На стене, подвешенные на крюке — два пятнадцатилитровых ведра — ржавые, без оцинковки, старые, таких не делают наверное уже лет сто. Вероятно, что эти два ведра и служили узникам парашей.

Мда… похоже что у колдуна все было технично. Поставил на поток поставку злодеев для экспериментов. Впрочем — бесы об этом уже достаточно рассказали.

И вот опять — это правильно, или нет? То, что делал колдун? Ведь вроде бы он не простых, не хороших людей обижал — только злодеев. Но имел ли на это моральное право? Можно ли было ТАК поступать?

Ох уж это интеллигентское, типично русское самокопание! Ну что мне спокойно не сидится? Почему обязательно нужно начинать препарировать свою душу — резать по живому, стонать, обливаться кровью, и снова резать? Что за чертов славянский мазохизм? Живут же люди на востоке — никаких сомнений! Аллах сказал — все, истина! Этот — враг, этот — друг! Этому башку долой, с этим — братья. И все! А мы как возьмемся рассуждать… и загоняем себя в моральную петлю. Вот нахрена, спрашивается?

Нет, надо это прекращать! Делай что должен, и будь что будет! Моя работа — искоренять злодеев. Я буду их искоренять. А какими методами, зло это, или добро — пусть рассудит кто-нибудь другой. Поумнее и посвятее, чем я. Аминь.

Ну что же, теперь займемся последним на сегодня делом. Последним, и самым неприятным.

Обулся, оделся — пришлось надеть китель, на улице захолодало. Конец мая, почти июнь — а ночью выше десяти градусов тепла не подымается. Да и ветерок еще — как из под защиты дома выйдешь. Пробирает!

Время уже два часа ночи. Вроде и недолго провозился с заезжими гостями, но… время все-таки прошло. Потом отдохнул. Потом снадобье готовил. Ну и разговоры разговаривал с моей «прислугой». Вот так до глубокой ночи и дотянул — как мне это и было нужно.

Деревни спят. На дойку женщины встанут не раньше четырех часов утра, так что два часа у меня есть, а больше-то времени мне и не нужно — успею.

Машина завелась с пол-оборота, спасибо слесарю, который ее отлаживал.

Фары светят ярко — придется выключить их, когда заеду в деревню. И не только фары — вообще все освещение. Ехать до места не так уж далеко, и бОльшая часть дороги в отличном состоянии — долечу, как на крыльях!

Так и вышло. В деревню въехал через двадцать минут, хотя скорость по дороге держал не очень-то и большую (во избежание, мне только в аварию попасть сейчас не хватало).

Дом ублюдка Куракина темен, как и все дома по соседству.

Ехал я накатом, не газовал, так что звук глушителя не очень громкий, по улице далеко не разойдется. И это просто отлично — никто не заметит.

Машину остановил метрах в двадцати от дома Куракина — ну так, на всякий случай. Дойду пешком, не переломлюсь, и гада если надо будет на себе оттащу — зря что ли спортом занимался, вот и применение тренированному телу!

Дом не заперт, и снова в нос ударила смесь запахов нечистот, сивухи и тлена. Ей-ей, если пошарить в доме — как бы не нашелся где-нибудь под половицей закопанный там человеческий труп. С этого ублюдка станется!

Впрочем, мне это сейчас уже не интересно. Если он кого-то еще порешил — ответит за всех сразу. Дважды не умирают. Хотя скорее умереть-то ему и не дадут… пожалеет, что я его не убил сразу.

— Кто?! — рявкнул голос из темноты, и в плечо мне ударилось что-то тяжелое. Левая рука сразу онемела, обвисла плетью.

Я задохнулся от резкой, дергающей боли, схватился за больное место, и тут по глазам хлестнул яркий, даже болезненный свет. От неожиданности я дернулся, шагнул назад, это меня и спасло. Топор только чиркнул по груди, вспарывая китель, и с силой ударился в половицу, расщепив ее пополам, погрузившись почти до самого обуха и завязнул в твердой древесине — что и дало мне время, чтобы очухаться.

Валерка Куракин был почти трезв — вонючий, потный, в сиреневой растянутой майке и выцветших «семейниках», на которые нависал толстый, увесистый пивной живот. Валерка был очень зол, и по нему не было видно, чтобы мое проклятие подействовало на него как-то особенно радикально. Может он сейчас и подгнивает изнутри, может ему сейчас и выворачивает кишки, вот только на его способность нести миру хаос и разрушение мое проклятие никак еще не повлияло. Наоборот — раздраженный плохим самочувствием, он очень активен и абсолютно готов к дальнейшим боевым действиям.

А вот я не очень активен. И не готов вообще ни к чему. Рукав намок от крови, она толчками выбивается из раны, течет по руке, капает на пол, и если такими темпами будет течь и дальше… через не такое уж и долгое время я могу сгинуть от банальной потери крови.

Впрочем — этот бугай явно хочет увеличить поток моей крови, и есть у меня подозрение, что желает он закончить начатое закономерным результатом как можно скорее. Проще говоря — прибить меня на месте и закопать под половицей. Так что смерть от потери кроме точно мне не грозит.

Боров взревел, вырвал наконец-то топор из пола и занес его над головой как заправский, умелый лесоруб. И только тогда я вышел из шока. Любой придет в себя увидев, как над его головой шкафообразный ублюдок заносит топор!

— Замри!

Боров замер, и только глаза его вращались в орбитах как бешеные, будто жили своей жизнью под нависшими черепными дугами неандертальца. Да, рожа еще та… и живет же такой урод! Про таких только и скажешь: «С печатью вырождения на лице». Вот такие твари и насиловали девчонок, а потом прикалывали их вилами. Не удивлюсь, если это были прямые его родичи — дед, или прадед.

— Хозяин! — голос Прошки был слабым, как из телефонной трубки, и явно доносился откуда-то издалека — сейчас, хозяин!

Что «сейчас», почему «сейчас» — никак не могу сообразить. Руку дергает от боли, гад мне плечо разрубил до самой кости. Еще бы чуть-чуть, и башка пополам. Мразота! Ведь в темноте бил, не знал, кто перед ним стоит! Друг это был, или враг — ведь не знал! Отморозок, самый настоящий отморозок.

На полу — лужа крови. Натекло с меня неслабо… То-то голова закружилась! Я так-то не боюсь вида крови, это головокружение не от излишней «девичьей» чувствительности. Потеря крови — вот это что за слабость.

По телу прошел жар, и… кровь вдруг перестала выбрасываться из раны будто вода из родника. Рану стало жечь, я дернулся, схватился за нее рукой и обнаружил, что на месте широкой рублено-резаной раны образовался красный, зудящий рубец!

— Хозяин! Чуть позже еще жизни дадим. Больше нельзя — сдохнет, гад! Гоним его к тебе, гоним! Ожидай!

Вот так вот… это они что, «качнули» жизнь у негодяя, за которым я их послал? И передали ее мне?! Оп-па-па! Так вот зачем нужны «помощники»! Так вот как ведьмы и колдуны продляют себе жизнь! Они забирают ее у других людей! И «белая» ведьма после этого будет говорить о «черной» и «белой» магии?! Она-то ведь тоже каким-то образом получает жизненную энергию! Так откуда ее берет?! Не от людей ли?

«И эти люди запрещают нам ковыряться в носу!» — как в том известном анекдоте.

Но да ладно. Об этом потом подумаю. Сейчас — надо борова оттащить в машину. Хотя… зачем тащить? Он и сам пойдет, скотина мерзкая!

«Полное подчинение! Выполняешь все мои приказы!» — накачал посыл силой, да так, что борова аж качнуло. Видимо ненависть придает мне сил — сейчас мне больше всего хочется, чтобы этот подонок просто сгнил на месте. Но нельзя! Всему свое время.

— Положи топор на пол. Выходи из дома, иди налево. Увидишь уазик с номером 804, садишься на заднее сиденье. Выполняй!

Это похоже на то, как если бы передо мной был робот. Медленно, механическими движениями — подергиваясь и неуклюже — положил топор и ступая на негнущихся ногах вышел из дома. Похоже, что пытался сопротивляться приказам, но не смог — мой посыл пересилил.

Кстати, ведь как оказалось не зря было говорено про вампиров — работа с «посылом» похожа на то, как изображают колдовство высших вампиров: они полностью подавляют волю человека и тот выполняет все, что они говорят. Похоже, что человек, написавший об этих вампирах видел, как действует настоящий колдун. Такой как я.


Теперь скрыть следы. На полу лужа моей крови — кладезь информации для какого-нибудь Гав-Гавыча. Никто не должен знать, что этот человек исчез после того, как я появился в его доме. А значит… значит этого дома не должно быть. Как в книге «Последний Дон» — скрывать следы, так с размахом! И пофиг, что вилла стоит десятки миллионов долларов — в огонь! Все — в огонь! Огонь очищает! И скрывает преступление.

Нашел зажигалку, нашел керосиновую лампу — в деревне без «керосинки» нет ни одного дома. Оборвет провода упавшим деревом, либо зимой замкнет на линии нападавшим снегом, выбьет предохранители на подстанции — не будешь же без света, или при лучине дома сидеть. Свечи, или лучше всего керосинка. Глухомань, тут своя жизнь, городским и не понять.

Разлил керосин по постели, по стенам, по полу, чиркнул зажигалкой, подпалил (пыхнуло неслабо!) и скрылся за дверью, пока мне не спалило ресницы. От бензина бы и не успел убежать, а вот керосин — тот горит помедленнее. Впрочем — не и менее жарко.

Когда вышел из дома, за подслеповатым окошком уже бушевало пламя. Деревянный дом, хорошо будет гореть! Заклинанием-то его никто не пропитывал, будет отличный «пионерский» костер.

Теперь — «рвать когти», да побыстрее, пока никто не заметил пожар. Заметят — все повыскочат, пожар в деревне великое событие, страшное событие — вдруг перекинется на соседние дома? Но не перекинется, точно — от дома до дома тут метров двадцать. Никому вреда не нанесет.

Уазик рыча вырвался за околицу, прыгая на глубоких рытвинах разбитой донельзя центральной улицы деревни. Луна, пока еще не полная, освещала путь, и моего зрения хватало, чтобы вести машину рвно по центру дороги. Фары включать не стал — отъеду на пару километров, тогда и включу. Никаких следов, никакой информации случайным наблюдателям! Самопроизвольное возгорание кишечных газов — вот что привело к пожару. Куда делись кости ублюдка? Испарились, черт подери!

Ублюдок сидел на заднем сиденье, глядя перед собою мертвым, пустым взглядом. Не знаю, сколько держится такое мое заклятие, но я все же хотел бы быть как можно скорее возле своего «зиндана», и чтобы этот боров был на его дне. Очень не хочется ощутить его толстые грязные пальцы на своем горле. Слабоват я пока что для боя в партере, до сих пор голова немного кружится.

Доехал без приключения. Почему-то ожидал, что бесы уже будут ждать меня возле дома вместе с нашей загнанной «дичью», но нет, пока что никого возле дома не было. Приказал борову взять лестницу и спустить в яму — тот легко приподнял дубовое сооружение и сделал все так, как я приказал, с тем же самым отрешенным выражением лица и дергаными движениями конечностей. Потом так же по приказу спустился на дно и замер, стоя на месте уродливым памятником всем ублюдкам-насильникам.

Лестницу я вытащил наверх, напрягшись до легкой тошноты и сильного головокружения. Переждал приступ, захлопнул крышку зиндана, закрыл ее на засов и медленно, стараясь не упасть побрел домой. Мне нужно было выпить воды — как минимум пару литров — и отлежаться. Думать о чем-то, и вообще соображать мне сейчас очень даже трудновато. Даже о том, что сегодня я реально едва не отправился на тот свет.

У меня хватило сил только лишь чтобы сбросить с себя окровавленную одежду и плюхнуться на кровать. По дороге к постели все-таки хлобыстнул литра полтора теплой, нагревшейся в комнате воды — сушняк дичайший из-за потери крови, нужно восстанавливать уровень жидкости в организме.

Ну а потом — бах! И «нокаут». До самого утра.

Уже под утро мне приснились двое — женщина в черном на стуле-троне, и мужчина, тоже в черном — он стоял рядом с женщиной. Они смотрели на меня молча, не говоря ни слова, и я знал — точно, смотрят, рассматривают меня, пронизывают взглядами из-под опущенных на лица капюшонов, хотя не видел не только их глаз, но даже и лиц.

А может этих лиц и не было? Ну как в фильме о «Братстве кольца» — забыл, как они назывались, эти безликие демоны — темные плащи, капюшоны, а лиц нет. Вообще лиц нет. И зачем лица сущностям, которые не имеют тела? Сущностям, которые освободились от всего человеческого, оставив лишь чистый разум, разум, который хочет… чего? Чего хочет этот разум? Чего хотят от меня эти двое? А ведь они точно хотят, я чувствую это.

А еще — чувствую, что я им нравлюсь. Они меня… одобряют! В чем именно одобряют — не знаю. Но одобряют меня, такого, каков я есть.

Мужчина сделал жест, будто подзывал меня к себе. Мои ноги понесли меня сами по себе — так этой ночью ходил пойманный мной негодяй, и вот теперь я, лишенный воли, беспомощный, шагаю, как механическая игрушка к своему хозяину. Меня обволакивает ужас, я боюсь этого существа, я не хочу к нему подходить, но ноги несут меня и несут, и мозг мой цепенеет от ледяного страха. Я ничтожество. Я маленький щенок, который не знает — накажет ли меня хозяин, или погладит.

Я червь в сравнении с этим гигантским разумом, подавляющим своей мощью!

Существо протягивает руку, касается моего плеча, и я чувствую прилив энергии, она кипит, бурлит в моем организме — это восторг, это наслаждение, это оргазм, которого я не испытывал даже с женщиной — мой хозяин меня коснулся! Я счастлив!

И я просыпаюсь. Весь в поту — простыня сбилась жгутом, мокра, будто на нее вылили кружку воды, одеяло валяется на полу, подушка у стены, а сердце мое колотится так, будто я только что пробежал трехкилометровую дистанцию, выжимая из себя все оставшиеся силы.

— Доброе утро хозяин! — басит Охрим, появляясь рядом с кроватью и держа в руке ковшик с ледяной водой — накося, попей! Я водички с улицы принес! Что, заплохел? Я всю ночь на тебе одеялку-то поправлял! А ты все бьешься и бьешься, как рыбка малая! Я уж и в лобик тебе дул, и поправлял подушечку, а ты все никак! Бьешься и бьешься! Что-то снилось плохое?

Охрим замолчал, уставившись мне на плечо, я тоже глянул — на что он так смотрит? И охренел! На плече красовалась татуировка, которой раньше не было. На том самом месте, куда угодил удар топора.

— Что это?! Откуда? — язык мне едва повиновался. Я осторожно дотронулся до плеча — шрам под татуировкой был, но совсем маленький, незаметный, почти неощутимый. А вот татуировка… она была черной, будто ее только что нарисовали тушью, которая едва успела высохнуть. Может и правда нарисовали, пока я спал? Только — кто?! Бесы?! «Пошалили»?

Послюнявил палец, коснулся татуировки, потер. Неа… никаких тебе легко смывающихся красок. Настоящая татуировка, неподдельная! И выглядит так, будто ее нанесли несколько недель назад — никакого воспаления, никаких болезненных ощущений. Я знаю, что бывает на следующий день после нанесения татуировок…

— Да что это, Охрим?! — рисунок татуировки не был мне знаком. Он походил на стилизованное изображение четырехрукого человечка, одна пара рук которого смотрела вверх, к небу, вторая вниз, к земле.

— Чернобог! — Охрим опасливо показал толстенным, как сосиска пальцем на мое плечо — Чернобог тебя пометил, хозяин! Властитель Нави, глава черных богов! Это его знак! Это очень почетно, хозяин! И опасно… Если узнает кто-то из тех, кто владеет Силой… берегись!

— Чернобог… Чернобог… — задумчиво протянул я — Надо будет про него почитать в инете. Ты знаешь, он ведь наверное мне приснился. Он был в черном плаще, и без лица. У него совсем не было лица, понимаешь? Только темнота. И он коснулся меня.

— Коснулся?! — Охрим даже вскочил со стула, на котором сидел, свесив ноги — Чернобог тебя коснулся?! Тогда часть его силы должна была перейти к тебе! А метка эта значит, что теперь тебя не тронут никакие существа, подпадающие под его власть — никакие! Ты можешь их не бояться!

— Там была еще и женщина. Только она сидела и ничего не делала. Просто смотрела.

— Это Мара. Она всегда рядом с Чернобогом. Она его часть, его воплощение. И его дочь. Так говорил старый хозяин. Но знаешь, что я тебе скажу, хозяин… прежний хозяин не был помечен знаком Чернобога. Не знаю, чем ты богу приглянулся, но… он избрал тебя.

— Зачем? Зачем избрал? Что он хочет?

— Смешно, хозяин… я-то откуда знаю, чего он хочет? Это же бог! Он дает тебе силу, а ты… ты даешь силу ему. Я так это понимаю. Ты кормишь его, он дает тебе силу, здоровье, успех.

— Все равно не понимаю — зачем я ему? Я же никто! Ничего не умею, ничего не знаю!

— Хозяин, разве мы можем понять замыслы богов? — раздался знакомый голос.

— О! Ты-то откуда взялся? — я обернулся и глянул на Прошку, усевшегося на столешнице и свесившего ноги — Давно здесь?

— Нет. Только что прибыл. Минька внизу, у ворот, жертву мучает. Выйдешь?

— Выйду — вздохнул я — Он там как, жив еще? Не Минька, жертва.

— Я же тебе говорил — мы умеем поддерживать жизнь в жертве и не убивать ее как можно дольше. Не бойся, все как ты приказал. Жертва готова на все.

— Подожди, Прошка! Ты слышал, что тут произошло?

— Слышал, хозяин. Я же тебе уже говорил — я слышу все, что ты слышишь. Чувствую все, что чувствуешь ты. Вижу все, что видишь ты. Я — часть тебя, я — это ты.