Тошнота немного отступила, и я наклонилась вперед, чтобы разобрать слова Эллы сквозь громкую музыку. К счастью, я не пристегнулась, и никакой ремень не мешал мне дышать.

Сияя, моя лучшая подруга вложила мне в руки стакан. Понятия не имею, что там внутри.

Подняв стакан, я отсалютовала Элле – алкоголь выплеснулся на штаны, и мой смех стал еще громче, потому что на подобные неприятности мне было пугающе наплевать. Топик пропитался потом, волосы липли к шее, а сердце бешено колотилось.

Мы ушли с вечеринки одними из последних: сейчас раннее утро, может, около пяти часов, но на улице даже темнее, чем было вчера вечером, когда мы отправились к Рики.

Скоро наступит день, через несколько часов взойдет солнце. В понедельник мы обо всем поговорим: об Элле, зажигательно отплясывавшей прямо на столе. О Тиме, который не бросил Эллу и геройски поймал, когда та потеряла равновесие. Обо мне, не позволяющей самому горячему парню школы ничего лишнего, но тот все равно не сводит с меня глаз.

Повернувшись к Элле, я скользнула на мокром сиденье вперед и чуть не потеряла равновесие. Мы захихикали. Как не хочется домой! К надоедливой младшей сестре, к родителям, уверенным, что они знают все лучше всех. Обратно в до отвращения правильную жизнь.

– Проклятье! – вдруг громко выругался Тим, но эти слова дошли до меня с задержкой.

Машину вдруг сильно тряхнуло, и я услышала скрежет и треск. Стакан выпал из рук, меня дернуло вперед.

И время словно замедлилось, но лишь на мгновение.

Толчок.

Второй удар сотряс машину и нас, в ней сидевших. Он сильнее, резче, быстрее. Громче. Он реальнее.

Внутри у меня все перевернулось. Удар сбросил меня с заднего сиденья, швырнул к пассажирскому месту рядом с водителем, и я пролетела мимо него. Плечо пронзило болью, мир вокруг расплылся, исчез в непроглядном тумане.

Непроизвольно закрыв глаза, я лихорадочно шарила руками в воздухе, искала хоть что-нибудь плотное. Опору, за которую можно ухватиться. Но тут я совсем потеряла ориентацию в пространстве.

Все смешалось, превращаясь в хаос – шум, запах, ощущения, мысли.

Крики, осколки, тьма, блики света, музыка, которая все играла.

Боль.

Удар.

Все затянуло чернотой.





2

Нора





Sasha Sloan – Dancing With Your Ghost


Страшный холод. Тьма… непроглядная тьма.

Незнакомая комната. Я озиралась по сторонам, отчаянно пытаясь найти выход. Кричала, стучала по матовым плиткам. Они выстраивались черными рядами одна за другой, превращаясь в море. Рыдая, я умоляла Пустоту о помощи, но в ответ слышала лишь насмешливое эхо. Я рухнула на пол. На мне белая ночнушка – впервые ее вижу. Это не моя. Ослепительно белая, без единого пятнышка, она похожа на свет, на язычок пламени в темноте.

На свечу, горевшую в ночи.

Я уткнулась лицом в колени. Голые ступни окоченели. Я цеплялась за ночнушку, будто она единственная моя опора.

Придумать бы какой-нибудь способ сбежать из этого холодного места или хотя бы забыть о нем… И тут в моем пустом сознании появились образы. Я услышала чью-то речь. Веки налились тяжестью, а когда я закрыла глаза, то мысли стали яснее, голоса громче.

Я почувствовала под собой песок. Рядом лежало большое цветастое полотенце, которое в лучах солнца казалось особенно ярким. Холод исчез, уступив место палящему влажному зною. Так жарко. И я больше не одна. Напротив сидел щуплый голубоглазый мальчик со светло-русыми волосами. Рядом с ним была красивая гитара.

Мальчику лет девять или десять. Он смотрел на меня так доверчиво. С моих губ сорвались слова, громкие, четкие, решительные и немного детские:

– Ты должен пообещать мне. И врать нельзя, Сэм.

Я пропустила песок сквозь пальцы. Мальчик, скрестив руки на груди, нахмурился:

– Отвечу иначе, и ты очень расстроишься. Я не хочу тебя расстраивать.

– Неужели ты в это не веришь? – изумленно спросила я.

– Не знаю, – покаянно признался он. – Но не хочу, чтобы ты плакала. Хочу, чтобы ты была счастлива.


Я что-то ответила, но сама себя не услышала из-за заигравшей мелодии. Она возвышалась над всеми прочими звуками, словно Бог.

Я резко распахнула глаза. Образы померкли, однако я все еще улавливала ту мелодию. И на душе потеплело. В каком-то смысле мелодия – часть меня. То, что я не могла ухватить, то, что не помнила, но знала, что оно есть.

Вот бы узнать, что я ответила мальчику, вот бы забыться в нашем разговоре, снова почувствовать струящийся между пальцами песок, солнечные лучи на лице. Вот бы понять, что за мелодию я слышала. Однако образы угасли, а с ними и музыка. И сама я тоже исчезла.

Снова только холод и тьма.

Снова от меня осталась лишь часть.



Я отчаянно пыталась поймать хотя бы одну-единственную значимую мысль, но они кружились в голове сердитым роем. Будто убегали. От меня.

Этот миг – как первый из многих. Как начало.

Я слишком хорошо ощущала свое тело, отчетливо слышала собственное дыхание, размеренные сильные удары сердца. И тут гигантской волной накатила боль: она захлестнула меня и погребла под собой. Тело свело судорогой. От чересчур резкого запаха дезинфицирующего средства нос и горло словно обожгло огнем. Однако особенно сильно болела грудь. С каждым вдохом казалось, что она вот-вот лопнет. В левую руку воткнута игла. Но хуже всего была головная боль, и я с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Она нестерпима!

Я с усилием разомкнула свинцовые веки. Ресницы слиплись, глаза отекли. Все было каким-то другим, ощущалось искаженным, незнакомым и тяжелым. Прямо как моя голова, которую я приподняла лишь на несколько сантиметров. В ней беспрерывно тукало.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем у меня получилось из картинок, которые я видела, из мелочей, которые воспринимала, составить целостную историю. Рассказ, имеющий смысл.

Белые стены, белые шторы, высокая кровать, скудно обставленная комната. Добавим к этому писк, запах, витающий в воздухе, трубки, подведенные к моей руке. Совершенно ясно – все плохо.

Это больница.

Стиснув зубы, я со стоном медленно приподнялась на локтях. Руки ослабли и не слушаются, поэтому приподняться удалось только с третьей попытки. Во лбу пульсировало так, что на глазах выступили слезы.

Справа я увидела маму: она сидела, облокотившись о край кровати и опустив голову на руки. На одеяле – ее волосы, выбившиеся из косы. Они какие-то сухие и жирные одновременно, спутанные, с колтунами. Спина мамы мерно поднималась и опускалась – она спала. Левая ступня у меня затекла, и спасибо за это надо сказать Лу, свернувшейся калачиком в изножье кровати. Она лежала на моей ноге, обнимая любимую игрушку. Лу тихонько посапывала, на личике у нее крошки от пудинга. Я улыбнулась, сама не зная, почему. Мои губы, не выдержав натяжения, треснули, и я вздрогнула от новой боли.

По щеке сбежала слеза. Я сглотнула с трудом – во рту сухо и противно. Трясущейся рукой я потянулась к стакану с водой, стоявшему рядом, сделала несколько глотков, но, почувствовав тошноту, тут же поставила его на место.

И вдруг появилось оно – воспоминание. Нет, все воспоминания. Они замелькали в голове подобно кадрам диафильма. Только эти образы и воспоминания воспринимались как-то неправильно. Они словно не мои, а чужие. Вот мама смеется, глядя свою любимую мыльную оперу. Папа, читающий газету. Лу, которая смотрит на меня свирепо. Я даже помнила, чем ее рассердила.

Но воспоминаниям чего-то недоставало! Да как такое может быть?

Я нахмурилась, поджала губы в попытке отвлечься от надоевшей головной боли. Сердце забилось чаще, немного закружилась голова, но мне не до подобных мелочей. Надо разобраться, почему все ощущается так… неправильно. Чтобы это выяснить, я собралась с силами, сосредоточилась, подавляя жуткую боль, снова охватившую тело.

И тут в дверях палаты появился папа с двумя кружками кофе в руках. Он лохматый, помятый, в неправильно застегнутой рубашке. Увидев меня, папа широко распахнул глаза, под которыми синели круги.

– Нора, – ошеломленно прошептал он, чуть не уронив кружки на пол. Кофе немного выплеснулся, хотя на стаканчиках были крышки. Папа неверными шагами обошел кровать, суетливо поставил напитки на столик, а затем ласково, но настойчиво потряс маму за плечо. Его голос дрожал:

– Она пришла в себя, Анна. Наша Нора в сознании.

Голос папы сорвался. Он заплакал. Руки у меня совсем ослабли, и я рухнула обратно на постель. По моим собственным щекам побежали горячие слезы. Всхлипывать очень больно, мне казалось, что я вот-вот не выдержу. Каждый всхлип отдавался во всем теле. Каждая слеза обжигала кожу, пока стекала на подушку.

Такого чувства я никогда раньше не испытывала. Мне было ясно: что-то изменилось. Что-то не так, как должно быть. Это не давало мне покоя, но я ничего не могла сделать. Я совершенно разбита, но цела. Как разбившаяся ваза, которую потом неправильно склеили по кусочкам.

Я лежала, закрыв глаза. Сердце отчаянно билось о ребра, будто запертый в темнице узник, жаждущий вырваться на свободу. Я пыталась успокоиться, но это до безобразия тяжело. Паника таилась во мне, там, внутри, однако… я не знала, чем она вызвана.

Возможно, это самое худшее.

Неожиданно кровать зажужжала, и моя голова сантиметр за сантиметром начала подниматься. Теперь я могла сидеть прямо, не напрягаясь. Жужжание прекратилось, наступила тишина.

Неуверенно приоткрыв глаза, я облизнула потрескавшиеся губы и взглянула прямо в лицо маме. На нем читались страх, надежда, любовь, отчаяние. У меня перехватило дыхание: все эти чувства такие явные, такие живые.

Столько чувств.

Столько всего испытано впервые.

Слишком много, слишком много, слишком много…

– Нора? Ты правда… в сознании? – задыхаясь, спросила мама.

Меня хватило только на слабый кивок, короткий и почти незаметный, но этого оказалось достаточно, чтобы мама просияла от счастья. Всхлипывая, она схватила меня за руку. Ладони у мамы такие теплые, ее прикосновения успокаивали. Только теперь я заметила, как холодны мои пальцы. Мама покрывала поцелуями мой лоб, захлебываясь слезами, а папа беспрерывно гладил ее по спутанным волосам.

– Что произошло? – хриплым тонким голосом поинтересовалась я.

Вопрос тут лишний. Перед глазами стояли образы, я давно знала, что произошло, только не могла взять в толк, почему. И неизвестно, как события развивались дальше.

В сознании всплыли лица Эллы, Тима, Йонаса. В глубине души я понимала, что надо бы спросить про них, побеспокоиться. Они мои друзья. Ну, вроде как. Сама не уверена.

– Позову доктора, – кивнув нам, папа вышел из палаты.