месте, где я тебя встретил.
– Орек…
Алексас вцепился герцогу в предплечье, выкручивая его, вынуждая ослабить хватку. Мужчина, кажется, и сам разжал пальцы примерно в тот же миг, будто опомнившись – и это не остановило Алексаса от того, чтобы заломить руку Его Светлости за спину:
– И это вы называете манерами, достойными герцога Броселианского?
– Всё в порядке, энтаро, – прокашлявшись, хрипло вымолвила Кэйрмиль, пока герцог стоял согнувшись, не пытаясь вырываться. – Отпустите его.
– Не считаете, что ваш супруг заслужил урок правильного обращения с прекрасными или даже не очень дамами?
– Отпустите его немедленно!
Услышав в её голосе истеричные нотки, Алексас всё же подчинился – с брезгливостью кота, вдруг обнаружившего в лапах тухлятину.
Конечно, он мог скрутить герцога сейчас, пользуясь тем, что взошедшее солнце ослабляло эйрдалей почти полностью. Да только скручивать его лучше в присутствии дэя, который немедленно и очень складно объяснит герцогским домочадцам причины столь непочтительного обращения с аристократической особой.
Ему-то, в отличие от незнакомого мальчишки, который даже настоящее имя своё сообщить не может, поверят без вопросов.
Выпрямившись, Орек посмотрел на Алексаса – без гнева, без удивления, равнодушно и тупо. Глазами, за пару моментов вновь осоловевшими: даже яркий цвет их, казалось, чуть поблек.
– Пойдём в дом, Орек. – Кэйрмиль коснулась мужниного плеча с робостью побитой собаки, ластящейся к хозяину после трёпки.
– Мы не должны быть в замке, пока он там, – с внезапной чёткостью проговорил герцог, сквозь лицо Алексаса глядя на синие стены Клаусхебера. – Не должны.
– Хорошо, любимый. Как скажешь. – Слёзы, не блестевшие в тёмных глазах, прорывались лишь в срывающихся интонациях голоса. – Мы можем вернуться в охотничий домик, только идём со мной. Пожалуйста.
Молча вцепившись в кисть жены, Орек повлёк её прочь.
Алексас провожал светлейшую чету тяжёлым взором, пока ту не скрыл раскидистый вяз, за который сворачивала садовая дорожка.
– И что это было? – осведомился он так спокойно, как мог.
– Эйрдали умеют вызывать симпатию, которая живёт в жертвах, даже если с ними обращаются… так. А ещё эйрдали, которые долго не питались, иногда чувствуют странные перепады настроения, – немедленно отрапортовал Джеми. – Прежде чем у них окончательно закончатся сожранные чувства и они перестанут испытывать их вообще.
– Ломка, значит. – Алексас кивнул. Сам он никогда не пробовал ни эйфорин, ни другие дурманы, но знал о повадках тех, кто не был столь осмотрителен, а эйрдали по сути своей не сильно от них отличались. – Но если ему хотелось подкормиться, почему было не использовать для этого жену?
– Может, потому что её смерти он не хочет, в отличие от смерти племянников?
– И поэтому пытался её задушить? – качнув головой, Алексас наконец продолжил путь к замку, где его ждали тёплая постель и сложные объяснения. – Придётся снова побеспокоить нашего святого отца. Полагаю, увиденное его заинтересует.
– Бедная девушка, – пробормотал Джеми. – Я, конечно, знал, что эйрдали те ещё твари, но чтобы настолько…
Поднимаясь по крыльцу к дверям, которые он оставил приоткрытыми, Алексас пытался понять, что в недавно развернувшейся сцене его смущает. Да и во всей этой ситуации. Помимо самого факта нападения на беззащитную Норман-малэн, конечно. На грани сознания крутились какие-то догадки, какие-то мысли, но он никак не мог их ухватить.
И ещё было что-то, связанное с Ароном. Слово, которое его описывало и которое он не мог вспомнить. Не то чтобы это было причиной для волнения, конечно, и всё же…
– Меня второй раз за ночь терзает чувство, будто я забыл что-то очень важное, – сказал Алексас, ступив под синие своды Клаусхебера.
– Вспомнишь, не волнуйся. Ты в моей голове, а у меня хорошая память, – откликнулся Джеми великодушно.
– Смотрю, делаешь успехи на сложном пути самопревознесения.
– Учусь у лучших.
– В такие моменты я и правда почти верю, что ты мой брат, а не подкидыш, порождённый греховным союзом дэя с историческим трактатом.
Джеми стоически вздохнул:
– Ну почему ты вечно портишь всё своим ёрничанием?
– Предпочту оставить карамельные воркования нашему святому папеньке.
– Я уже говорил, что ты отвратительный тип?
* * *
– Жаль, что Зазеркалье рождает тени даже того, что никогда не жило, – сказала Таша днём, пока они сидели в саду Клаусхебера, устроившись на широком бортике круглого гранитного бассейна, в центре которого высился Камень Силы. – Если бы зеркала и правда крали души, то у эйрдалей не было бы зеркальных теней, ведь у них нет души. Тогда маги могли бы поискать в Зазеркалье тень того или иного человека, а если её там нет, точно понять, что он эйрдаль.
– Ещё скажи, что хорошо бы эйрдали просто не отражались в зеркалах. И то более реалистичный вариант, – фыркнул Джеми. – Ты представляешь, как мало было в истории магов, способных хотя бы вступить в контакт с любой зеркальной тенью? Не говоря уже о том, чтобы найти среди теней одну определённую?
Таша поболтала в воде босыми ногами, глядя на верхушку Камня, зеркалом отражавшую солнечные лучи. Чуть в стороне рассыпал веер брызг большой фонтан из позеленевшего мрамора, будто оттеняя чёрный Камень своей белизной. Кусты шиповника бросали тени на мощёные дорожки, среди густой травы здесь и там высились ирисы – крапчато-голубые, сиреневые и синие, как стены Клаусхебера. Издалека доносились азартные крики: в ожидании дядиного возвращения Леогран и Лавиэлль развлекались игрой в «кольца», перекидываясь маленькими берёзовыми обручами с помощью деревянных шпаг.
Арон остался в замке, пока Джеми с Алексасом составили Таше компанию на прогулке. После пробуждения, случившегося далеко за полдень, они поведали друг другу о ночных приключениях и решили, что лучше держаться вместе – даже днём, когда грозящие им опасности затаились до темноты. Впрочем, здесь, в залитом вечерним солнцем саду, легко было забыть о любых опасностях. Сад был неухоженным, но от этого в Ташиных глазах только выигрывал; она не любила искусственность скошенных газонов и постриженных кустов, которой щеголяли городские парки в том же Нордвуде. А такие заросшие старые сады…
Они были настоящими.
– И как?
– Что «как»?
– Насколько этих магов было мало?
Джеми озадаченно коснулся рукой воды:
– Ликбер, магистры и Мастера Школ могли бы. За остальных уже не ручаюсь. Разве что ещё… а… проклятье, слово забыл.
– Видимо, у вас с Алексасом это семейное. – Таша потянулась к плетёной корзинке с яблоками, которыми их щедро снабдили радушные хозяева: кроваво-алыми, крепкими, душистыми. Она знала этот сорт – «Королевский рубин». У них в саду тоже росли такие, из их мороженых плодов Фаргори гнали «ледяной» сидр. «Рубин» вызревал поздней осенью, и сочность яблок, которые они грызли сейчас на пару с Джеми, наверняка обеспечивала магия. – Хорошо, а призраки как-то связаны с зеркальными тенями? Раз уж они видны только в отражениях…
– Маги полагают, что да. Призраки и тени – разные сущности, но тени – якоря, за которые души могут ухватиться, чтобы не отправляться в новое перерождение. Ну или просто на тот свет. В конце концов, тени обитают на изнанке именно нашего мира… и тоже застревают там, не в силах перейти в любой другой мир. – Джеми стащил яблоко с таким вороватым видом, будто корзинку не предоставили в их полное распоряжение. – Хорошо хоть призракам не дано той же красоты, что эйрдалям и оборотням… Всегда считал ужасно несправедливым, что нечисть сделали такой. Людей тянет к ней, они не в силах устоять, но потом мышеловка захлопывается, и в качестве сыра оказываются они сами.
– Это не красота, Джеми. Это просто… дар. Ещё один. Привлекать людей. Притягивать, как пламя мотыльков. В одном твои книжки правы: изначально мы – охотники. Пение антилопы шэдвар тоже красиво, но горе зверькам и пичужкам, что осмелятся подойти к ней слишком близко.