– До истинных обстоятельств убийства добраться не вышло ни у кого. Кто пришел в самое сердце северного сектора Ховринской больницы ночью двадцать восьмого декабря? Как привел сюда жертву? Почему решил повесить? Как совершил это? Зачем? А главное, почему именно здесь? Мы не сможем найти ответы. Но помнить и уважать это место, принимая на веру истории, которые оно в себе прячет, мы обязаны.

Они еще молчали, давая Тарасу заснять, как утихает голос Южина и пыль продолжает сыпаться с потревоженной стены, а Костик уже поднялся на ступеньки, ведущие в соседний кабинет, и потянул на себя дверь. Та пронзительно скрипнула, скрип этот вдруг разнесся неожиданным эхом по глубокой темноте. Скрип повторился раз-другой, стал рокочущим и далеким, а после стих так же внезапно, как раздался.

– Ты же сказал, что там кабинет рентгенолога, – переспросил Южин.

– Ну да. – Костик осклабился крысиной своей улыбкой.

– А эхо откуда?

– Показалось, наверное, – отмахнулся проводник и исчез за порогом.

Южин рассеянно оглянулся на остальных, но не стал их ждать.

– Я тоже слышала эхо, – прошептала Кира.

– Показалось, – успокоил ее Тарас, перехватывая из ее рук фонарик.

Эхо он тоже слышал. К холодной струйке на спине прибавилась еще одна. Тарас обернулся. Луч света последовал за его движением. От крюка к полу свисала веревка, петля на ее конце налилась густой, манящей темнотой. Тарас сморгнул. Никакой веревки, никакой петли. Только ржавый крюк под потолком. Тарас сплюнул на пол и прикрыл за собой дверь. Та больше не скрипела.





⁂


Кира сразу начала ругаться. Стоило только предложить ей, заикнуться только – а давай, как она тут же разозлилась. Скомкала скатерть пальцами, потом расправила, нахмурилась. Маргарита Эдуардовна вечно грозилась заклеить ей лоб скотчем, чтобы Кира не морщилась, а та взбрыкивала и огрызалась. Они вечно спорили друг с другом, пока Эдик не заболел.

В их квартире всегда было шумно – хлопали двери, звенели чашки, бормотал телевизор, дедовское радио постоянно горланило. Им с Кирой позволялось все. Хочешь – носись по комнатам, хочешь – копайся в игрушках, сваленных в углу. Взрослые переступали их лежбища, обходили шалаши, выстроенные из стульев и пледов, а Эдик так и вовсе мог бросить свои взрослые дела и засесть с ними – рубиться в приставку и дуть на картриджи, чтобы не зависли. И когда они выросли, а Эдик постарел, усатый Марио продолжал прыгать по движущимся платформам, стоило им только собраться у телевизора втроем. Но Эдик все чаще нажимал не туда, злился и расстраивался, а они смеялись. А потом стало не смешно.

И в квартире все затихло, звуки сместились, спрятались по углам. Двери стали закрываться неслышно, чашки ставиться на стол беззвучно, телевизор умолк, и только радио продолжало горланить в дедовской комнате: Эдику спокойнее спалось под него, он меньше стонал и пугался. Но приходить Тарас не перестал. Все так же заваливался на знакомую кухню, требовал еды и чаю, садился на дедовский стул.

– Платье у вас красивое очень, – говорил он Маргарите Эдуардовне.

Та слабо улыбалась, одергивала воротник.

– А ты такой большой стал. Прям мощный.

Тарас тоже расплывался в улыбке.

– Занимаюсь, да.

– К армии готовишься? Мама твоя говорила.

Улыбка исчезала, но, погруженная в свою беду, Маргарита Эдуардовна чужую не чувствовала. А Тарас и правда был в беде. Весна промчалась со скоростью света. Лишенный аккредитации колледж заранее одобрил все дипломные работы несчастных своих студентов и освободил от необходимости просиживать время на парах, и Тарас ринулся на поиски работы. Или это работа ринулась его искать.

– Что ты снимаешь-то хоть? – не могла понять Кира, когда он валился на диван совсем без сил.

– Все, – честно признавался Тарас, мысленно прикидывая, сколько сумел заработать на очередном бэкстейдже очередной съемки очередного блогера.

Кира вздыхала, гладила его по голове, осторожно перебирала волосы холодными пальцами. Эти пальцы хотелось целовать. Нежными, быстрыми поцелуями. От кончиков к ладони. И вверх по запястью до сгиба локтя. И выше к плечу до ключичной впадинки. Согревать кожу дыханием, щекотать бородой, утыкаться носом. Почему с другими все это было так просто? Подразумевалось само собой. Если валишься рядом с кем-то на диван. Если позволяешь гладить себя и жалеть. То за поглаживаниями этими обязательно следует поцелуй. И не один. И не только. С кем угодно, только не с Кирой. От мысли, что она оттолкнет его, вскинется возмущенно – мол, совсем кукушкой поехал, Мельников, – становилось тошно. И Тарас принимался говорить о работе, заслоняя словами неясные свои страхи.

Всем теперь нужен был контент. Сопровождение, обзоры, румтуры и лукбуки, проморолики, клипы и визитки. Тарас только и успевал, что ездить из точки А в точку Б с техникой наперевес. Но на главное денег все еще не набралось, а время шло.

– Ну что, повестку еще не прислали? – поинтересовался отец в конце августа, и Тарас закашлялся от неожиданности.

– Так в октябре, – промямлил он и перевел разговор, а потом передал маме трубку и ушел к себе, плотно закрыв дверь.

От отжиманий становилось легче. Страх отступал, стоило телу поднатужиться и выдать еще три подхода по тридцать. Но проблему это не решало. До призыва оставалось меньше двух месяцев, и Тарас все чаще залипал в сети, с болезненным удовольствием отыскивая самые страшные армейские новости. Где кого довели, кто кого застрелил. Там дедовщина, тут вспышка пневмонии. Вон ту часть закрыли на карантин. В этой довели до петли новобранца. Тарас листал новости страницу за страницей, не замечая, что новостями они уже не были. Если случилось в 2005 году, то и в 2019-м повторится легко. Уж с ним-то точно. С рохлей Мельниковым, с добряком Мельниковым, вечно попадающим во всякую лажу.

Чтобы успокоиться, Тарас проверял баланс карточки. Сумма копилась с весны, радовала нулями, обещала, что решит за него все проблемы. Тарас ложился на пол и начинал отжиматься снова, пока грудь не стискивало болью, предательски бьющей под левую лопатку. Даже Кира, ушедшая с головой в собственную печаль, тянула его к врачу.

– Чахнешь над златом, как Кощей, – ворчала она, пока Тарас пытался отдышаться, неловко спрыгнув с турника во дворе. – Лучше бы в больницу сходил. Тебе и так отсрочка положена.

– Ага, положена и гвоздем прибита.

В отсрочку Тарас не верил. Врачиха сказала четко – осенью выдадим тебе берцы с бушлатом, и вперед, рядовой Мельников, возвращать долг, который не брал. Зато брал работу. И еще. И еще. Тряс все каналы, переспрашивал знакомых, не нужен ли качественный контент. У вас блог? Вам нужен контент! У вас магазин? Давайте новую коллекцию подснимем? Вы актер? Срочно делаем визитку. Между съемками Тарас рассылал резюме и начинал обзвон по тем, кто мог свести его с клиентами.

– Слушай, есть один тип, – неуверенно сказала Вера Деточкина.

Они учились вместе, даже встречались пару недель. Говорили о кино, Вера им горела и ходила смотреть, как снимают короткий метр настоящие творцы, а не ремесленники от камеры. Потом один из таких творцов позвал Веру выпить кофе, и она перестала отвечать на звонки. Тарас не особенно расстроился – дело житейское, но слышал, что с творцом Деточкина не ужилась, зато осела в его команде, набралась опыта и устроилась на денежный проект – чем не повод смахнуть пыль со старого знакомства?

– Что за тип? – тут же подхватил Тарас.


– Он вообще медийный, но хочет какой-то треш. – Вера вздохнула. – Давай встретимся, обсудим?

– Без проблем, душа моя. Куда ехать?

Вера дожидалась его в веганском кафе на «Пушкинской». Мешала длинной ложкой какое-то зеленое месиво и выглядела уставшей. Тарас ее, конечно, обнял, расцеловал в обе щеки, похвалил короткую стрижку и странное платье с двойным подолом. Вера тут же расслабилась, заулыбалась, оглядела его с интересом.

– Ты прям здоровяк теперь.

– Вашими молитвами, – расцвел Тарас, но тут же перешел к делу: – Так что за тип?

Вера отставила в сторону чашку с месивом и картинно закатила глаза.

– Южина знаешь?

Тарас оторвал взгляд от линии, которой ее тонкая шея переходила в открытое плечико, и переспросил:

– Южина? Который блогер?

Она кивнула:

– Знаю, конечно. А что?

Человек, у которого восемьсот тысяч подписчиков, был не из лиги Тараса, таких заказчиков он даже не рассматривал.

– Вот он ищет себе оператора на проект.

– И что? Очередь еще не выстроилась?

Вера поджала губки. Ей очень шла темная помада. Только с правого уголка она чуть смазалась, Тарасу захотелось стереть ее пальцем, и он точно знал: если потянется, Деточкина против не будет. Она не Кира. С ней такое можно.

– Он сам не знает, чего хочет. Я вообще этот его проект не поддерживаю, но команду обещала найти. Вот ищу теперь.

Помада сразу отошла на второй план. Вместе с уголками губ. Голым плечом. Шеей. И вообще всей Верой, которая смотрела на него с живым интересом.

– А я при чем?

– Ну-у… – Вера улыбнулась. – Ты хорошо снимаешь, но не из тусовки. Можно попробовать предложить ему тебя.

– Давай попробуем, – сказал Тарас и заказал себе такое же зеленое месиво, чтобы не отставать.

Привкус шпината оставался во рту, пока он не умял половину тарелки жареной картошки с мясом. Деточкина предложила встретиться завтра, ближе к вечеру, обсудить работу, а там уже как дело пойдет. Тарас представлял, как это дело может пойти, но приехал к Кире, и мысли сами собой повернулись в другую сторону.

Кира суетилась на кухне – маленькая, взъерошенная, вся сплошные углы и черточки. Кажется, она мерзла. Голые руки были в гусиной коже. И глаза – такие темные и несчастные, вот-вот заплачет.

– Там режиссер нужен, – неожиданно для самого себя сказал Тарас. – Я чего думаю… Может, возьмешься?

Про режиссера Вера не говорила, да и толком не описала проект, зато начала вспоминать учебу, сыпать старыми шуточками и смеяться чуть громче, чем те заслуживали. Но какой документальный фильм без режиссера? Даже если к полноценному документальному добавляется уточнение «псевдо». Особенно если добавляется. Так что режиссера нужно было искать. А потом Кира ляпнула злую ерунду про Эдика, и Тараса осенило.

– Издеваешься, да? – устало спросила она.

Тарас выставил на сушке тарелки, разложил на салфетке две ложки, вилку и нож, налил себе воды из фильтра и только потом ответил:

– Нет. Ты учишься на режиссера. Мне нужен режиссер. Все логично.

Кира склонила голову набок и уставилась на Тараса.

– Я не учусь на режиссера, а только начала на него учиться. Ушла вот с установочной лекции. Замечательное начало.

– Не нагнетай, а. Тебе сколько баллов за вступительный проект дали?

Кира поморщилась:

– Ну десять.

– Из скольких? – не отставал Тарас.

– Из десяти. – Она уже улыбалась.

– Вот и не гунди.

Тарас перевернул стул и сел, облокотившись на спинку.

– Нужно будет снять заброшку какую-то. Вроде как документалка, но специфическая.