– У подружки какие-то проблемы, я так и не поняла, что случилось, но она просила приехать, – сказала она, повернувшись ко мне спиной. Смотрела в окно. Я была уверена, что она плачет.

Такси остановилось возле ворот университета.

– С каких это пор подростки гуляют там, где и студенты? – возмущенно начала я, но тут же прикусила язык. Не лучшее время читать морали.

– Я тут не гуляю. Иди сюда.

Мы зашли через ворота в какой-то маленький скверик, между домом и стеной. Там никого не было. Откуда Олька знает о таких местах?

– Вот она! – воскликнула Оля и кинулась вперед.

Оля подбежала к скамейке, на которой я издалека разглядела какую-то девушку.

Я увидела, как Оля отшатнулась, повернулась спиной и ее начало рвать. У меня же волосы на голове, которые еще остались, встали дыбом. Я побрела к ней так быстро, как только могла. Пока дошла до лавки, в крови было столько адреналина, что я уже могла осознанно действовать и принимать решения.

На скамейке сидела девушка. Она была немного старше Оли. Вонь мочи, блевотины и крови окутывала ее, как густой туман. Когда я подошла поближе, меня саму замутило. Краем глаза заметила, что Оля стоит в паре метров от нас, на безопасном расстоянии, и наблюдает.

– Как ее зовут? – спросила я, пытаясь нащупать пульс.

– Кайя!

– Кайя! Ты меня слышишь? – позвала я. Пульс у девушки был слабый и редкий, но ритмичный, на шее прощупывался лучше. Дыхание поверхностное.

– Оля, у тебя фонарик есть?

– Нет, есть мобилка!

– Давай ее сюда.

Я повнимательнее присмотрелась к девушке. Она была в полубессознательном состоянии, выглядела одурманенной, не отвечала на вопросы.

– Оля, мне нужен свет! – поторопила я моего ребенка.

– Я не могу.

– Оля, быстро дай мне свет. Рыдать будешь потом! Давай!

Девочка подошла, но не близко и вытянула руку с телефоном в мою сторону.

– Смотри, а то еще заразишься! – проворчала я и стала трусить девушку. – Кайя! Кайя! Слышишь меня?

Девушка не отвечала. Ее одежда была вымазана рвотой и кровью, на юбке расплывалось темное пятно, и я была уверена, что не только от мочи. Кровь текла из рассеченной губы или из выбитого зуба, и мне казалось, что ее лицо в кровоподтеках. Зараза, при таком свете ничего не увидишь!

– Звони в «скорую»! Срочно!

– А что им сказать?

– Звони. Когда возьмут трубку, дашь телефон мне!

Оля была словно в трансе, медленно и как-то странно на все реагировала. Одной рукой она держала мобильник, а другой что-то искала в карманах.

– Оля! – рявкнула я. – Телефон в левой руке! Звони! Сто двенадцать.

Она уставилась сначала на меня, потом на свою левую руку. К тому времени я уже подошла и вырвала у нее мобильник.

– Добрый вечер, – поздоровалась, когда диспетчер взяла трубку. – Мы обнаружили девушку, она жива, но без сознания, пульс слабый, поверхностный, равномерный, дыхание тоже поверхностное. Вероятно, избита, так как видны раны на лице, и изнасилована, – перечислила я. – Возможно, она в состоянии наркотического опьянения. Я сама врач. Поспешите.

Продиктовала им адрес и положила трубку.

– Оля, помоги мне. Надо перевернуть ее на бок. Она не может так сидеть.

Оля стояла на месте, уставившись на меня круглыми глазами.

– Оля! – Я подошла и встряхнула ее. – Помоги мне!

Ничего, никакой реакции. Я замахнулась и ударила ее по лицу. Несильно, но сейчас мне важна была каждая секунда. Я чувствовала, как силы покидают меня. Наконец Оля очнулась.

– Послушай! Мы должны положить ее на бок, – повторила я уже спокойнее. – Я сейчас прямо тут упаду. Как приедет «скорая», вызови такси, отвези меня домой и дай выпить лекарство. Мой спасательный набор!

Она поняла меня, видно было, что поняла.

Мы подошли к скамейке. Кайю трясло. Мы устроили ее поудобнее. Перетащить ее на землю уже сил не хватило. Оля сняла куртку и укутала девушку. Кайю трясло не от холода, но я не стала протестовать. Потом я сама уселась на край скамейки и оперлась головой на руки. Как раз подъехала «скорая».


Домой нас отвезли на патрульной машине. Опять. Полиция появилась через пару секунд после «скорой». Они заявили, что завтра приедут и допросят меня и Олю. Особенно Олю. Если откажемся, снова будет рапорт куратору, в службу по делам несовершеннолетних и еще бог знает кому.

Несколько дней мне было очень плохо. Слабость, головокружение, головная боль, нарушение зрения, сердцебиения и все такое. Я даже и не думала притворяться, хотя вначале план был именно такой. Позвонила своему старому однокурснику и спросила, не может ли он помочь мне лечь в неврологическую клинику.

– Мы здоровых не принимаем, – пошутил Юрек. Однако мне на самом деле было очень плохо.

Потом я позвонила Игорю.

– Младший, мне нужно в больницу лечь ненадолго. Можно тебя кое о чем попросить?

– Что-то серьезное?

– Да, я старая, и это серьезно.

– Чем я могу помочь?

– Сможешь переночевать у нас несколько дней?

В трубке стало тихо. Я понимала, что моя просьба ему не понравилась, Игорю хотелось проводить время со своей девушкой, а не присматривать за строптивым подростком. Через секунду он ответил:

– Но у меня столько работы. Я не смогу за ней следить, готовить, отвозить в школу и все такое.

– Я не об этом тебя прошу. Просто переночуй у нас несколько дней. Оля пусть сама о себе заботится, учит уроки, занимается домом и проведывает меня в больнице.

– Аня, ей всего пятнадцать! Ты уверена?

– Почти шестнадцать. Ты даже не представляешь себе, на что она способна и сколько всего умеет! – заявила я с ехидной улыбкой, хотя Игорь ее все равно не видел.

– Не представляю!

– Представляешь или нет, но кто-то взрослый должен ее проведывать. Игорь, у меня выхода нет. Я старею, а Оля должна привыкать к самостоятельности.

Прозвучало вполне убедительно. Словно я и правда хотела воспитать из Оли разумного и ответственного человека, а не наказать лгунью.

– Может, она пока у бабушки с дедушкой в Урсынове поживет? – спросил он.

Я знала, что он задаст этот вопрос, и была готова ответить.

– Магда в тяжелом состоянии, и Роберту сейчас очень трудно. Между прочим, скоро конец учебного года, а Оле надо оценки исправлять. Еще кто-то должен позаботиться о Мухе, ее в Урсынов точно не отвезешь, – сказала я.

Магда Муху терпеть не могла, и псина отвечала ей тем же.

– И еще я бы хотела, чтобы Оля меня каждый день в больнице проведывала.

– Хорошо, тетя, хорошо, – завопил в отчаянии Игорь. Мои мощные аргументы не оставили ему выбора.

Сейчас мне нужно было поговорить с Олей. Моя панночка только пообедала и уже собиралась идти в свою комнату.

– Оля, подожди минутку, – попросила я ее. Она посмотрела на меня с беспокойством. За три дня мы ни разу не вспоминали о Кайе, и, видимо, Оля решила, что я хочу сейчас о ней поговорить. – Я завтра иду в больницу.

– Хорошо. Могу пойти с тобой. Уйду с уроков пораньше и тебя провожу, – предложила она, вставая из-за стола.

– Оля, я ложусь в больницу на несколько дней, – сказала я ей, сделав ударение на этом «ложусь».

Она вновь опустилась на стул.

– Ты заболела? – спросила холодно и безразлично. Видимо, до нее еще не дошло.

– Да, мне плохо. Кажется, что у меня что-то не то с головой. Надо пройти обследование.

– На несколько дней? – спросила она. Похоже, что-то начала понимать. В ее глазах я увидела не только страх, но и радость. – А кто со мной будет?

– Никто. Будешь сама о себе заботиться.

Она прямо вся засветилась от радости. Моя панночка почувствовала запах свободы. Однако радость длилась недолго, какую-то долю секунды, а потом нахлынул страх и она погасла. По спине побежали мурашки.

– Как это «сама»? Сама здесь жить буду? Сама должна обо всем заботиться? Какие анализы? Что с тобой? Тебе плохо? – засыпала она меня вопросами, только чтобы убежать от своего страха. – Ты же обещала, что не умрешь! – все больше заводилась она. – Обещала, что будешь со мной, пока мне двадцать не исполнится!

– Оля, успокойся, я не собираюсь умирать пока. Мне уже за шестьдесят, иногда нужно обследоваться, может, лекарства поменять или новые начать пить, какие-нибудь процедуры пройти или операцию сделать.

– Так ты на операцию?! – воскликнула она.

– Пока нет, но все возможно. Люди в моем возрасте проводят время в больницах и поликлиниках.

– Но ты же не такая! Ты не можешь меня бросить! Что со мной будет? – спросила она уже спокойнее. Первая волна паники прошла, и теперь она начала жалеть себя.