– Грядёт что-то ужасное.
Тени, таившиеся по углам, выплеснули в кабинет зловещую тишину.
– Конечно, – пробормотал Алексас. – Хоть бы раз на моей памяти посулил, что в нашу нелёгкую жизнь наконец-то прольётся бочка мёда. Например, Его Величество очень кстати подавится костью и сдохнет в расцвете лет.
По обоюдной договорённости тот, кто не управлял телом, старался не комментировать происходящее, если только к нему не обращались напрямую. Чтобы не мешать другому жить. Но сейчас непрошеный сарказм пришёлся как нельзя кстати – помог сбросить оцепенение, которым сковала тело холодная жуть.
– И кто… в опасности?
– Все. – Прикрыть глаза, пытавшиеся разглядеть, что таит зубастая тьма грядущего, далось учителю не без труда. – Ты. Алексас. Найдж, Герланд, Бэрри…
– Вы уверены?
Джеми сам понимал, что это звучит жалко. Оскорбительная ниточка, за которую он пытался ухватиться для самоуспокоения.
Только вот учитель и сам жаждал бы ошибиться.
– Нет. В последние годы я не могу быть в нём уверен. Но будь осторожен… будьте – оба. – Наконец разжав пальцы, магистр позволил руке устало упасть на колени. Следом за ней на тёмный лён домашней мантии упали несколько серебряных волосков. – Ступай, я… мне надобно обдумать всё это. Не говори пока никому.
Пояснять, что именно не говорить, не требовалось. Как и то, что урок окончен.
Прежде чем Джеми взялся за дверную ручку, та провернулась сама собой, и колдовство здесь было ни при чём.
– Простите, что вторгаюсь во время урока, – жизнерадостно начал Найдж вместо приветствия, – но я тут смешивал кое-какие компоненты для бальзама и получил неожиданную реакцию, так что решил проконсультироваться, прежде чем… Джеми? – едва не врезавшись в ученика, колдун озадаченно замер на пороге. – Уже уходишь?
– Мы сегодня закончили раньше, чем думалось. – Ответ из кресла был таким непринуждённым, что даже Джеми с трудом вспомнил, сколько боли и страха звучало в словах хозяина дома момент назад. – Представь себе, с первой попытки позаимствовал эфир моего заклятия.
Секундное замешательство, отделившее это известие от улыбки Найджа, от Джеми не укрылось.
Едва ли ассистент магистра мог забыть, что ему заимствование эфира не удалось ни с первой, ни с сотой попытки. Едва ли ему могла понравиться горделивая бесцеремонность, с которой об этом напомнили. Но…
– Ничего себе. – Когда Найдж потрепал Джеми по кудрявой макушке, в голосе его звучала одна лишь гордость. – Ребёнок, а твоё имя точно Джеми? Может, тебя на самом деле звать Ликбер Великий Второй, а я и не знаю?
Таков он был. Никакой зависти. Никакой ревности. Никогда. Хотя Джеми понимал, что Найдж, мальчик-сиротка, которому магистр заменил отца, не мог не ревновать к другому мальчику-сиротке. Более достойному, более талантливому, гордость за которого даже не пробовали скрывать. Тогда как тебе гордиться только именем учителя да званием бакалавра, полученным незадолго до сорока, когда иные уже лиценциаты или даже доминусы…
– Куда мне до Ликбера, – буркнул Джеми, поднырнув под рукой Найджа к выходу, просто чтобы спрятать пылающие от стыда щёки.
Проклятье. Чего он стыдится? Дара, полученного от Богини? Того, что ревности Найдж предпочёл любовь? Того, что его второй учитель слишком хороший, чтобы давать волю нехорошим чувствам? Особенно направленным на дорогого сердцу наставника, который ни в чём не виноват, и дорогого сердцу ученика, который тоже не виноват, что его ценят и любят больше…
– Для начала поздравляю, – сказал Алексас, пока Джеми понуро брёл обратно в спальню, а по его правую руку уплывали за спину рисованные горы. – В очередной раз заставил меня утереть скупую горделивую слезу.
– Можем обойтись без предварительных комплиментов. Что думаешь?
– Однажды, братишка, ты дорастёшь до принятия простой истины: предварительные ласки облегчают любое дело. Чужое самолюбие само себя не погладит. Другие части себя гладить проще, не спорю, но ведь приятнее, когда…
– Ты отвратителен, и я надеюсь, что умру раньше, чем стану таким же. – Джеми пожалел, что зачарованные мётлы убирают дом слишком хорошо, и под ногами не отыщешь ничего, что можно было бы смачно пнуть. – Ты тоже думаешь, что это… что-то ужасное… связано с «крысой»?
– Наверняка. – Старший из братьев Сэмперов помолчал. – Знаешь, я тут подумал… защита штаб-квартиры безупречна. Заклятие замкнуто на жизнях Основателей. Его собственноручно творили Герланд и магистр Торнори. А потом кто-то берёт и так просто меняет альвийские чары…
– На что ты намекаешь?
– «Крыса» наверняка посвящена в секреты охранной системы.
Джеми застыл, уже занеся ногу, чтобы переступить порог спальни.
Это едва не стоило ему расквашенного носа.
– Ты серьёзно? – кое-как удержав равновесие, он шмыгнул в комнату, хлопнув дверью так, словно за ним гнались. – Считаешь, кто-то из Основателей?..
– Да, я тоже не хочу об этом думать, но…
– Да не могут это быть они! В сообществе помимо Найджа с магистром ещё пятнадцать колдунов, кому-то из них в чарах разобраться наверняка под силу!
Старший из братьев Сэмперов снова помолчал.
– Иди читай своего Джорданесса, – сказал Алексас наконец. – Скоро всё узнаем. Надеюсь.
Джеми не стал спорить. Он предпочитал думать о Риконе, которому предстояла финальная схватка с коварным магистром, нежели о том, что один из его близких может оказаться…
Да нет, даже в мыслях звучит абсурдно.
Устало плюхнувшись на кровать, Джеми потянулся за книгой – та ждала своего часа на тумбочке, как и другие. Книги оккупировали примерно все поверхности, куда только может уместиться стопка томов, смешавшая в себе магические трактаты с приключенческими романами.
Подозрительно осведомился:
– И ты не хочешь вернуть себе контроль?
– Предпочту оставить время на вечер.
– Он же поход под чужой балкон.
– Именно.
– А как же «будьте осторожны»? Опасность грядёт, всё такое?
– Опасностей бояться – заговорщиком не становиться.
– Понятно. Сластолюбец паршивый.
– Я тоже тебя люблю.
* * *
Когда тракт уткнулся в дубовые ворота с расползавшимся от них высоким частоколом, ночь уже присыпала небо звёздной пылью.
Завидев впереди жилые огни, Таша заблаговременно перевела коня на шаг. Когда тот восстановил дыхание, она спрыгнула наземь; морщась, стянула замшевые перчатки – мазь подживила руки, но не до конца.
Одежда, которую Таша выдернула из шкафа, оказалась не самой практичной. Практичной одежды там вообще было не так много. Она редко жалела, что мама одевает её не по-крестьянски, но сейчас предпочла бы путешествовать не в плаще тёмного бархата поверх длинного платья из плотного хлопка, не говоря уже об атласных туфлях. Днём солнце палило вовсю, а море разнотравных лугов по обе стороны тракта застыло в безветрии; по пыльной дороге плыло тягучее жаркое марево, скапливаясь в низинах, смеясь над ней миражами отражённого неба, так похожего на лужи. Хорошо хоть Озёрную провинцию испещряли реки и речушки, соединяя друг с другом озёра и озерца. Таша несколько раз сворачивала к ним с тракта: дать Принцу отдохнуть, остыть и глотнуть воды, а заодно выкупаться самой. Первый раз – смывая с кожи землю и кровь, потом – дорожную пыль и усталость.
Льфэльские кони сполна стоили своих денег. Таша не знала, выдержала бы обычная лошадь подобную гонку, а Принц даже не взмылился особо…
По пути им часто пришлось обгонять длинные воловьи обозы: сцепленные друг с другом повозки, где меланхолично посвистывали возницы, скучали нанятые стражники, под брезентом угадывались груды товара, а рядом спали прихваченные в трактирах путники. Путешествовать обозами было долго, но затраченное время с лихвой компенсировала надёжность, относительное удобство и смехотворная цена. Порой Таше приходилось сворачивать к обочине, уступая дорогу громоздкой карете, и по внешним атрибутам угадывать, кто внутри. Пара лошадок и простенький экипаж – торговец или зажиточный горожанин. Четвёрка коней и дорогая отделка – знать или советник. Если бы на обильно позолоченной дверце красовался герб, на крыше восседали стражники, а позади тряслась карета-другая с челядью – встречайте герцога или его семейство. Ну а когда чёрную карету украшает лишь герб, но за ней следуют ещё три экипажа, и на крыше каждого прохлаждается парочка людей в тёмных одеждах, чрезвычайно мирных на вид, – значит, за непрозрачными окнами дымчатого стекла восседает сам князь…
Впрочем, ни герцогов, ни князей Таше в пути повстречать не пришлось. И кареты их она помнила лишь по Осенней ярмарке, на которой в детстве побывала в Нордвуде. В конце концов, князей всего четверо, а за управлением провинциями остаётся не так много времени для разъездов.
Долгий тракт являл собой не самый короткий, но самый безопасный путь через Срединное королевство. Земли вокруг него редко бывали безлюдными: с обеих сторон к тракту лепились многочисленные деревеньки, которые постепенно перерастали в городишки и города. Самые крупные приходилось огибать по объездным путям, но много времени это не отнимало.
Выдернув из сумки дорожный кристалл – палочку розового кварца размером с палец, – Таша неуверенно стукнула в смотровое окошко.
За минувшие часы она немного упорядочила мысли. Долгие поездки располагают к размышлениям по одной простой причине: кроме как думать, больше делать нечего. Но ответа на вопрос, зачем им, знакомым в лицо, но неведомым им понадобилось… делать то, что они сделали, Таша так и не нашла. Она знала, чем их семья могла кому-то помешать, и наёмникам это также явно было известно, но почему забрали не Ташу, а Лив? Почему уби… убрали маму, которая сказала бы им всё, и похитили малышку, ничего не знавшую? Почему…
Сплошные вопросы – и лишь одно знание: дороги назад нет. И не будет.
Смотровое окошко в воротах наконец распахнулось.
– Кристалл, – выждав несколько секунд, ленивым басом подсказал громила-привратник, встречавший путников по ту сторону.
Поспешно вручив требуемое, Таша наблюдала, как громила лениво достаёт из кармана рунную пластину. Касается кристаллом меди, отполированной до зеркального блеска, чтобы там моментально проявилось девичье лицо с педантичной подписью «Тариша Мариэль Альмон Фаргори, Прадмунт, Озёрная»; в почерке будто угадывались завитушки их пастыря, хотя Таше могло и казаться.
Кристалл Таша, как и всякий житель Срединного, получила вскоре после рождения, и до этого дня ни разу не наблюдала, как он действует (Мариэль Фаргори избегала дальних путешествий по той же причине, по которой их семья могла кому-то помешать). Но не удивилась, что лицо на пластине точно копирует её собственное. Кристалл, в конце концов, был магическим, так что корректировал вложенный в него портрет каждый раз, когда владелец брал его в руки.
– Едем куда и зачем? – уточнил привратник, пока глаза, белевшие на загорелом лице, рассеянно вчитывались в её имя.
– Мне вообще в Пвилл, – сказала Таша ровно и вежливо. – Но хочу здесь переночевать. В Приграничном.
Касательно «переночевать» она, конечно, преувеличила. Однако Принцу требовался отдых, хотя бы недолгий.
Ей казалось, что случившееся разбило её, разделило на две Таши. Одна – та, которой положено было плакать, – спряталась где-то глубоко внутри другой. Вторая лишь изредка, очень отстранённо удивлялась, что может думать, сносно держаться в седле, говорить, не сбиваясь в рыдания. Делать всё то, что делала бы на её месте девочка, у которой жизнь не разлетелась осколками, оставив голую, неприглядную раму; раму, что скалилась зеркальными зубьями и острыми кромками резала душу, кровью вычерчивая там «ничего не вернуть, ничего не исправить, никого, кто мог бы помочь». Потому что помочь себе способна только она. Таша, маленькая девочка с двумя большими тайнами, каждая из которых может стоить ей жизни.
И если разоблачение первой – оборотничества – ещё оставляло мизерные шансы на выживание, то вторая…
Ворота ей распахнули без лишних слов.
– Трактир прямо перед вами, – вернув Таше кристалл, привратник подхватил с земли заряженный арбалет, чтобы его плечом поправить съехавшую на глаза шляпу. – Приятного пребывания в Приграничном… и в Равнинной… и вообще.
Таша повела Принца мимо бревенчатых домов и рыночных палаток, ночью пустовавших, к трактиру, что кутался в плющ за высоким плетнём.
Тракт оброс Приграничными селениями на каждой из границ, которую пересекал. Когда-то в них обитали лишь военные из приграничного гарнизона, теперь – ещё и торгаши. Долгий тракт соединял три королевства и все четыре провинции Срединного, и неиссякаемый поток путников приносил неплохие деньги.
Трактирщики в Приграничных на бедность тоже не жаловались.
Во дворе трактира было тихо и темно, лишь оранжевые лужицы света из окон расплывались на брусчатке. Вывеска с ядовито-жёлтым крылатым змеем ожидаемо гласила «Золотой дракон». Рядом с трактиром приткнулась таверна – оттуда летел звон кружек, обрывки смеха и разговоров, запах стряпни и хмеля, на который живот отозвался недовольным урчанием: со вчерашнего вечера у Таши во рту не было ни крошки, и если она об этом забыла, то её желудок нет.