– И мне нужно расследовать убийство. – Это не совсем так, но я устал и не выдержу еще полтора часа ожидания в приемном отделении.

– Вы расследуете убийство и у вас провалы в памяти?

– Убита медсестра. Ваша коллега.

Медбрат смотрит на меня.

– Ждите здесь, – говорит он и выходит.

Я остаюсь в кабинете.

Через какое-то время медбрат возвращается. Он подводит меня к кабинке, просит подождать и наполовину задергивает зеленую пластиковую занавеску. В кабинке стул и каталка с матрасом. Я сажусь на каталку и жду, убеждая себя сохранять спокойствие.





Глава 8




Вообще-то мне становится лучше. Я в этом уверен. Здорово я себя напугал, да? Но все это позади. Я помню многое – а со временем вспомню и остальное. Даже головная боль потихоньку проходит.

Я сижу здесь и сквозь щель в занавесках вижу ряды одинаковых кабинок, похожих на душевые кабинки или исповедальни. Сам я англиканин, но меня всегда грела мысль католических исповедей. Кто-то снимает с тебя все твои грехи и снова делает тебя благочестивым человеком, и всё за несколько простеньких наказаний…

Через несколько минут я снова пытаюсь позвонить Лоре – и снова попадаю на автоответчик. Я уже собираюсь оставить ей еще одно сообщение, но тут звонит мой рабочий телефон. Это Джерри.

– Здорово тебе досталось, дружище, – говорит он. Как же хорошо его услышать, хотя его прокуренный голос звучит устало. – Норрис доложил, что вид у тебя был дерьмовый. Половина участка считает, что ты напился или разбил свою машину. Или и то и другое сразу.

Пусть Джерри Гарднер мой начальник, но он также и мой наставник. Он стал протеже Пола, как только окончил полицейский колледж, а отец мой тогда был детективом-сержантом. Сколько я себя помню, Джерри приходил к нам домой, чтобы посмотреть футбол или просто поговорить. Он спрашивал мое мнение по всем вопросам, от женщин до политики и юриспруденции, а я отвечал на его вопросы со всей серьезностью, не имевшей под собой абсолютно никаких оснований. Впоследствии именно Джерри посоветовал Полу заткнуться, когда тот попытался отговорить меня от работы в полиции. Это тот человек, который меня всегда прикроет.

– Со мной всё в порядке, – отвечаю я, счищая грязь с рукава. – Никаких проблем. – Пусть я полностью ему доверяю, но не собираюсь признаваться своему начальнику в том, что у меня проблемы с памятью. Услышав на заднем плане смех, меняю тему: – Ты в пивной?

– Я на работе. А ты не ответил на мой вопрос.

На самом деле это был не столько вопрос, сколько пересказ сплетен в участке, но я все равно отвечаю.

– Нет, я не сидел за рулем и не пил. Трезв, как стеклышко, – говорю я и с облегчением слышу его смешок. – Кстати, Джерри, у Иззи все хорошо? Я звонил ей недавно, после того как не смог связаться с тобой. Мне показалось, она была на взводе.

– У Иззи всё в порядке. – Похоже, Джерри собирается добавить еще что-то, но вместо этого говорит: – Упасть при осмотре места преступления… Это не лучший карьерный ход, Росс.

– Я ни к чему не притронулся. Ни к чему важному, только задел столик. Я напишу подробный отчет.

– Ты не напишешь ни слова, твою мать, как и все остальные. Я переговорил с Норрисом и Райаном. Этого не было… Впрочем, – с теплом произносит он, – о своем будущем ты можешь не беспокоиться. Люди сказали мне, что в пятницу ты очень мило побеседовал с помощником комиссара.

Значит, похоже, сообщение у меня на телефоне было правдой: я действительно встречался с большим боссом. Это похоже на краткую вспышку света в пугающем мраке. Еще одна крошечная крупица информации. Джерри прикрывает трубку ладонью и говорит кому-то пару слов. Я решаю рискнуть.

– И что еще сказали «люди»?

– Помощнику комиссара Сиддики понравились твои мысли, – усмехнувшись, говорит Джерри. – Отлично сработано. Не знаю уж, что ты там ему сказал, но у тебя получилось. Начальству нужны умные и честолюбивые энтузиасты, Росс. Скотленд-Ярду отчаянно требуются толковые полицейские, разбирающиеся в политике. А когда ты получишь новое кресло, я буду рад иметь друга в высших сферах.

Очевидно, он рад за меня. Вот только меня тревожит то, что я понятия не имею, о чем говорил с помощником комиссара. Опять у меня такое ощущение, будто меня затягивает в водоворот, из которого мне не спастись. Я ищу, что бы сказать, но Джерри меня опережает:

– И еще одно, Росс.

– Да?

– Постарайся больше не падать.





* * *


Полчаса спустя в занавешенную кабинку заходит врач. Ей лет тридцать с небольшим, она худая и бледная. Склонившись ко мне, устало изучает рану у меня на шее, затем – порезы на лице и руках, после чего поочередно светит маленьким фонариком мне в глаза. Далее следуют вопросы. Пожалуй, эта женщина – самый усталый человек из всех, кого я когда-либо видел; у нее настолько измученный вид, что мне стыдно обременять ее своими бедами. Однако, несмотря на ее утомленность, я проникаюсь к ней теплом. По-моему, она мне сочувствует и хочет сделать так, чтобы мне стало лучше.

Врач спрашивает у меня, что со мной произошло, несчастный случай или драка, и я отвечаю, что не знаю. Она прикасается к моей руке сначала металлической чашкой, затем кружкой с чаем и спрашивает, когда было горячо, а когда холодно. Спрашивает, какое сегодня число, как меня зовут, сколько мне лет. Последний вопрос заставляет меня задуматься. Я помню, что мне было двадцать девять лет, но если на дворе 2010 год, мне должен быть тридцать один год. Эта мысль меня шокирует. Я останавливаюсь на тридцати одном и жду, но врач принимает этот ответ без комментариев. Она спрашивает, какие у меня первые воспоминания, какие последние.

– Я помню свою жену, – говорю я, – и несколько минут назад я слышал ее голос на автоответчике. Я помню свою мать – она уже умерла, я очень по ней скорблю, – и отца, который еще жив. Помню имена трех главных героев телесериала «Жители Ист-Энда» и с полным основанием считаю, что они вымышленные. Помню имя принца Уэльского и полагаю, хотя и без веских оснований, что он реальный. Помню пирушку, которая, как мне казалось, была всего несколько часов назад, но выясняется, что это не так. Помню, как обнаружил, что стою в переулке под снегом…


Аккуратно надевая мне на руку манжету тонометра, врач спрашивает у меня фамилии нашего премьер-министра и президента Соединенных Штатов. Я выясняю, что президент по-прежнему тот же самый, которого я помню, а вот премьер-министр сменился.

Врач задает мне новые вопросы о недавних событиях, и я, чувствуя себя глупо, ловлю себя на том, что не хочу ее подвести. Но шаг за шагом прихожу к заключению, что от правды никуда не деться. Я – путешественник во времени. В 2008 году меня похитили инопланетяне, и один из них, даже сейчас, под видом бесконечно усталой врача государственной больницы проводит надо мной какие-то тесты. Я хочу сказать ей, как сожалею о том, что по моей милости на нее свалилась дополнительная работа.

После осмотра врач говорит, что не видит никаких значительных физических повреждений, и начинает заполнять новый бланк.

– Ну, так что? Я сошел с ума?

– Нет, вы не сумасшедший. Я дам вам направление к специалисту по проблемам памяти.

– Направление? А вы не можете сделать что-нибудь прямо сейчас?

Врач дает мне парацетамол от головной боли.

– Мы снимем томограмму вашего головного мозга, на всякий случай.

– На какой всякий случай? – Это новый неожиданный оборот.

– Скорее всего, это пустяки, – говорит она. – Просто на всякий случай.

«На тот случай», чтобы были основания для увольнения с государственной службы. «На тот случай», если она что-нибудь пропустила. «На тот случай», если у меня был инсульт. «На тот случай», если у меня опухоль головного мозга. «На тот случай», если меня разобьет паралич или я умру.

«На случай» кучи самых разных случаев, о которых мне даже не хочется думать, но теперь, похоже, придется.





Глава 9




Самое первое мое воспоминание: я играю в парке. Мне три года. Вокруг ярко сияют нарциссы, прохладный ветерок шевелит только что распустившейся листвой. Моя мать сидит на скамье. Отец стоит рядом с ней, облизывая мороженое в стаканчике. Я щедро поделился остатками своего собственного мороженого поменьше с матерью; та вытерла мне рот, застегнула молнию свитера и взъерошила волосы, после чего проводила взглядом, как я побежал по лужайке.

Рядом была собака, обнюхивала стволы деревьев. По всей видимости, это была чужая собака. Моя мать любила собак, но Пол их терпеть не мог; он ни за что не потерпел бы собаку в доме. Я влюбился в нее с первого взгляда. Это была черно-белая дворняжка с длинными отвислыми ушами. Мне захотелось побегать за ней, подружиться с ней, а затем привести ее к нам домой для мамы. Собака залаяла и убежала прочь. Я побежал за ней по лужайке, как мог быстро. Через какое-то время собаке надоело бегать, и она остановилась у розового куста перед входом в парк, стараясь отдышаться. Я начал осторожно приближаться к ней, протянув руку в знак дружбы.

Но тут отец заметил, как далеко все зашло, и побежал ко мне. Он громко кричал, не знаю почему. Он кричал на собаку, прогоняя ее. Яростно кричал на меня, требуя не подходить к ней. Но я не хотел его слушаться. Собака полюбила меня, я это чувствовал. Она хотела, чтобы я погладил ее по морде.

Лицо Пола залилось краской. Мама не поспевала за ним. Она просила, чтобы он успокоился, но Пол только крикнул на нее, и мама застыла как вкопанная посреди лужайки, словно он ее ударил. Подобрав с земли сухую ветку, отец замахнулся на собаку.

Быть может, собака слишком разгорячилась, а может быть, ее напугал шум. Или, быть может, Пол с самого начала был прав. Она развернулась и посмотрела на меня. Обнюхала мою протянутую руку. После чего вонзила в нее зубы.

Это я помню.





* * *


Прижимая к груди картонную папку со своими документами, я следую по красной линии, петляющей по первому этажу подобно волшебной тропе, ведущей через заколдованный лес, которая, хочется верить, приведет к правде. Как и во всяком приличном заколдованном лесу, меня сопровождает Гоблин, которого зовут Фрэнсис. Это грузный санитар лет пятидесяти, он тоже хромает, и у него кривая, но приятная улыбка. Мы с ним быстро поладили, обменявшись парой плоских шуток.

По пути встречаем других ночных существ. Еще один санитар катит накрытую простыней каталку. Возбужденный молодой парень в зимней куртке обгоняет нас и скрывается вдалеке, оставив после себя терпкий запах лосьона после бритья и пота. В коридорах снова воцаряется тишина. Здесь большинство кабинетов ночью не используется, и есть что-то смутно гнетущее в веренице запертых дверей. Наконец мы оказываемся в холле без окон с несколькими стульями в ряд. Фрэнсис забирает у меня папку и благоговейно протягивает ее в окошко миниатюрной индианке, взгромоздившейся перед компьютером.

Та уходит вместе с папкой. Фрэнсис достает пачку сигарет, смотрит на часы, откашливается и говорит, что меня пригласят на томографию не раньше чем через полчаса. Я улыбаюсь и заверяю его, что прекрасно справлюсь и один, если у него есть какие-либо срочные дела. Такие дела у него есть.

После ухода Фрэнсиса я отправляюсь на разведку к ближайшему углу. Снова улавливаю аромат лосьона после бритья и пота, но коридор за поворотом пуст. Лишь та же самая бесконечная вереница вечно горящих ламп дневного света. Таблетка, которую дала мне врач, начинает действовать. Голова и шея болят меньше, но я чувствую, как затормаживаюсь, теряю сосредоточенность. Возвращаюсь на свой стул и беру журнал. Гламурные люди с обложки не имеют для меня никакого смысла. Заголовки плавают перед глазами подобно посланиям с другой планеты.

К моему удивлению, не проходит и десяти минут, как меня вызывают на томографию, а Фрэнсис еще не вернулся со своей срочной сигареты. Два вялых рентгенолога раздевают меня и скармливают металлической трубе. Внутри тесно, и я не могу пошевелить руками. Мне говорят расслабиться, и я лежу, ослепленный, заточенный в темницу, а машина стонет, посылая лучи в глубь моего мозга. Я думаю о том, что не смогу отсюда выбраться, если что-нибудь случится – пожар, отключение электричества.

Через двадцать минут всего этого адские стоны заканчиваются, и меня извлекают на свободу. Я дышу глубоко, радуясь тому, что снова оказался на свободе, а один из рентгенологов говорит, чтобы я вернулся в приемное отделение и ожидал результатов. Выхожу в холл, но там никого нет. Слабый запах табачного дыма указывает на то, что Фрэнсис вернулся, пока меня сканировали, после чего вспомнил о еще одном неотложном деле, связанном с табаком.

Зевнув, я решаю, что уже достаточно большой мальчик и смогу самостоятельно выбраться на поверхность. А пока посещаю туалет, расположенный прямо напротив. Он обозначен как только для инвалидов, но я ощущаю себя сейчас абсолютно немощным.

Не задумываясь, оборачиваюсь, чтобы запереть дверь. Но она распахивается настежь. Прямо мне в лицо. На какое-то мгновение я оглушен. Толкаю дверь, но она снова бьет меня, отбрасывая на раковину, больно втыкающуюся мне в спину.

И тут я его вижу – молодого парня, обогнавшего нас в коридоре. Запах сильный – лосьон после бритья и пот. Парень закрывает ногой дверь и с силой втыкает кулак мне в живот. Я сгибаюсь пополам от боли. Он бьет меня по затылку. Я падаю на колени, пытаясь защититься руками. Но парень ударяет мне ботинком между глаз. Он кричит что-то невнятное и снова бьет меня по затылку. Я падаю, треснувшись лбом о серый пластиковый пол.

Град ударов прерывается, и я переворачиваюсь. Парень сидит на корточках рядом со мной, с красным лицом, и в руке у него появляется нож. Маленький и грязный.

– Полиция! – воплю я. – Я из полиции! Я сотрудник полиции!

Парень словно меня не слышит. Он ударяет мне в горло. Я откатываюсь вправо и врезаюсь в унитаз. Нож обдирает мне висок и втыкается в пол. Я хватаю парня за запястье, и лезвие режет мне пальцы. Парень выдергивает нож и ругается по-английски и на не знакомом мне языке.