Мда, я знала, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок, но чтобы до такой степени! Взятку тортами я еще не давала, но мысль дельная.
Надо и в самом деле испечь, да еще льере Гдлевской отнести. Кстати, о птичках.
— Льер Гродный, а вы Елену Гдлевскую знаете?
— Оленька, я же просил — просто Йозеф. Конечно, знаю, кто ж ее не знает! Я в нее в юности влюблен был, ни одного ее выступления не пропускал… Эх, славные были времена! А почему ты спрашиваешь?
— Потому что льера Елена сейчас в очень плачевном положении. Может, как-то можно похлопотать, чтобы ей пенсию выписали?
— Льера Елена? — Гродный изумленно на меня уставился. — Так она же умерла лет тридцать как! Еще при том взрыве во дворце!
— Она живет в Коборе в родительском доме.
— Враньё! — Гродный был возмущен настолько, что побагровел. — Мошенница поди! А ну-ка, деточка, отведи меня к этой твоей Гдлевской!
Я растерялась от такой воинственности. А ну как и вправду мошенница, а я просто повелась на сопливую сказочку? Да нет, вряд ли. Кто в здравом уме будет жить в старом доме и просить дрова у мэра? Да и осанка, манеры, взгляд этот — всё говорило о том, что Елена — действительно бывшая танцовщица. Не усугублю ли я ее и без того плачевное положение, приведя к ней мага? Наверное, нет. Она же говорила, что посылала прошение королю. Что писала своим поклонникам. Попробую, пожалуй. Если удастся ей помочь — пусть так. Мы шли теперь куда быстрее, чем раньше. Льер Гродный пыхтел как самовар, а потом начал рассказывать мне, какая это была прима, ах, какая была прима! Зал дышать боялся, когда она танцевала! Сам наследный принц за ней ухаживал, но она отвергла его притязания, выбрав, к слову сказать, моего названного деда. А когда Елена танцевала партию Велеславы — это из легенды о Пропавшем Королевиче — цветами был весь театр завален, на улицах букеты стояли. Поэтому Гродный ни за что не поверит, что такая женщина, как Гдлевская, вдруг одна осталась, даже если и ходить не может. Да и Матвеич… А хотя с ним-то все понятно было, он несколько лет к постели прикован был, да и потом у него проблем куча нарисовалась.
Дом Гдлевской выглядит уныло: когда начал сходить снег, стало видно, что сад запущен, многие деревья поломаны, кустарники разрослись. На кирпичных стенах давно потрескалась штукатурка, пара окон второго этажа забита досками. На лице у Г родного отражается недоумение — он ждал чего-то другого.
Мы проходим по нечищеной дорожке к дому, стучим бронзовым молоточком в дверь. Открывает неизменный Михаил, только сегодня он не в ливрее, а потрепанной куртке. Видимо, выходил куда-то.
— Лирра Ольга, — широко улыбается он. — Рад вас видеть! Льера будет счастлива гостям.
Мы проходим в гостиную, садимся на лиловые диваны и ждем. Елены выезжает к нам — как всегда элегантная, с прической, в красивом платье, жемчужных бусах и перчатках.
— Боже, это и в самом деле она! — восклицает Г родный. — Глазам не верю, как такое возможно?
— Мы знакомы? — нерешительно спрашивает Елена, изящно покачивая головой.
— Нет, откуда… Но я не могу не узнать великолепную льеру Гдлевскую! Позвольте сказать, что я ваш искренний поклонник!
В глазах Елены на мгновение мелькает хищный огонек, она явно просчитывает, чем этот поклонник может помочь в ее бедственном положении. Впрочем, лицо тут же разглаживается, появляется улыбка — немного смущенная, немного скорбная. Она взмахивает кистью и театрально вздыхает.
— Ах, льер, что было, то прошло, какое же великолепие…
Мне приходит в голову мысль, что в Коборском театре она вполне прижилась бы. Елена виртуозно владеет лицом и телом, если можно так сказать про женщину в инвалидном кресле.
А Гродный втягивает живот и сыплет, сыплет какими-то именами, названиями, фигурами танцев, даже не понимая, что Елена Гдлевская уже не разделяет его восторгов. Ее лицо тускнеет.
— Довольно, льер Йозеф, — перебиваю я его красочное воспоминание какого-то танцевального спектакля. — Вы бестактны.
Он замирает на полуслове, встряхивает головой и вдруг понимает, где находится. Губы кривятся в виноватой улыбке.
— Простите, льера Гдлевская, — краснеет он. — Я — мерзавец и эгоист. Чем я могу вам помочь?
— Много лет я пытаюсь добиться пенсии, как пострадавшая при том происшествии во дворце, — тут же отвечает Елена. — Если бы вы могли похлопотать… Сами видите, — она картинно и невыносимо изящно взмахивает рукой. — Я совсем потерялась в моей немощи.
— Я сделаю все, что могу, — горячо обещает Йозеф. — Льера, позвольте мне стать вашим другом и заходить к вам на чай?
— Разумеется, — тут Елена улыбнулась вполне искренне. — Буду счастлива, если вы будете меня навещать.
Они поболтали еще, уже вдвоем, а потом Гродный пошел домой, в смысле, к Лисовским, а я — в свой домик.
— А интересная у нее магия, — как-то задумчиво произнес Йозеф, прощаясь. — Вы заметили? Она вытаскивает из глубины души самые сокровенные мысли и мечты. Вытаскивает и жестко выставляет на свет. Я был отчаянно влюблен в грациозную Сусанну, в отважную Беренику и нежную Велеславу. Я преклонялся перед грацией льеры Гдлевской. Даже спустя столько лет она трогает мои чувства. И сегодня я понял, что всё это время любил лишь образ, а жизнь — она гораздо сложнее.
— Это хорошо или плохо? — осторожно спросила я, уверенная, что льер преувеличивает.
— Это полезно, — помолчав, сказал Гродный. — Только всё это не столь важно. А вот то, что я абсолютно точно видел имя Елены в списке погибших, мне очень не нравится. Тридцать лет прошло, конечно… но я четко помню, что сам лично Егора Матвеевича в чувство приводил, над кроватью его сидел — я же менталист как- никак, причем один из лучших. И первый его вопрос был про Елену: выжила ли? Узнав, что нет, он просто сдулся. Всё, даже бороться не стал. Интересно мне, кто же эти бумаги подписывал… Не льер ли Лисовский?
— Тридцать лет прошло, — напомнила я, похолодев внутри. — Так ли это важно? Да и сколько Лисовскому было?
— Двадцать два — двадцать три, — прикинул Йозеф. — Он секретарем тогда был при канцелярии, его сам Сабиров и пристроил. Всё это очень дурно пахнет, Оленька. Очень. И знаете что? Вы замешаны по самые уши.
Глава 26
Сладкие семейные узы
Готовить торт в печи оказалось куда проще, чем я предполагала. Пропорции я за давностию лет не слишком и помнила, но вот сам вид теста, его ощущения под пальцами, фактуру, цвет, плотность не перепутать. Когда-то Наполеон был моим любимым тортом, и сейчас я намеревалась его и в самом деле испечь.
Делать тесто — сродни медитации. Весь мир перестает существовать. Есть только ты, мука, вода и соль. И, конечно, лучшее сливочное масло. Замесить крутое тесто, раскатать его тонкой скалкой, смазать маслом. Свернуть в конверт, снова раскатать, снова смазать… и так пять-шесть раз. Медленно, с удовольствием, наслаждаясь каждым мгновением. Потом на ледник его отнести и заняться уже неотложными делами. Крем решила делать завтра: классический масляный (сгущенку сама делать я уж точно не умею, а с масляным кремом возни не так уж и много), да еще малину можно проложить. С тестом, правда, немного увлеклась: мне всё не нравилась плотность, вышло его приличное количество. Но много — не мало, сделаю большой торт, значит. Никогда с моими тортами такого не было, что их выкидывали, не доев.
На следующий день выпекла коржи. Оказывается, ничуть не сложнее, чем в духовке. Обрезала. Взбила крем из яиц, сахара и масла. С Лиской вышло просто замечательно: не нужна никакая водяная баня для плавного подогрева, она прекрасно нагрела мне яйца с сахаром с помощью своего дара — плавно, нежно, просто идеально. И взбивать помогала, она к этому привычная. В четыре руки мы промазали торт, украсили его малиной. Снова отнесли на ледник, прогнав с кухни всех троих магов, которые, поняв, что я пеку, буквально не давали мне прохода. Как будто для них делаю, честное слово!
Александр отсутствовал два дня — идеально! Торт как раз дошел. Ян Рудый вернулся с ним. Но меня неожиданно обрадовал третий персонаж, который первым делом заглянул на кухню.
— Деда! — восторженно закричала я, вытирая мокрые руки тряпкой и бросаясь на шею представительному джентльмену с красиво подстриженной бородой и завязанными в хвост белыми волосами.
Кажется, за прошедшее время я сама себя убедила, что связана с Егором Матвеевичем родственными узами. Я обрадовалась ему, как родному. Он от моего напора опешил, но тут же крепко меня обнял в ответ — у меня аж кости затрещали.
— Бедовая моя, куда опять влезла? — с мягким укором спросил он, гладя меня по волосам. — Совсем одну оставить нельзя.
От ласковых слов защипало в глазах. Вроде взрослая же тетка, давно привыкла к самостоятельности, но простая забота растопила сердце. И еще появилось странное, прочно забытое ощущение: пришел кто-то взрослый, кто всё разрулит. Это непонятно: больше половины жизни взрослой была я. Я сама решала свои проблемы (чаще всего убегая от них, но всё же), не умела принимать помощь, пряталась от привязанностей. Но к деду Егору я испытывала искреннюю любовь и уважение, он за короткое время стал мне семьей.
— Дед, а у меня торт есть, — вспомнила я. — Наполеон.
— На каком поле? — не понял дед.
— Это название такое, — усмехнулась я. — Будешь пробовать?
— О жестокая, — жалобно простонал из коридора голос Рудова. — У нее есть торт, и она нам не предлагает. Слышал, Алекс? Твоя прислуга вкрай обнаглела. Из хозяйских продуктов испекла что-то и от хозяев прячет.
— Не называй ее прислугой, — рявкнул голос льера Александра. — И вообще… Не нравится — вали в гостиницу. Дед поднял свои богатые брови и вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами и шепнула: «Прикормила».
— Накрывай в столовой, дочка, — скомандовал дед. — Лисовкий, ты не против?
— А торт большой? — уточнил хозяин дома. — Если не очень — то против. Прячьте торт, Ольга, прячьте!
Я в очередной раз подумала, что не зря я так размахнулась. Торт получился большой. Очень. Вот только мне, как кухарке, за столом с господами делать нечего, но ничего, весь они не осилят, я себе и Лиске кусочек умыкну. Хотя… Там Демьян с Никитой будут, а у них желудки, кажется, необъятные.
— Ставь чайник, Марика, — скомандовала я. — Беляна, сбегай, скомандуй, пусть большой сервиз горничные достают. Лиска, мы с тобой за тортом. А вы, господа, чего ждете? Освободите служебное помещение, не мешайте рабочему процессу!
Дед покачал головой, восхищенно цокнул языком, пробормотав «Ишь, командирша какая», и ушел, а я полезла в ледник.
Ну не придумали здесь холодильников! Зря, конечно. Холодильник и стиральная машина — лучшие изобретения человечества. Поэтому мясо, рыба и какие-то скоропортящиеся продукты хранились в яме со льдом. Раньше — вповалку. Теперь в деревянных ящиках отдельных, да я еще заставляла бумажку на ящики вешать, когда что туда положили.
Впрочем, дикарями моих новых одномирян назвать сложно. Ладно, прачечная — это грусть-тоска, потому что женщины стирают руками и мылом, но ведь ледник ничуть не хуже холодильной камеры! Организован он в пристройке к кладовой, по сути — это глубокая квадратная яма, выложенная внутри кирпичами и заполненная глыбами льда. Вместо пола — деревянная решетка. Здесь хранят мясо, рыбу и какие-то скоропортящиеся продукты. Сюда мы относим на ночь супы и жаркое. Здесь же я приучила поварих складывать масло, творог и сметану, которые раньше быстро портились. Раньше всё валили на «пол» — как легло, так и легло, но теперь имеются ящики и полки. Организация пространства — наше всё. И теперь здесь же на полке возвышался мой красавец торт, который я аккуратно сняла и на вытянутых руках несла в столовую.
Конечно, надо бы порезать его, но он слишком красив, чтобы не похвастаться.
Похвал я удостоилась бурных, один вид торта вызвал едва ли не овации. Даже Софья захлопала в ладоши с детским восторгом, а юные маги едва слюной всё не закапали.
— С нами садись, — скомандовал дед, который в доме Лисовского как-то уж слишком свободно распоряжался. — Не мнись. Села, чашку себе взяла и без отговорок. Мне важно понять, что у тебя с магией.
— Нет никакой магии, — неохотно ответила я. — Дед, ну право слово… Не пристало прислуге…
— Кто-то против? — он обвел вопросительным взглядом присутствующих, грозно сдвинув брови.
Против никто не был. Демьян с Никитой меня уважали и считали совершенно своей, Софья улыбалась так, что щекам, наверное, больно, Александр поднялся и отодвинул для меня стул, а Йозеф с Яном вообще гости, их мнение особой роли не играет.
— Рассказывай, что видела, — потребовал дед, после того, как торт был порезан и разложен по тарелкам. — Йосик сказал, что у тебя своеобразное виденье «зеркала».
«Йосик» насупился и нахмурил брови, а я в очередной раз принялась вещать про странное поведение льера Александра и про дымку вокруг него. Про постель, впрочем, умолчала: ну не при Софье же! Тем более, уверена: эту часть ему пересказали с подробностями.
Дед слушал внимательно, кивал, а под конец согласился с льером Гродным: нужен эксперимент. Важно понять, что именно я вижу-только ли «зеркало» или любую наведенную магию. Впрочем, воздействие, направленное на себя, я чувствую, а вот как с другими?
— Лирра Ольга чувствует ментальную магию, направленную на других, — напомнила Софья. — У нас с ней был… инцидент.
На Софью строго посмотрели сразу четыре глаза: два карих — деда Егора и два серых — льера Лисовского. Она смутилась и уткнулась в тарелку.
— Что ж, Ольга, как минимум, тебе нужно изучить типы магического воздействия, — строго сказал дед. — У Алекса есть книги, почитаешь.
Я и сама понимала, что как раньше уже не будет. Надо же, я несколько дней назад ныла, что скучно живу. Что никому не нужна. Ну вот, вселенная меня услышала и поняла как-то слишком уж буквально. Скука — явно не про меня.
— А торт просто великолепен, — заметила Софья невинно. — С такими умениями — и в кухарках! Ах, лирра Ольга, вам бы ресторан свой!
— Я не честолюбива, — вздохнула я. — Мне все нравится в своем положении.
— Лукавите, Ольга Дмитриевна, — неожиданно подал голос до того молчавший Ян Рудый. — Мало кто откажется от приличных денег. Или вам нравится в униформе ходить и в пальто с чужого плеча?
— Далось вам это пальто, — раздосадовано буркнула я. — Я его у портнихи шила, оно новое совершенно.
Встала, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, налила всем чаю, извинилась и ушла в кухню, умыкнув пару кусков торта для своих. Ян меня откровенно раздражал. Как я могла посчитать его хорошим человеком? Он бестактный и жестокий.
Надо и в самом деле испечь, да еще льере Гдлевской отнести. Кстати, о птичках.
— Льер Гродный, а вы Елену Гдлевскую знаете?
— Оленька, я же просил — просто Йозеф. Конечно, знаю, кто ж ее не знает! Я в нее в юности влюблен был, ни одного ее выступления не пропускал… Эх, славные были времена! А почему ты спрашиваешь?
— Потому что льера Елена сейчас в очень плачевном положении. Может, как-то можно похлопотать, чтобы ей пенсию выписали?
— Льера Елена? — Гродный изумленно на меня уставился. — Так она же умерла лет тридцать как! Еще при том взрыве во дворце!
— Она живет в Коборе в родительском доме.
— Враньё! — Гродный был возмущен настолько, что побагровел. — Мошенница поди! А ну-ка, деточка, отведи меня к этой твоей Гдлевской!
Я растерялась от такой воинственности. А ну как и вправду мошенница, а я просто повелась на сопливую сказочку? Да нет, вряд ли. Кто в здравом уме будет жить в старом доме и просить дрова у мэра? Да и осанка, манеры, взгляд этот — всё говорило о том, что Елена — действительно бывшая танцовщица. Не усугублю ли я ее и без того плачевное положение, приведя к ней мага? Наверное, нет. Она же говорила, что посылала прошение королю. Что писала своим поклонникам. Попробую, пожалуй. Если удастся ей помочь — пусть так. Мы шли теперь куда быстрее, чем раньше. Льер Гродный пыхтел как самовар, а потом начал рассказывать мне, какая это была прима, ах, какая была прима! Зал дышать боялся, когда она танцевала! Сам наследный принц за ней ухаживал, но она отвергла его притязания, выбрав, к слову сказать, моего названного деда. А когда Елена танцевала партию Велеславы — это из легенды о Пропавшем Королевиче — цветами был весь театр завален, на улицах букеты стояли. Поэтому Гродный ни за что не поверит, что такая женщина, как Гдлевская, вдруг одна осталась, даже если и ходить не может. Да и Матвеич… А хотя с ним-то все понятно было, он несколько лет к постели прикован был, да и потом у него проблем куча нарисовалась.
Дом Гдлевской выглядит уныло: когда начал сходить снег, стало видно, что сад запущен, многие деревья поломаны, кустарники разрослись. На кирпичных стенах давно потрескалась штукатурка, пара окон второго этажа забита досками. На лице у Г родного отражается недоумение — он ждал чего-то другого.
Мы проходим по нечищеной дорожке к дому, стучим бронзовым молоточком в дверь. Открывает неизменный Михаил, только сегодня он не в ливрее, а потрепанной куртке. Видимо, выходил куда-то.
— Лирра Ольга, — широко улыбается он. — Рад вас видеть! Льера будет счастлива гостям.
Мы проходим в гостиную, садимся на лиловые диваны и ждем. Елены выезжает к нам — как всегда элегантная, с прической, в красивом платье, жемчужных бусах и перчатках.
— Боже, это и в самом деле она! — восклицает Г родный. — Глазам не верю, как такое возможно?
— Мы знакомы? — нерешительно спрашивает Елена, изящно покачивая головой.
— Нет, откуда… Но я не могу не узнать великолепную льеру Гдлевскую! Позвольте сказать, что я ваш искренний поклонник!
В глазах Елены на мгновение мелькает хищный огонек, она явно просчитывает, чем этот поклонник может помочь в ее бедственном положении. Впрочем, лицо тут же разглаживается, появляется улыбка — немного смущенная, немного скорбная. Она взмахивает кистью и театрально вздыхает.
— Ах, льер, что было, то прошло, какое же великолепие…
Мне приходит в голову мысль, что в Коборском театре она вполне прижилась бы. Елена виртуозно владеет лицом и телом, если можно так сказать про женщину в инвалидном кресле.
А Гродный втягивает живот и сыплет, сыплет какими-то именами, названиями, фигурами танцев, даже не понимая, что Елена Гдлевская уже не разделяет его восторгов. Ее лицо тускнеет.
— Довольно, льер Йозеф, — перебиваю я его красочное воспоминание какого-то танцевального спектакля. — Вы бестактны.
Он замирает на полуслове, встряхивает головой и вдруг понимает, где находится. Губы кривятся в виноватой улыбке.
— Простите, льера Гдлевская, — краснеет он. — Я — мерзавец и эгоист. Чем я могу вам помочь?
— Много лет я пытаюсь добиться пенсии, как пострадавшая при том происшествии во дворце, — тут же отвечает Елена. — Если бы вы могли похлопотать… Сами видите, — она картинно и невыносимо изящно взмахивает рукой. — Я совсем потерялась в моей немощи.
— Я сделаю все, что могу, — горячо обещает Йозеф. — Льера, позвольте мне стать вашим другом и заходить к вам на чай?
— Разумеется, — тут Елена улыбнулась вполне искренне. — Буду счастлива, если вы будете меня навещать.
Они поболтали еще, уже вдвоем, а потом Гродный пошел домой, в смысле, к Лисовским, а я — в свой домик.
— А интересная у нее магия, — как-то задумчиво произнес Йозеф, прощаясь. — Вы заметили? Она вытаскивает из глубины души самые сокровенные мысли и мечты. Вытаскивает и жестко выставляет на свет. Я был отчаянно влюблен в грациозную Сусанну, в отважную Беренику и нежную Велеславу. Я преклонялся перед грацией льеры Гдлевской. Даже спустя столько лет она трогает мои чувства. И сегодня я понял, что всё это время любил лишь образ, а жизнь — она гораздо сложнее.
— Это хорошо или плохо? — осторожно спросила я, уверенная, что льер преувеличивает.
— Это полезно, — помолчав, сказал Гродный. — Только всё это не столь важно. А вот то, что я абсолютно точно видел имя Елены в списке погибших, мне очень не нравится. Тридцать лет прошло, конечно… но я четко помню, что сам лично Егора Матвеевича в чувство приводил, над кроватью его сидел — я же менталист как- никак, причем один из лучших. И первый его вопрос был про Елену: выжила ли? Узнав, что нет, он просто сдулся. Всё, даже бороться не стал. Интересно мне, кто же эти бумаги подписывал… Не льер ли Лисовский?
— Тридцать лет прошло, — напомнила я, похолодев внутри. — Так ли это важно? Да и сколько Лисовскому было?
— Двадцать два — двадцать три, — прикинул Йозеф. — Он секретарем тогда был при канцелярии, его сам Сабиров и пристроил. Всё это очень дурно пахнет, Оленька. Очень. И знаете что? Вы замешаны по самые уши.
Глава 26
Сладкие семейные узы
Готовить торт в печи оказалось куда проще, чем я предполагала. Пропорции я за давностию лет не слишком и помнила, но вот сам вид теста, его ощущения под пальцами, фактуру, цвет, плотность не перепутать. Когда-то Наполеон был моим любимым тортом, и сейчас я намеревалась его и в самом деле испечь.
Делать тесто — сродни медитации. Весь мир перестает существовать. Есть только ты, мука, вода и соль. И, конечно, лучшее сливочное масло. Замесить крутое тесто, раскатать его тонкой скалкой, смазать маслом. Свернуть в конверт, снова раскатать, снова смазать… и так пять-шесть раз. Медленно, с удовольствием, наслаждаясь каждым мгновением. Потом на ледник его отнести и заняться уже неотложными делами. Крем решила делать завтра: классический масляный (сгущенку сама делать я уж точно не умею, а с масляным кремом возни не так уж и много), да еще малину можно проложить. С тестом, правда, немного увлеклась: мне всё не нравилась плотность, вышло его приличное количество. Но много — не мало, сделаю большой торт, значит. Никогда с моими тортами такого не было, что их выкидывали, не доев.
На следующий день выпекла коржи. Оказывается, ничуть не сложнее, чем в духовке. Обрезала. Взбила крем из яиц, сахара и масла. С Лиской вышло просто замечательно: не нужна никакая водяная баня для плавного подогрева, она прекрасно нагрела мне яйца с сахаром с помощью своего дара — плавно, нежно, просто идеально. И взбивать помогала, она к этому привычная. В четыре руки мы промазали торт, украсили его малиной. Снова отнесли на ледник, прогнав с кухни всех троих магов, которые, поняв, что я пеку, буквально не давали мне прохода. Как будто для них делаю, честное слово!
Александр отсутствовал два дня — идеально! Торт как раз дошел. Ян Рудый вернулся с ним. Но меня неожиданно обрадовал третий персонаж, который первым делом заглянул на кухню.
— Деда! — восторженно закричала я, вытирая мокрые руки тряпкой и бросаясь на шею представительному джентльмену с красиво подстриженной бородой и завязанными в хвост белыми волосами.
Кажется, за прошедшее время я сама себя убедила, что связана с Егором Матвеевичем родственными узами. Я обрадовалась ему, как родному. Он от моего напора опешил, но тут же крепко меня обнял в ответ — у меня аж кости затрещали.
— Бедовая моя, куда опять влезла? — с мягким укором спросил он, гладя меня по волосам. — Совсем одну оставить нельзя.
От ласковых слов защипало в глазах. Вроде взрослая же тетка, давно привыкла к самостоятельности, но простая забота растопила сердце. И еще появилось странное, прочно забытое ощущение: пришел кто-то взрослый, кто всё разрулит. Это непонятно: больше половины жизни взрослой была я. Я сама решала свои проблемы (чаще всего убегая от них, но всё же), не умела принимать помощь, пряталась от привязанностей. Но к деду Егору я испытывала искреннюю любовь и уважение, он за короткое время стал мне семьей.
— Дед, а у меня торт есть, — вспомнила я. — Наполеон.
— На каком поле? — не понял дед.
— Это название такое, — усмехнулась я. — Будешь пробовать?
— О жестокая, — жалобно простонал из коридора голос Рудова. — У нее есть торт, и она нам не предлагает. Слышал, Алекс? Твоя прислуга вкрай обнаглела. Из хозяйских продуктов испекла что-то и от хозяев прячет.
— Не называй ее прислугой, — рявкнул голос льера Александра. — И вообще… Не нравится — вали в гостиницу. Дед поднял свои богатые брови и вопросительно посмотрел на меня. Я пожала плечами и шепнула: «Прикормила».
— Накрывай в столовой, дочка, — скомандовал дед. — Лисовкий, ты не против?
— А торт большой? — уточнил хозяин дома. — Если не очень — то против. Прячьте торт, Ольга, прячьте!
Я в очередной раз подумала, что не зря я так размахнулась. Торт получился большой. Очень. Вот только мне, как кухарке, за столом с господами делать нечего, но ничего, весь они не осилят, я себе и Лиске кусочек умыкну. Хотя… Там Демьян с Никитой будут, а у них желудки, кажется, необъятные.
— Ставь чайник, Марика, — скомандовала я. — Беляна, сбегай, скомандуй, пусть большой сервиз горничные достают. Лиска, мы с тобой за тортом. А вы, господа, чего ждете? Освободите служебное помещение, не мешайте рабочему процессу!
Дед покачал головой, восхищенно цокнул языком, пробормотав «Ишь, командирша какая», и ушел, а я полезла в ледник.
Ну не придумали здесь холодильников! Зря, конечно. Холодильник и стиральная машина — лучшие изобретения человечества. Поэтому мясо, рыба и какие-то скоропортящиеся продукты хранились в яме со льдом. Раньше — вповалку. Теперь в деревянных ящиках отдельных, да я еще заставляла бумажку на ящики вешать, когда что туда положили.
Впрочем, дикарями моих новых одномирян назвать сложно. Ладно, прачечная — это грусть-тоска, потому что женщины стирают руками и мылом, но ведь ледник ничуть не хуже холодильной камеры! Организован он в пристройке к кладовой, по сути — это глубокая квадратная яма, выложенная внутри кирпичами и заполненная глыбами льда. Вместо пола — деревянная решетка. Здесь хранят мясо, рыбу и какие-то скоропортящиеся продукты. Сюда мы относим на ночь супы и жаркое. Здесь же я приучила поварих складывать масло, творог и сметану, которые раньше быстро портились. Раньше всё валили на «пол» — как легло, так и легло, но теперь имеются ящики и полки. Организация пространства — наше всё. И теперь здесь же на полке возвышался мой красавец торт, который я аккуратно сняла и на вытянутых руках несла в столовую.
Конечно, надо бы порезать его, но он слишком красив, чтобы не похвастаться.
Похвал я удостоилась бурных, один вид торта вызвал едва ли не овации. Даже Софья захлопала в ладоши с детским восторгом, а юные маги едва слюной всё не закапали.
— С нами садись, — скомандовал дед, который в доме Лисовского как-то уж слишком свободно распоряжался. — Не мнись. Села, чашку себе взяла и без отговорок. Мне важно понять, что у тебя с магией.
— Нет никакой магии, — неохотно ответила я. — Дед, ну право слово… Не пристало прислуге…
— Кто-то против? — он обвел вопросительным взглядом присутствующих, грозно сдвинув брови.
Против никто не был. Демьян с Никитой меня уважали и считали совершенно своей, Софья улыбалась так, что щекам, наверное, больно, Александр поднялся и отодвинул для меня стул, а Йозеф с Яном вообще гости, их мнение особой роли не играет.
— Рассказывай, что видела, — потребовал дед, после того, как торт был порезан и разложен по тарелкам. — Йосик сказал, что у тебя своеобразное виденье «зеркала».
«Йосик» насупился и нахмурил брови, а я в очередной раз принялась вещать про странное поведение льера Александра и про дымку вокруг него. Про постель, впрочем, умолчала: ну не при Софье же! Тем более, уверена: эту часть ему пересказали с подробностями.
Дед слушал внимательно, кивал, а под конец согласился с льером Гродным: нужен эксперимент. Важно понять, что именно я вижу-только ли «зеркало» или любую наведенную магию. Впрочем, воздействие, направленное на себя, я чувствую, а вот как с другими?
— Лирра Ольга чувствует ментальную магию, направленную на других, — напомнила Софья. — У нас с ней был… инцидент.
На Софью строго посмотрели сразу четыре глаза: два карих — деда Егора и два серых — льера Лисовского. Она смутилась и уткнулась в тарелку.
— Что ж, Ольга, как минимум, тебе нужно изучить типы магического воздействия, — строго сказал дед. — У Алекса есть книги, почитаешь.
Я и сама понимала, что как раньше уже не будет. Надо же, я несколько дней назад ныла, что скучно живу. Что никому не нужна. Ну вот, вселенная меня услышала и поняла как-то слишком уж буквально. Скука — явно не про меня.
— А торт просто великолепен, — заметила Софья невинно. — С такими умениями — и в кухарках! Ах, лирра Ольга, вам бы ресторан свой!
— Я не честолюбива, — вздохнула я. — Мне все нравится в своем положении.
— Лукавите, Ольга Дмитриевна, — неожиданно подал голос до того молчавший Ян Рудый. — Мало кто откажется от приличных денег. Или вам нравится в униформе ходить и в пальто с чужого плеча?
— Далось вам это пальто, — раздосадовано буркнула я. — Я его у портнихи шила, оно новое совершенно.
Встала, нарушая все мыслимые и немыслимые правила, налила всем чаю, извинилась и ушла в кухню, умыкнув пару кусков торта для своих. Ян меня откровенно раздражал. Как я могла посчитать его хорошим человеком? Он бестактный и жестокий.