– Эта тварь ранила тебя, – выдохнул мальчишка. – Ты кусала её. А в крови рейтов течёт редкий и очень опасный яд. Отравляет человека примерно за сутки.

– Я умру?

Она по-прежнему не ощущала страха.

– Хуже. – Джеми судорожно сглотнул. – Жертву затягивает… на ту сторону. Она становится… таким же рейтом, как тварь, отравившая её.

Даже сейчас Таша ничего не почувствовала. Лишь что-то внутри, на самом дне замёрзшей души, пакостно прошептало, что теперь-то всё так, как нужно: потому что ей слишком долго везло.

Когда она засмеялась – сбивчиво, прерывисто, почти кашляя, – стыд в глазах Джеми сменился опаской.

– Если я стану виспом, – сказала Таша, с удивлением слушая собственный смех, прокрадывавшийся между словами, – обещай, что подыщешь мне болото поуютнее.

– Никем ты не станешь! – Джеми впихнул ей кружку. – Я приготовил противоядие!

Таша кое-как удержала тёплый сосуд трясущимися пальцами – Джеми на всякий случай придерживал его за донышко. Истеричный смех снова задрожал на губах, когда Таша поняла, что за день они с колдуном-недоучкой умудрились поменяться ролями.

Вдохнув поднимавшийся над кружкой пар, она еле сдержала рвотные потуги.

– И это нужно выпить?

– На вкус оно хуже, чем на запах, – мрачно признался Джеми. – Не тяни. Чем скорее выпьешь, тем лучше.

Вдохнув ртом, Таша сделала глоток.

Зелье так и не дошло до желудка, миг спустя вернувшись в горло, но ей бесцеремонно зажали рот:

– Не смей! Глотай, живо! Пей всё до капли, а не то…

Таша, давясь, проглотила. Передёрнувшись, глубоко, отчаянно вдохнула, гася тошноту.

– Не пробовала, конечно, но почему-то кажется, что навоз приятнее на вкус, – простонала она, когда Джеми отнял ладонь от её губ. – Сплюнуть хоть можно?

– А толку-то? Ещё вон сколько, – философски заметил тот.

Таша понимала: кружка повинна лишь в том, что гончар сделал её довольно-таки большой.

Это не мешало ей смотреть на глиняное изделие с такой ненавистью, будто то лично держало ответ за все её беды.

– Пей, – решительно сказал Джеми. – Потом сладеньким запить принесу.

И Таша выпила. Сквозь невыносимую тошноту, костеря последними словами питьё, Джеми, виспа и всё на свете, но выпила. Когда она откинулась на подушки, а зелье прекратило попытки вывернуть её желудок наизнанку, Джеми выбежал за «сладеньким», вернувшись с другой полной кружкой.

На сей раз напиток отдавал мятой. Он действительно был сладким.

– Что это? – прошептала Таша, жадно сглотнув последние капли.

– Чай. С сон-травой.

Дурнота, поднимаясь от живота, медленно расползалась по телу.

– Зачем?..

– Поверь, следующие несколько часов тебе лучше провести во сне.

Таша даже не успела ответить, прежде чем мир захлестнула темнота.



Проснулась она, казалось, всего момент спустя. От ощущения, что что-то не так.

Что-то изменилось.

– О, вы плоснулись?

Во сне Таша прижала руки к щеке. Сил поднять их, чтобы посмотреть на свет, у неё не нашлось, но белая перина сквозь пальцы – тоже почти белые – не просвечивала.

Это успокаивало.

Она посмотрела туда, где на кровати сидела светловолосая девчушка в белом платьице. Хозяйка детской с любопытством разглядывала гостью голубыми глазами, блестящими и яркими, как у тех разбросанных по полу кукол, с чьих тряпичных лиц смотрели в потолок стеклянные шарики.

– Я Кила. Дядя Джеми велел мне за вами плисмаливать, – важно добавила девчушка, не утруждая себя попытками выговорить букву «р». – Он сказал бусе, что вы весь день будете спать, а когда плоснётесь, то святой папа уже плиедет.

– Бусе?..


– Моей бусе Тальлин. А вы что, её не видели?

– Видела. – Таша смотрела на девочку долгим рассеянным взглядом, отказывавшимся фокусироваться. – Ты на неё похожа.

Вместо полноценных слов с губ срывался хриплый шёпот.

– Плавда? – Кира радостно улыбнулась трогательной улыбкой, являвшей отсутствие передних зубов: видимо, молочные недавно выпали. – Вот и буся так говолит.

– Ты ещё на кое-кого похожа. – Таша смежила веки: даже держать их открытыми оказалось тяжело. – У меня есть сестра, вот когда она была маленькой, как ты…

…сестра?

Воспоминание о Лив всплыло будто сквозь туман. Без тоски, без боли, без нежности.

Без чувств.

– Тётя, а вы ведь не умлёте?

Она всё-таки открыла глаза. Сощурилась, пытаясь разглядеть ребёнка, уплывавшего в невесть откуда взявшуюся дымку.

– Почему ты так говоришь?

Мысли путались, мешались, мельтешили…

– А дядя Джеми так сказал. Они с бусей лазговаливали, пока вы спали, и думали, что я тоже сплю, а я не спала. – Кира болтала ногами, мерно стуча пятками домашних туфель по дереву. – Буся сплосила его, что с вами, а он сказал, что вы должны были стать кем-то нехолошим, а тепель не станете. Но плотивоядие помогает только от того, чтобы вы им не стали, а от смелти – нет, а как спасти вас от смелти, он не знает…

Ничего не болело. Во всём теле была какая-то необыкновенная лёгкость, необыкновенная…

Ненормальная.

Джеми, ты солгал…

Не было ни страха, ни удивления. Лишь светлая туманная мгла, мягко и вкрадчиво обволакивавшая сознание.

Детские туфли стучали по дереву, отмеряя секунды до того, что давно уже звало Ташу в свои объятия.

– Арон…

Комната утонула во тьме. Потом появилась снова. Стука не было слышно – сквозь пелену Таша разглядела, что Кира спит. То, что показалось ей секундным забытьем, короче моргания, тянулось куда дольше.

– Ар…

Где он? Почему не здесь?..

Таша скользила в белую мглу по золотому лучу, сплетавшемуся со светом, что лучился сквозь цветные стёклышки. Скользила быстро и бесконечно долго, теряясь в исчезнувшем времени, падая в завораживающую, затягивающую пустоту.

…закрой глаза и спи…

…спи, ведь так будет легче…

Он не пришёл.

…спи, и ты забудешь о нём…

…просто закрой глаза, просто усни…

– Таша!

Кто-то окликнул её по имени. Далёкий голос, очень далёкий: словно из прошлой жизни, из другого мира…

– Таша, смотри на меня, будь со мной, слышишь?

Поздно. Мгла не расстанется с ней, не отпустит её…

…никогда.

И стала тьма.



Светловолосая девушка обмякла на руках мужчины в фортэнье. Откинула голову, разметав волосы по дощатому полу.

Свет лампадки с цветными стёклышками разбился в тусклом серебре застывших безжизненных глаз.