- Закрой рот синявка! И слушай сюда! - Захар понизил голос до шёпота, - про свою сестру, ты нам трындишь уже вторую неделю, а казны с тех пор у тебя так и не прибавилось.
- Я отдам, гадом буду отдам!
- Говорю же, вяколку захлопни! Слушай сюда: видишь вон того очкарика? - Захар глазами указал настоявшего в сторонке долговязого мужика, с приоткрытым ртом, и обвислыми щеками.
- Вижу, Захар. Что нужно то?
- Хочешь жизнь сохранить, станешь торпедой, (торпеды - исполнитель воровского приговора ). Усекаешь Карась о чём я толкую?
Илюха побледнел, ещё больше и замотал головой:
- Его что, убить нужно?
- Тише, чудило! Тут ушм и кругом, а вон тот вертухаей только на нас и зырит.
- Так до него же далеко. Не может он нас слышать.
- А вдруг он по губам умеет читать? Ты об этом не подумал? процедил Захар, практически не шевеля губами.
Илюха рефлекторно прикрыл рот ладонью, в этот момент Захар что-то сунул Илюхе в карман. Илья тут же засунул руку и ощутил завёрнутую в тряпку железку.
- Не доставай, - продолжил Захар, - шило чистое все отпечатки с него стёрты. На следующей прогулке затеешь с очкариком ссору, и на глазах у всех воткнёшь под ребро.
- Но ведь меня тогда, - Илья снова прикрыл рот рукой.
- Выбирай, - ухмыльнулся смотрящий, - его жизнь или твоя.
- А за что хоть его?
- Какая тебе разница, заказ на него с воли пришёл. Помешал он кому-то. Так что считай, что деньги за него плаченны. Твой долг с лихвой и погасит. Решай.
На следующей прогулке, Илюха, зажав в кармане шило, подошёл к приговорённому, и не придумав ничего лучшего, плюнул ему в лицо. Очкарик поначалу остолбенел, а потом схватил Илюху за грудки. В этот же момент, он получил в живот стальное шило и рухнул к Илюшкиным ногам.
Так Илюха стал убийцей и получил свою десятку. После второго суда Илюху перевели на другую зону, в Великие Луки. Верка, не имея больше возможности навещать брата, писала ему письма, но он не отвечал. Вышел Илюшка из тюрьмы уже бывалым.
Мелкий жулик, Фима Шершень, с которым они сдружились в лагере, говорил Илье, что его матушка преставилась, завещав ему домик в Печорах. Пока они отбывали срок, Фима рассказал корешу про бесценную икону, которая хранится в стенах Псково-Печорского монастыря. Говорил, что если её продать, можно обеспечить себя на всю жизнь. Кость сломанная усатым чемпионом срослась неправильно, и с тех пор Илюшка больше не мог шарить по карманам, а работать он не собирался. Помня про икону, о которой ему столько раз рассказывал Шершень, Илья направился поближе к родным местам. Про сестру, оставшуюся в переименованном за время его отсидки, в Ленинград, Петрограде он тогда и я не вспоминал. Приехав в Печоры, Илья отысказал домик Шершня, который вышел ровно за неделю до него.
- Здорова Карась! Откинулся? - но худощавом лице Фимы промелькнула улыбка, - рад очень рад. А к нам на кой ляд припёрся?
- Что ты там, про какую-то икону толковал? - вместо ответа на приветствие, начал Илья прямо не сходя с порога.
Шершень только развёл руками.
- Так не выйдет ничего с иконой. Тю, тю наша мечта, сгорела при пожаре.
Илья выругался, стукнул в стенку кулаком:
- Послушал тебя пустозвона, припёрся сюда. И что теперь?
- Так ты заходи, отдохни. Я же тебе рад. Я же не гоню. Ты же вроде бы как не хотел в клюквенники перекрашиваться? (клюквенник - вор специализирующийся на кражах в церквях).
- Хотел не хотел, передумал я. И что теперь?
- Так что же, на этой иконе свет клином сошёлся? Сейчас по маленькой бахнем, о делах наших скорбных покалякаем, глядишь и придумаем, как дела наши поправить.
Спустя неделю, они с Фимой взломали замок на продовольственной базе, и хотели вынести несколько мешков с мукой, но нарвались на сторожа. Получив в голову заряд дроби, Шершень был убит наповал, а Илюха еле унёс ноги.
Не решившись больше идти в дом Шершня, неудачливый воришка собрал последнюю мелочь и отбил телеграмму сестре.
- Хочешь свалить, плати отступные! - невозмутимо потребовала хозяйка борделя, мадам Катрин, когда Верка сообщила, что ей срочно нужно навестить брата.
- Я же не насовсем опешила, - Верка.
- Все вы так говорите, а потом ищи вас свищи. У меня на тебя уже трое клиентов записаны, - продолжала возмущаться пожилая бандерша, с родинкой на левой щеке.
- Я своей репутации дорожу, раз обещала, значит исполню.
- А если ты свинтишь, кто мне убытки возместит? Нет уж, дорогуша, если хочешь уехать да прими всех троих, а потом платить тридцать тысяч в качестве залога и езжай хоть к чёрту на рога.
Тридцать тысяч! это же почти всё, что Верка сумела накопить за эти годы. Она судорожно размышляла: с 29го отношения власти к жрицам любви резко поменялась, жрицы любви снова ушли на нелегальное положение, несколько Веркиных подруг даже угодили в специальные профилактории, созданные властями, с целью перевоспитания падших женщин. А пропади оно всё пропадом, решила Верка, что-нибудь придумаю.
- На какой день назначена встречи, про которые вы говорите мадам Катрин? - спросила Верка, понимая, что истосковалась по брату, единственному родному человеку, оставшемуся на этом свете.
Бандерша достала толстую тетрадь, и нацепив очки назвала сроки:
- Мишель сегодня, завтра явится Серж, а на четверг ещё какой-то поляк записан.
- Хорошо, - ответила Верка, убедившись что все трое придут на этой неделе, - я встречусь со всеми, а потом внесу залог. Вечером она собрала чемоданы, забрала все свои сбережения и уехала, зная что теперь в Северную столицу для неё путь закрыт. Отыскав не путёвого родственничка Верка сняла им обоим квартирку на окраине Печор, вернулась к своему привычному ремеслу, предлагая себя всем желающим, прямо на улицах города.
Глава 3, в которой Андрес Садовод расскажет о том, что случилось с Веркой и ее братцем спустя десять лет после выхода Илюхи из тюрьмы
Город Печоры. Весна 1941 года.
В прокуренную пельменную на перекрёстке Бутырской и Мира, где из алкоголя подавали только разбавленное пиво, посетители обычно приходили со своей беленькой. Сегодня здесь были заняты лишь два столика. За одним из них сидели четверо раскрасневшихся мужиков, они то и дело подливали в пиво столичную, жевали остывшие пельмени, прикусывая сухой чернягой, и довольно бурно о чём то спорили. Пятый посетитель, худощавый мужчина тридцати с небольшим, сидел за самым дальним столом и нервно курил Беломор. Бледное лицо, синяк под левым глазом, на запястье наколота змея, обвивающая меч. На столе перед ним помимо солонки, которую он использовал в качестве пепельницы, стояла одна единственная кружка с местным желтоватым пойлом, и видавшие виды пожелтевшая тарань.
Когда кружкою худощавого опустела, худая трактирщица, с ярко накрашенным ртом и растрёпанными волосами подошла к одинокому посетителю и сухо поинтересовалась:
- Не стоит ли повторить?
Худощавый помотал головой, загасил окурок, и с жалким видом положил на стол замызганную трёшку. Он, видимо, собирался было уже уходить, но тут дверь заведения отворилась, и на пороге показалась светловолосая женщина в шляпке и плаще. Новая посетительница произвела в пельменной настоящий фурор. Вроде бы не красавица, но блондинка явно не вписывалось в местный колорит. На вид не больше тридцати, хотя морщинки на руках и шее говорили, что свой настоящий возраст она скрывает лишь благодаря умелому макияжу, сдвинутые брови и плотно сжатые губы говорили о том, что она крайне чем-то возмущена или обеспокоена. Увидав подобную красавицу в этой дыре местные выпивохи, попившие ерша тут же замолчали и воспряли духом. Но женщина оглядела зал, и уверенно направилась к забившемуся в уголок худощавому мужчине, отпустив какую-то, по всей видимости, похабную шутку. Мужики громко захохотали, погадали и поняв, что им ничего не светит, вернулись к своим незатейливым пьяным беседам.
- Снова проигрался? - строго спросила блондинка, подсев к мужчине со змеёй на руке. Её вопрос был скорее похож на утверждение, она слегка морщилась от дыма, поджимала губы, и время от времени прижимала к ноздрям надушенный кружевной платок.
Худощавый, увидев блондинку, тут же пришёл в себя и расправил плечи:
- Верунчик, какая неожиданная встреча!
- Хватит скалиться. У-у-у! Рожа! Смотреть на тебя тошно!
Худощавый насупился и заявил приказным тоном:
- Пиво ещё возьми.
Женщина хлопнула по столу и сухо процедила:
- Ты что, даже на пиво себе не оставил? Я же только что тебе дала пять тысяч! Где они?
Худощавый глупо хихикнул и развёл руками. Женщина покачала головой, потом достала пачку Герцеговины флор, и закурив, положила её на стол.
- Дайте ещё кружку, - приказала она трактирщице, даже не удостоив её взглядом.
Ноздри у трактирщицы вздулись, она что-то буркнула себе, под нос и стала наливать пиво. Когда кружка оказалась на столе, блондинка в шляпке, поморщившись, подвинула её своему собеседнику.
- Совсем опустился Илюшенька. Как можно это пить?
- Когда в карманах пусто, сойдёт и это пойло, - бесцеремонно вынув из лежавший на столе пачки папиросу, худощавый тоже закурил, - Ну что одолжишь мне ещё деньжат? И не смотри на меня так! Да, я проигрался, но обязательно отыграюсь, верну тебе все. Век воли не видать.
Женщина отшатнулось, её и без того огромные глаза, круглились, она рассмеялась:
- Не смеши мои тапки, а то подмётки оторвутся. Кто харю начистил? Кредиторы
- Упал, - худощавый невольно коснулся пальцами синяка, - лампочка в коридоре перегорела, вот я и ударился о косяк.
- Смотри, как бы этот «косяк» сам к тебе не пришёл. Карточные долги вещь серьёзная. Тебе ли не знать? Не вернёшь долг, могут и на перо посадить.
Худощавый пренебрежительно отмахнулся:
- Не полезут они ко мне, все знают что ты под Хмурым ходишь. Ну а где, я там и ты. Ну а проигрался я какому то фраеру, с Плющихи, с три короба ему наплёл, заверил что рассчитаюсь и свалил. А этот чудило поверил.
- После того как вывеску тебе рихтанул или до того? Может хватит уже вести себя как сопливый пацан? Занялся бы лучше делом, потому что денег я тебе больше не дам.
- Ой ли? Сколько раз мы уже это слышали не дам?
Блондинка понизила голос:
- Не дам потому что сама теперь на мели.
Худощавый насторожился, но тут же сально улыбнулся и откинулся назад:
- Неужели твой печатный станок, Верочка, так поизносился, что на твои прелести спрос упал? - худощавый гаркнул и отхлебнул пива, - не пугай меня. Ты у нас ещё в самом соку, а значит и денежки у нас будут. Не сегодня так на днях. Тут у меня один фраерок тобой интересовался, спрашивал что да как.