Посвящаю эту книгу своему другу,

ушедшему из жизни молодым.

Саня, прости, я не смогла смириться с твоим уходом!

А потому живи, мой друг, в книге и будь счастлив!





Пролог




Где-то в небе между Германией и Россией:

– Я обратила внимание на тебя ещё аэропорту, у стойки регистрации.

– Почему?

– Ты выделялся на фоне толпы своим внешним видом.

– А, так значит, всё-таки, встречаешь по одёжке?

– Конечно! Провожаю по уму. Но сначала, всё-таки, одёжка, внешний вид. А ты разве нет? Скажешь, тебе не смешно смотреть на женщину моих лет, одетую днём во всё лучшее сразу, включая бриллианты, стразы и розовые лосины?

Он рассмеялся соглашаясь.

– Представил, да? А, может, и видел и даже, я уверена, что не один раз!

– Права, видел! – согласился он.

– Воот! – она улыбнулась и продолжила, – или, наоборот, женщину возраста "ягодка опять" одетую точь-в-точь так же, как её двадцатилетняя дочь. Этакая мама, изображающая старшую сестру своей дочери. Согласись, и в том, и в другой случае это смешно. А при взгляде на такую маму хочется ещё подойти и сказать: "Дорогая, ты можешь сколько угодно молодиться, но не забывай, что между тобой и твоей дочерью должно быть как минимум 9 месяцев разницы!"

– Что? – на этот раз он расхохотался, – вот уж не думал, что буду это обсуждать с красивой женщиной на высоте десять тысяч метров над уровнем моря.

– Теперь твоя очередь. Когда ты выделил меня из толпы?

– Тоже в аэропорту. У металлоискателей. Ты как раз снимала пиджак.

– Звучит двусмысленно!

Он кивнул:

– На самом деле так и есть. Всё-таки снять в аэропорту пиджак так, чтобы обратить на себя внимание, не просто. Но тебе это удалось, – он посмотрел долгим взглядом, – потом я уже обратил внимание на то, как ты спокойно и без суеты складываешь свои вещи в эти тазики для досмотра. Ни одного лишнего движения! Браво! Не часто такое увидишь!

– Да ты просто стоял сразу за мной, вот и рассматривал, – теперь уже рассмеялась и она, – вот лично я всегда смотрю на того, кто передо мной стриптиз у этих рамок металлоискателей устраивает.

– Любишь наблюдать за людьми? – ухватился он за эту информацию.

– Люблю. Особенно когда летаю одна.

– Ну вот мы и подошли к главным вопросам, – он с улыбкой смотрел на неё, – обручальное кольцо на пальце есть, а летишь одна. Почему? Поругалась с мужем?

– А с чего такой вывод? Я же не с курорта возвращаюсь. И не из самого романтического места на земле. Скажи уж честно, подкатываешь.

– Подкатываю, – вдруг признался этот приятный во всех отношениях мужчина, – и вот уже битый час гадаю, как мне у тебя попросить твой номер телефона!

– Ну, мне, конечно, это очень приятно. Но спешу разочаровать тебя – я глубоко и счастливо замужем уже больше двадцати лет.

– И у меня совсем нет надежды?

– Нет, извини! Я уважаю своего мужа.

– Спасибо.

– Неожиданно. И за что ты благодаришь меня? – удивилась она.


– За честность! – он смотрел спокойно, – ты не стала скрывать, что за мужем. А номер телефона дашь?

– Нет, извини.

Он выдохнул, резче, чем сам от себя ожидал, но про себя решил, что у него ещё есть время, чтобы всё-таки взять у неё её номер телефона.

– Девушка! – он поднял руку, привлекая внимание стюардессы, – можно нам повторить?

– Ох, боюсь, мне уже достаточно! – попыталась увильнуть она.

– Не выйдет! Ты не знаешь, за что я предлагаю выпить!

После того, как им принесли их напитки, он произнес:

– У меня родился тост! Давай выпьем за честность!





Глава 1




Елизавета.

Конечно, я обратила внимание на стройного, стильно одетого мужчину в аэропорту. Светло-голубые джинсы, синий льняной пиджак, в цвет пиджаку замшевые мокасины. Аккуратная мужская стрижка, без погони за модой, чуть отросшая щетина на подбородке и щеках выглядит как аккуратная бородка.

Стройный, стильно одетый мужик, говорящий на правильном немецком? Это вам не Милан, где стильно одетый стройный мужчина – это норма. Это Берлин. Пиво, сосиски, ещё пиво. О какой стройности с такими предпочтениями может идти речь? Правильно! Ни о какой! На немца он не похож. Так, летит российским перевозчиком, одним со мной рейсом. С вероятностью девяносто девять и девять десятых процента, что он русский. Хотя, не исключено, что живёт за границей.

Я любила наблюдать за людьми. У всех нас есть свои тайны и свои слабости. Все нормальные люди чего-то боятся. Очень многие боятся летать. Только почему-то считается, что для женщин – это нормально, а для мужчин – нет. Отсюда и пьяные дебоши на борту самолётов. Я их не оправдываю, совсем нет. Хотя бы потому, что от нежелания этих дебоширов признать свою боязнь полета и принять успокоительное, должны страдать все остальные пассажиры.

Поэтому эти мои выводы и умозаключения относительно будущих попутчиков можно отнести, скорее уж, к инстинкту самосохранения. Вот и рассматриваю, чтобы понять, как пройдет полет.

Я сама летать не боялась. Опять же, под колесами автомобилей гибнет больше людей, чем в авиакатастрофах. Летаю я часто. Летаем и всем семейством – с мужем и сыном, и только мы с мужем, но чаще я одна. И по работе, но чаще к моим родителям, вот как в эти выходные.

Конечно, я видела, что этот, приятный во всех отношениях, мужчина стоит за мной к рамкам металлоискателей. Точнее уж, не только видела, но и чувствовала аромат его туалетной воды. Парфюм был сильным, мужским. И судя по тому, что моя голова не начала болеть от этого запаха после первых же пяти минут, парфюм был очень дорогим.

Да! Вот такая у меня реакция на дешёвые запахи. Мой муж её называет благородной аллергией. Не знаю, как Вы, а я лично не знаю, что смешивают в тех бочках за углом, на Дерибасовской, где делают всю копеечную парфюмерию. Мой парфюм тоже не дешёвый, но я и не обливаю себя с ног до головы, как обычно это делают все мужчины. Самое обидное, что чувствую я свой парфюм только в момент нанесения оного на свою кожу. Потом только слышу комплименты своему запаху, точнее, его шлейфу. Приятно, конечно, но жутко обидно, что все его слышат на протяжении всего моего рабочего дня, а я только в момент нанесения на кожу.

Частые перелёты приучили меня к чёткости движений у рамок металлоискателей в аэропортах. Всё, что может звенеть – в тазик. В чемодане, в прозрачной косметичке допустимый объем кремов и косметики. Я уже не двадцатилетняя девочка. Точнее уж, год назад был юбилей под народным названием "Ягодка опять". А потому, без кремов и средств по уходу за кожей даже и один день себе позволить не могу. Как там говорят то? Хорошо выглядеть после тридцати – это большой труд. А уж после сорока, и вовсе, мой долг перед окружающими! Я от природы блондинка, а потому без туши для ресниц и помады бледь бледью. От слова "бледная". Это, кстати, мне моя бывшая соседка Зоя Павловна, профессор – филолог восьмидесяти лет, и сказала. А уж она точно знает, какие слова допустимо говорить в приличном обществе, а какие нет.

Гели для душа и зубную пасту к родителям я не вожу, а потому и рамки я прохожу всегда быстро и спокойно. В этот раз вот, правда, пиджак пришлось снимать. На лацкане была брошь ручной работы. Броши моя слабость. Тем более, броши ручной работы.

Так, пиджак снят, аккуратно сложен в тазик и отправлен по ленте на просвечивание. Обувь у меня без каблука, так что её не снимаем. Проход. Вуаля! Свободна. Следующий!

А вот следующим как раз и был тот, приятный во всех отношениях, мужчина. Теперь то я уже могу его рассмотреть? Он ведь не должен вот сейчас это заметить? А мужчина был ещё и на лицо красив. Понятно, почему он в одежде выбирает сине-голубые цвета. В сочетании с его чёрными когда-то, а ныне седыми волосами и чуть смугловатой кожей – смотрится шикарно. Правильные черты лица. Про такое лицо всё та же Зоя Павловна сказала бы "породистое". Вот тут точнее и не скажешь. Чёрт! Лизавета, прекращай так пристально разглядывать чужого мужчину, он уже заметил твой оценивающий взгляд.

Родители мои, а точнее уж, их родители, из обрусевших немцев. И вот, пользуясь своими немецкими корнями, мои родители двадцать лет назад, едва вышли на заслуженную пенсию, уехали жить на свою историческую Родину. Я не поехала по той простой причине, что уже была замужем, имела сына и только что получила постоянную, стабильную работу. Я Элизабет Витольдовна Герман, в моём случае Герман – это фамилия. На тот момент я только что устроилась преподавателем русского языка в университет для иностранных студентов. И да, на тот момент я была очень этим горда, будущее мне виделось в розовых тонах, и поэтому я отказалась ехать со своими родителями.

Я свободно владею русским и немецким языками – это из семьи, эти оба языка для меня родные, а в школе, как и многие, я учила английский. Во времена моей молодости был очень популярен певец Джо Дассен, так что да, французский я уже учила самостоятельно – очень хотелось понимать, о чем так задушевно поет этот красивый мужчина.

В семье моих родителей мы часто говорили на двух языках. Моя бабушка со стороны отца таким образом подчеркивала свою национальность. Мой отец на все сто процентов немец, его родители тоже. Их корни тянутся ещё со времен Екатерины второй. Моя мама уже только наполовину немка, её мама русская. Но и они в семье поддерживали знание языка. А я уже вот и сама запуталась в процентном содержании немецкой и русской крови в моих венах. Всё-таки я, по складу ума, гуманитарий.

Мы с мужем даже и не раздумывали ни минуты и, не сговариваясь, отказались, когда мои родители нам предложили воспользоваться такой же возможностью и тоже уехать по программе возвращения на историческую Родину. Это они уже были на пенсии к тому времени, а у нас с мужем маячили перспективы по служебным лестницам. А от добра добра не ищут – так нам казалось на тот момент.

Наши с мужем уходы со стабильных, но очень скудно оплачиваемых работ в свободное плаванье имели интервал в полгода. И да, теперь мы, как и тогда, двадцать лет назад, по-прежнему не мечтаем уехать жить за границу. У нас у каждого своё любимое дело. На данный момент у меня своё бюро переводов. У мужа фирма по продаже кухонной техники. И да, в лице моих родителей мы имеем кровных родственников за границей.

Собственно, вот от этих самых кровных родственников я и возвращалась, воспользовавшись для поездки к ним вечером пятницы, выходными и двумя свободными на работе днями, ну и дешевыми билетами в Берлин по причине начавшегося учебного года и межсезонья.

Выходные пролетели быстро, с родителями нагулялись и пообщались от души. А то, что прилетала я всего на четыре дня – так это даже и хорошо. Гостям, как говорится, хозяева дважды рады: когда гости приезжают, и когда гости уезжают. Родители, провожая меня в аэропорту, искренне махали, прощаясь, а я им.

– Мам, пап, ну что вы, в самом деле! Ну, я ж к вам и так каждый месяц прилетаю, – бубнила я, обнимаясь на прощание, а мама, всё-таки, пару раз шмыгнула носом.

– Элизабет, вот доживешь до наших лет, тогда поймёшь! – усмехнулся отец и чмокнул меня в щеку.

При рождении меня назвали Элизабет, это уж я потом, в шестнадцать лет, получая паспорт, поменяла имя на Елизавету, посчитав своё имя слишком уж вычурным. Но родители так и называли меня именем, которое они мне дали при рождении.

Домой я возвращалась раньше, чем должна была. На сутки. Заболела моя коллега, она же подруга, и она же попросила её подменить на завтрашних курсах.

– Лиза? – муж вышел из нашей спальни в прихожую и выглядел сейчас почему-то растерянным, – а ты разве не завтра должна была вернуться?

Ответить я не успела, потому что следом за мужем из нашей спальни в моём же халатике выпорхнула его секретарша Ниночка.