– Разрешите принести извинения?!
Старшина недоуменно уставился на сидящего напротив него сержанта, после чего перевел взгляд на Линкявичуса, а затем озадаченно произнес:
– Ну давай…
Я сделал три шага вперед и резким движением сдернул с полки свой чемодан, который я углядел еще в тот момент, когда только вошел в каптерку. Он у меня был приметный – фибровый, но покрытый толстой немаркой тканью и с солидными встроенными замками. Я купил его в Чехословакии, во время поездки на марафон в Кошице. Но когда после поездки в Париж вся наша семья оказалась полностью оснащена чемоданами от Louis Vuitton, я решил взять его в армию. Вещь прочная, солидная, может на что нужное пригодиться. Даже хотя бы на «махнуться» с кем-нибудь из дедов и получить за это какие-нибудь преференции. Кто ж знал, что меня отправят учиться на сержанта…
Сняв чемодан, я быстро его открыл и выудил из него два пузыря довольно вонючей чимкентской водки, которые я купил за пару дней до отъезда, сгоняв в самоход из располаги термезской учебки, как раз на случай установления дружеских отношений. Но вследствие моего почти молниеносного убытия из нового места расположения сразу после прибытия в оное так и не сумел ими воспользоваться… Закрыв чемодан, я аккуратно поставил их на стол и снова принял стойку «смирно». Трое младших командиров одобрительно переглянулись, после чего старшина расплылся в улыбке.
– Сечешь…
– Так точно!
Но замок второго взвода, похоже, решил выдоить меня на полную. Небрежно взяв бутылку в руку, он вгляделся в этикетку и скривился:
– Чимкентская… – после чего окинул меня суровым взглядом: – Ты ж понимаешь, что этого мало?
Я, до сего момента все так же продолжавший стоять по стойке «смирно», несколько удивленно усмехнулся – ох ты ж, какова бывает жадность человеческая, после чего резким движением руки выдернул бутылку из его пальцев, а второй цапнул ту, что стояла на столе. И со словами:
– Ну, значит, не договорились… – размахнулся так, как будто собираюсь ударить одной бутылкой по другой.
– Стой! …ля! Ты че?! Стоять! – четыре возгласа слились в один вопль. После чего вскочивший на ноги жадный сержант прыгнул ко мне. Но я привычно ушел в сторону, а когда он пролетел мимо меня, со всей дури засветил ему сапогом по заднице. Причем так, что тот улетел под вешалки с парадкой.
– А-а-а… с-сука! – взревел он, вскакивая на ноги, после чего заорал на меня: – Молодой, ты ж понимаешь, что тебе после этого не жить?!
Я усмехнулся:
– Не думаю, – и, окинув взглядом всех четверых, пояснил: – Первый разряд по самбо и по боксу плюс золотая медаль Олимпиады-80 по марафонскому бегу. Так что кого забью, кого заломаю, а от остальных – убегу!
Линкявичус со старшиной озадаченно переглянулись, но тут в глазах старшины мелькнуло узнавание, и он, вскочив, хлопнул себя по лбу:
– Олимпиада… Марков! Ну точно же… а я голову ломаю – где я тебя видел?!
Вот так и началась моя служба…
Глава 5
– Старший сержант Марков, к командиру!
Я выглянул из каптерки, в которой сейчас делал свою обычную разминку, и крикнул:
– Алесь, что там?
Дежурный по роте сержант Игнатович подлетел ко мне, бухая короткими десантными сапогами, и скороговоркой забормотал:
– Товарищ старший сержант, звонил капитан Климчук – вас срочно в штаб требуют.
– Проблемы? – я нахмурился.
– Никак нет – ничого такого, – доложил он, чуть сбившись на белорусский акцент.
– Точно никто нигде не залетел? В парк звонил?
– Никак нет, не звонил, но никто ничего не докладывал.
– Ты позвони – уточни. И на КПП на всякий пожарный, – приказал я и нырнул обратно в каптерку. Прежде чем выдвигаться, следовало одеться, потому как разминкой я занимался по пояс голый. Ну а колочение по макиваре, которую я забацал у себя в каптерке, похоже, придется вообще отложить.
Полтора года службы пролетели почти незаметно. В принципе так часто бывает, когда ты живешь в жестком ритме, типа подъем-отбой. Как говорится в старой армейской считалке: «День прошел и масло съели, на прогулке песню спели, дембель стал на день короче – дедушке спокойной ночи!» Впрочем, у меня не то чтобы и служба была. Скорее уж работа. Нет, не только за рычагами бульдозера – я и бензовозы водил, и ремлетучку, и старшим колонны ходил, развозя по блокпостам воду и продовольствие, да и в бээмдэшке за рычагами тоже довелось посидеть. И не только за рычагами. Нет, никто меня в экипаж БМД не переводил. Но интересно же! Тем более что четыре бээмдэшки, относящиеся к комендантскому взводу, стояли как раз в нашем парке. Так что и на месте командира бээмдэшки посидел, и на месте наводчика. Более того, даже несколько раз из пушки стрельнул. Причем боевой гранатой. Потому как орудие БМД-1–2А28 «Гром» являлось не совсем пушкой, а скорее производным от станкового противотанкового гранатомета СПГ-9. И снаряды у них были вроде как полностью взаимозаменяемые. Ну, за исключением вышибного заряда. Так ли это на самом деле, я не знал, но слухи такие ходили…
Служба у меня шла нормально. Отношения и с сержантами, и с офицерами установились вполне рабочие. Только замполит сильно удивлялся, почему я не в спортроте. Типа, все ж таки олимпийский чемпион! Но я ж не футболист, не пловец, не хоккеист, да и результаты в остальных дисциплинах легкой атлетики у меня были весьма посредственными. Марафонские же забеги из всех соревнований – едва ли не самые редкие по частоте. Ну, я имею в виду те, в которых могут участвовать советские спортсмены. Всякие там Бостонские, Лондонские или Берлинские марафоны не берем. Особенно если вспомнить, что последний проводится не в столице ГДР, а в Западном Берлине. Да и не слышал я, чтобы срочники из спортроты бегали марафоны… Ну и на хрена в таком случае держать меня в спортроте? А если еще вспомнить, как я вообще попал в ту призывную команду, которая привела меня в Псковскую дивизию, то и вообще все вопросы пропадают… Но от очередной волны известности мне уйти не удалось. Как выяснилось, наш замполит лелеял мечту стать военным журналистом. И мое появление в его роте стало для него чем-то вроде манны небесной. Потому что он тут же решил, что его очерки, которыми он бомбардировал не только дивизионную многотиражку, в которой у него, кстати, все было на мази, но и второй после газеты «Красная звезда» главный печатный орган Министерства обороны СССР – журнал «Советский воин», теперь-то уж точно там напечатают. Ну и… не обманулся. Правда, из дюжины текстов, которые он туда отправил, напечатали только два, но зато из редакции этого журнала посмотреть на меня лично приехал ажно целый майор. После чего через три месяца про меня в журнале вышел целый репортаж. Правда, информация о том, что я служу в роте обеспечения, там была дана несколько… ну так… замыленно. Больше упирали на той, какой я бравый десантник. Смешно. Десантник – а не то что не десантировался ни разу, парашюта в глаза не видел! Как бы там ни было, после того репортажа я стал этакой местной знаменитостью. То есть не только в масштабах нашей части, тут я стал знаменитостью, считай, сразу по прибытии, а вообще всего местного гарнизона. На меня даже генерал – командир мотострелковой дивизии и начальник местного гарнизона заезжал посмотреть! Но, увы, особых преференций мне это не принесло. Даже в отпуск не отпустили, гады! Типа, обстановка не позволяет…
Впрочем, ситуация в Афганистане действительно постепенно ухудшалась. То есть все шло строго по тем же рельсам, что и в моей прошлой истории. Разве только с небольшой задержкой… Несмотря на то что наши войска вошли в Афган относительно мирно, интенсивность боевых столкновений с каждым месяцем все больше нарастала. Через пару месяцев после моего прибытия десантура умылась кровью в Кунаре. Мотострелки с танкистами раз за разом проводили боевые операции в Панджерском ущелье, которые по большому счету приводили только к возрастанию сопротивления. Регулярные нападения на транспортные колонны в районе перевала Саланг заставили перейти на практику конвоев. Да и здесь, в Герате, чем дальше, тем становилось более беспокойно. Дезертировавший из армии Афганистана бывший комбат местной, семнадцатой пехотной дивизии, которая два с лишним года назад как раз и подняла мятеж против центрального правительства, Туран Исмаил, ставший главным местным моджахедом, потихоньку разворачивался по полной, рекрутируя в свои партизанские отряды и бывших сослуживцев, так же, как и он, дезертировавших из рядов Вооруженных сил Афганистана, и довольно воинственных местных жителей. А через границу ему на помощь потихоньку перебрасывали наемников и снабжали оружием. Так что в окрестностях Герата тоже начали постреливать. Хотя пока в основном по царандою, но кое-где уже начало прилетать и нашим… Как и когда все это происходило в прошлой реальности (и происходило ли вообще), я не помнил абсолютно. Афганскую войну мы в училище почти не изучали, поскольку, когда я учился, она еще вовсю шла. Но именно почти. Кое-какая информация до нас доходила. И, по ощущениям, все было очень похоже… Впрочем, а как что-то могло измениться? Ведь у власти в стране, спецслужбах и том же министерстве обороны с генеральным штабом находились те же самые люди, что и в моем первоначальном варианте реальности. Так что хоть та элитная группа, которая в прошлой истории добилась введения советских войск в Афганистан еще в конце семьдесят девятого года, здесь продавить нужное себе решение в те же сроки не смогла, но всего лишь через год все вернулось на круги своя. И история покатилась по прошлой колее. Пусть и с небольшой задержкой. По историческим масштабам так просто мизерной.
Кстати, скорее всего, это годичное отклонение имело какое-то отношение к тому моему письму, что я отправил в посольство СССР в Чехословакии. Ну мне так казалось… Как именно – сказать не могу. Возможно, в моем письме нашлись какие-то аргументы, позволившие той привластной группировке, которая была против этого решения, заблокировать его до того момента, пока в Москве не прошла Олимпиада. Потому как ей в СССР реально придавалось огромное значение. Но как только она закончилась, их противники тут же взяли реванш.
Как бы там ни было, служба текла своим чередом. После того как мой «замок», Азуолас Линкявичус, ушел на дембель, меня назначили на его место. И с этого момента я стал куда реже покидать расположение части, занимаясь всякой писаниной и иной оргработой. Да и вообще, по большей части я стал выезжать, только если меня ставили старшим колонны. Из сержантов нашей роты таковыми в приказ по полку ротный внес только меня и старшину. Ну а две недели назад, когда ушел на дембель старшина, наш ротный, капитан Вакуленчук, вызвал меня к себе и сообщил:
– Я подал тебя на старшину роты. Так что принимай каптерку…
Выйдя из каптерки, я подошел к дежурному по роте, который как раз закончил разговаривать по телефону.
– Ну что там?
– На КПП все в порядке, а из парка сообщили, что из штаба приказали готовить трейлер к погрузке бульдозера. И бээмдэшку на сопровождение, – отрапортовал Игнатович. Я скривился. Блин, опять меня как бульдозериста использовать будут! А ничего, что я уже старшина роты? Но деваться было некуда. Мы же не саперы и не стройбат, а десант, так что инженерные подразделения у нас крайне урезанные, вследствие чего людей с удостоверением бульдозериста у нас раз-два и обчелся. Штатный же наш бульдозерист два дня назад был отправлен самолетом в госпиталь, в Кабул, а то и в Ташкент. Потому как умудрился подхватить воспаление легких. Вот вроде бегал себе бегал, просто кашлял сильно, но у нас это часто случается – ветер, холод, горы, так что, всем в санчасть ложиться, что ли? А потом – хрясь, и свалился с высокой температурой! И с пятидесятипроцентным поражением легких, как показал рентген… Так что, скорее всего, хрен я отверчусь. Хотя меня уже задолбало быть затычкой к каждой бочке! Обед в термосах на ближние блокпосты развести – Марков. Штабных на автобусе на аэродром отвезти – за руль снова пихают Маркова. Колонну бензовозов перегнать до Чешт-е-Шарифа – опять Марков! Я вздохнул. Эх, скорей бы дембель…
Ротного в штабе не оказалось, к тому моменту, как я до него добрался, тот уже выдвинулся в парк. Так что нашел я его уже там. Причем крайне недовольного. Хотя начал он с вроде как приятной для меня новости.
– Значит так, Марков, старшиной тебя утвердили. Вот приказ. А сейчас быстро переодевайся, вооружайся и загоняй бульдозер на трейлер. У перевала Рабати-мирза случился обвал, а там к вечеру колонна с Турагунди должна пройти. Так что сам понимаешь – надо быстро… – в Турагунди, расположенном на самой границе, находилась конечная станция «железки» с нашей, русской, колеей. Так что колонны от нее до Герата ходили часто.
– Товарищ капитан, – затянул я, уже понимая, что отвертеться не получится. Не тогда, когда командир уже озвучил приказ. – А чего опять мы-то? У «пехоты» же тоже бульдозеры…
– Ты мое распоряжение слышал? – тут же вызверился ротный. – А ну бегом в расположение!
В располаге меня попытался перехватить замполит.
– Марков, ты не забыл, что у тебя сегодня партсобра…
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, не получится ничего, – на ходу отмазался я. – На выезд уезжаю. У перевала Рабати-мирза обвал, а со стороны кишлака Дуги уже колонна идет…
Замполит растерянно замер.
– Но, как же… это же… – но я его уже не слушал, влетая в каптерку. Упаковаться следовало по полной. Не факт, что с завалом получится разобраться до заката, а ночевка в горах – дело такое… Но практически сразу же за мной ввалился и опомнившийся замполит. В принципе, он был мужик неплохой – не трус, довольно толковый, но все портила его должность. Дело в том, что в это время в армии уже вовсю цвел и пах формализм. Причем именно в политорганах он цвел и пах особенно буйно! Вследствие чего вся партийно-политическая работа в настоящий момент сводилась к десятку давно отработанных и со всех сторон одобренных штампов. Наглядная агитация, мероприятия, социалистическое соревнование, которое, кстати, Ленин отчего-то считал эффективным заменителем рыночной конкуренции, отдавая ему на откуп место главного двигателя социалистической экономики, – все это в армии дошло до такого предела, что от того, каким образом все это делалось, чуть ли не блевать тянуло. Ну вот как можно взять индивидуальные социалистические обязательства на следующий год, если за этот год состав роты сменится наполовину? Откуда ты узнаешь, какие люди придут взамен? Чего они хотят? Насколько будут подготовлены или хотя бы развиты? Как вообще будут распределены? Не подкинут ли нам «залетчиков» из каких других подразделений? Это ж не заводская бригада и не коллектив какого-нибудь локомотивного депо, в которых за год, дай бог, один-два человека поменяются! Но – нет. К первому января извольте составить пофамильную ведомость принятых соцобязательств, после чего оформить ее на стенде, а потом, после каждого дембеля, аккуратно подчищать фамилии уволившихся, вписывая вместо них новичков… Или комсомольские собрания? Я вон первые полгода исполнял обязанности комсорга взвода. И что? Любое выступление должно быть согласовано. Причем лучше всего, если выступающие напишут его на бумажке и предварительно представят замполиту. А то, не дай бог, кто чего лишнего ляпнет… То же самое и ступенью-двумя выше. А когда меня три месяца назад избрали делегатом на отчетно-выборное комсомольское собрание части, так замполит со мной мое выступление ажно трое суток репетировал и шлифовал. Как уж тут «живое творчество масс»… Но я терпел. На хрен мне неприятности с политорганами! У меня вон в журнале «Советский воин» новая повесть вот-вот должна выйти… И не то чтобы я так уж очень рвался ее там публиковать, но когда предложили – решил не отказываться. Тем более что после службы я планировал дописать ее до романа, добавив к написанному еще одну-две части. Потому и старался тихо-спокойно служить, делая свое дело, не выступая и не создавая никому проблем… но тут, блин, замполиту втемяшилось в голову принять меня в партию. И произошло это аккурат после комсомольского собрания части, на котором мое выступление было очень одобрительно встречено присутствовавшим на нем начальником политотдела нашей дивизии. Ну дык, красиво говорить я научился еще в прошлой жизни – столько всяких интервью, выступлений и конференций с «круглыми столами» за плечами, что это было совсем не мудрено. Вот начпо и отметил мою «уверенную манеру держаться». Причем закончил он свое выступление пожеланием всем комсомольцам осваивать «эту нелегкую науку», которая точно им пригодится, когда они двинутся дальше уже по партийной стезе. И вот эта сентенция отчего-то нашему замполиту запала в мозги. То есть он воспринял ее как руководство к действию.
Так-то призывников в партию практически не принимают. Не то чтобы насчет этого есть какое-то распоряжение – вероятно, просто считают пока незрелыми. Призывной контингент – дело такое, в любой момент может куда-нибудь вляпаться или чего-то отчебучить. Ума-то нету, как говорил известный юморист Евдокимов – а замполитам потом отплевывайся! Впрочем, может, и распоряжение есть. Не знаю – никогда этим не интересовался.
Как бы там ни было, наш замполит буквально вцепился в эту идею. Потому как я ж, типа, не остальные. Это и начпо отметил. Да и вообще вон какой набор – и олимпийская медаль, и книги, и отличник по жизни, потому как в универе у меня тоже все сессии сданы только и исключительно на отлично. Хотя, если честно, не всегда заслуженно. Ну и про мои приключения в Кошице и Париже он откуда-то тоже сумел разузнать. А во время них я точно показал себя «вполне зрелым и политически подкованным»… То есть, по его меркам, я был достоин гордого звания члена КПСС. Вот он и воодушевился. А может, им еще там, в их политических кругах, преференции какие положены за членов партии из числа призывников. Хотя, скорее всего, куда меньшие, чем наказание, если таковые накосячат… И после того, как он воодушевился сам – сумел еще и «заразить» своей идеей замполита полка. После чего был взят курс на то, чтобы «воспитать в нашем коллективе молодого коммуниста». Ну и куда мне было деваться после того, как они вдвоем на меня насели? Вот так и пришлось собирать характеристики с рекомендациями и писать заявление о приеме кандидатом в члены КПСС. И как раз сегодня должно было состояться партийное собрание батальона по рассмотрению этого моего заявления.
– Так, Марков, я вижу, что ты очень не понимаешь, какая на тебя…
– Товарищ старший лейтенант, – взмолился я, быстро переоблачаясь в «рабочую» полевуху, – да я-то что могу сделать? Неужто вы думаете, что меня так прет ехать на ночь глядя за полсотни километров от располаги, а потом несколько часов пахать как обычный тракторист! Я же все-таки старшина роты, а не бульдозерист, блин, Гусеничкин! Сможете меня оставить – так я и с удовольствием! Но это вам не со мной, а с ротным решать надо…
Замполит заткнулся и наморщил лоб.
– А кто распорядился?
– Не знаю! Мне ротный приказ отдал. Но он из штаба шел. Так что, скорее всего, распорядился кто-то повыше…
– Хорошо, никуда не уходи…
– Так точно! – оттарабанил я, натягивая ватник и тайком усмехаясь. Хрен у замполита что-то получится. Судя по тому, как ротный быстро вызверился, хвоста ему накрутили сильно… Нет, я не то чтобы категорически не желал вступать в партию. Хотя никакого пиетета перед этой «руководящей и направляющей силой современности» не испытывал.
В прошлый раз я вступил в нее где-то году в восемьдесят пятом, уже будучи лейтенантом и командиром взвода. Причем даже некоторое время был очень горд этим фактом. Вот такие у меня засранные мозги в то время были… Впрочем, среди рядовых членов партии нормальных людей было довольно много. Ничуть не меньше, чем среди беспартийных. А вот как чуть выше возьмешь… Достаточно вспомнить выступление бывшего первого секретаря Свердловского обкома и Московского городского комитета КПСС, а затем и секретаря ЦК КПСС Ельцина в Конгрессе США. Да-да, то самое, во время которого он заявил: «Мир может вздохнуть спокойно: коммунистический идол, который сеял повсюду на земле социальную рознь, вражду и беспримерную жестокость, который наводил страх на человеческое сообщество, рухнул. Рухнул навсегда. И я здесь для того, чтобы заверить вас: на нашей земле мы не дадим ему воскреснуть!» Как вам такое заявление от человека, который на протяжении целых двадцати пяти лет своей жизни строил карьеру исключительно по партийной линии и за это время сумел подняться на этом пути до самых высших партийных высот? Представляете уровень отбора и подготовки кадров в КПСС, если до этих самых высот смогли спокойно добираться подобные ренегаты и предатели? А ведь он такой был не один! Девяностые всей стране показали очень наглядно, какие они на самом деле – партийные начальники. Ну и комсомольские до кучи. Насколько я помню – подавляющее большинство самых циничных банкиров и олигархов вышли как раз из этой партийно-комсомольской кодлы. То есть ребята, ничтоже сумняшеся, с полпинка предали все те идеалы, в верности которым клялись. Причем не один-два, а массово. И более того, как только это стало безопасно, с огромным энтузиазмом принялись заниматься тем, за что ранее грозно ставили на вид, наказывали, разбирали персональные дела и иными способами ломали людям судьбу и жизнь… Так что у меня не было особенного желания снова оказаться в подобной гоп-компании.
Хотя прагматичную полезность этого шага не признать было нельзя. Дело в том, что в партию очень сложно было вступить не только призывникам, но и также всяким артистам, музыкантам, режиссерам и иным работникам культуры. КПСС относилась к этим «людям свободных профессий» с бо-ольшим предубеждением. Вследствие чего каждый член партии из этой среды был для партии реально на вес золота… Так что вернись я из армии членом партии – мое положение в литературной среде точно заметно упрочилось бы. И многие вопросы, например с теми же публикациями, скорее всего, стали бы решаться гораздо проще и быстрее. Нет, полной «индульгенции» это мне, естественно, не давало, но «задвигать» меня из-за этого стало бы значительно сложнее. Несмотря на любую «маститость» тех, кто решился бы попытаться. Ибо для них это означало бы уже не наезд на некого сопляка, а попытка пободаться с главной и единственной руководящей и направляющей силой страны. Так что даже и пытаться, скорее всего, не стали бы. Среди «маститых» дураков не было.
Однако, если бы это было возможно, я бы все-таки не вступал. Несмотря на все подобные выгоды. В конце концов, КПСС оставалось всего восемь лет жизни, и я был вполне способен прожить их без партийного билета. Особенно учитывая, что мне еще три года учиться в универе.
Но, с другой стороны, создавать себе дополнительные трудности, каковые у меня точно возникли бы, если б я категорически отказался вступать в партию – тоже было глупо. Ну на хрена мне клеймо антисоветчика и попадание «на карандаш» в разных интересных органах? В этом случае, наоборот, на мне вполне могли бы поставить крест. Причем дело не ограничилось бы простым запретом на публикации. И из универа вполне могли бы попереть… Так что я решил очередной раз потешить свой привычный конформизм. То есть не дергаться и просто плыть по течению. Как будет – так будет. Тем более что от любых партийных должностей я собирался отбиваться всеми руками и ногами. Так что все катилось своим чередом, с каждым днем оставляя мне все меньше и меньше шансов увильнуть от подобной «чести», и тут – на тебе такой подарок…
Естественно, у замполита ничего не получилось. Более того, он еще и получил «по ушам» от замполита полка. Похоже, у «пехоты» действительно были какие-то трудности, а исправлять ситуацию требовалось срочно… Но все равно выехали мы только через час. А до места обвала добрались еще где-то часа через два с половиной. Расстояние-то тут было не слишком большое – километров сорок пять, потому что обвал случился не на самом перевале, а километра за три-четыре до него, но трейлер с бульдозером по горной дорожке разгонялся максимум километров до тридцати пяти в час. А на затяжных подъемах скорость падала вообще километров до пятнадцати максимум.
Наша куцая колонна состояла из трех единиц техники. Ну, или четырех, если считать мой бульдозер… Кроме него в нее входила бээмдэха, трейлер, на котором и тащили бульдозер, и «шишига», в которой ехало шестеро бойцов и инженер полка. Он был новеньким, прибывшим из Союза только неделю как, после того как наш майор, который первым взял меня в оборот сразу после прибытия в Герат, отбыв «срок» в Афганистане, убыл служить далее в ГСВГ… Новый инженер пока в ситуацию врубился не до конца, но человеком он оказался вполне вменяемым: И к советам тех, кто провел в этих местах куда больше времени и потому являлся пока более опытным, был склонен прислушиваться. Так что, запарковав колонну на обочине довольно широкого участка, метрах в трехстах от начала завала, он выпрыгнул из кабины «шишиги» и подбежал ко мне.
– Ну что, выгружаемся?
– М-м-м… хорошо. Я займусь бульдозером, а вы, товарищ капитан, пройдитесь по завалу – гляньте, что там и как. А то он мне не очень нравится…
– В смысле?
– Ну не знаю… – я замолчал, пытаясь подобрать слова. – Не похож он как-то на природный. Завалов я за год с лишним службы здесь повидал… Вон, смотрите, какие глыбы валяются. Да и разброс большой – как будто не само осыпалось, а взорвали.
Инженер напрягся и напряженно огляделся.
– И что делать?
– А что тут сделаешь? Чистить, конечно… но осторожно, посматривая. А еще стоит выйти на связь с полком и сообщить о своих подозрениях. И предложить сократить время между докладами…
Перед выездом любой колонне устанавливается порядок связи, который включает в себя очень многое – частоты, на которых будет осуществляться связь, в какой сети будет обеспечена работа, как соотносятся права абонентов этой сети… ну и время и порядок регулярных докладов. Дабы, даже если связь прервется, сам факт ее отсутствия уже показывал, что с колонной приключилась какая-то жопа. Но в обычных условиях время между докладами довольно велико – час или больше. А зачем чаще эфир забивать? Но в условиях повышенной опасности частота регулярных докладов резко увеличивается. И они начинают делаться раз в полчаса, пятнадцать минут, а то и чаще. Потому что даже десять минут в условиях боя – это очень много…
Капитан окинул меня настороженным взглядом. Типа, а ты не перестраховываешься, старшина? Я молча пожал плечами. Мол, вам решать, но я бы советовал… Инженер кивнул и, развернувшись, двинулся в сторону бээмдэшки, на которой у нас и размещалась единственная радиостанция. Ну а я двинулся к трейлеру.