Он наконец-то обратил на меня свой взор, его глаза стали похожи на бусинки от водки.
– А как у тебя дела в школе, Кэсси?
Я знала, что ему нужно. Он любил заканчивать свои лекции чувством стыда, независимо от того, как они начинались. Я не хотела отвечать ему, не хотела никак участвовать в унижении Сефи.
– Нормально.
– Ты всё ещё дружишь с этой девочкой? С Линн? Я её уже давно не видел.
Мои щёки загорелись. Сейчас не стоило упоминать о моём приглашении на день рождения.
– Не, мы уже не общаемся.
– Её родители наконец-то пришли на одну из наших вечеринок прошлой осенью, да ведь, Пег? Тогда они мне показались недостойными нас.
Мама похлопала его по руке.
– Налить тебе ещё воды?
Он допил оставшееся и передал ей стакан. Мы с Сеф напряжённо наблюдали, добавит ли она туда водку. Но она, слава богу, не стала, и поднесла стакан под керамический дозатор для воды. Мы наполнили десять пятигаллонных ёмкостей в общественном водохранилище в Сент-Клауде. Они фильтровали воду прямо из Миссисипи, и на вкус она была чистой, как облака. Гораздо лучше, чем наша металлическая колодезная вода.
– Девочки, – сказала мама, – почему бы вам не пойти и не позаниматься до ужина? Нам с папой надо кое-что приготовить для следующей вечеринки.
– Что? – спросила я, сжимая вместе мои руки. Предыдущая была в сентябре – первая и единственная, на которую пришли родители Линн, как и сержант Бауэр. Я могла бы и догадаться, что скоро будет новая вечеринка, но я всегда надеялась, что последняя была последней.
– Ага, в субботу, – сказал папа. – Мы отметим начало лета. Это будет большая вечеринка. Больше всех предыдущих. Может, и последняя, пока государство не пустит эти электропровода, и тогда мы лишимся всякого уединения.
Мы с Сефи не смотрели друг на друга, но мне и не надо было видеть её лицо, чтобы понять, что она, как и я, совершенно не расстроится, если эта вечеринка станет последней. Мы поплелись к ней в комнату и сразу же углубились в химию. Пара часов моих вопросов – и она уже усвоила основы. У неё ничего не получалось, потому что она и не пыталась, но на самом деле она была умной. Если завтра вечером мы снова будем вместе заниматься, я знала, что она всё сдаст.
– Эй, Сефи, – спросила я, когда она настолько выучила таблицу Менделеева, насколько могла за один присест. – Я хотела сказать тебе ещё в автобусе. Это на Краба напали, нам вчера утром об этом говорила Бетти. У нас был симпозиум в школе, хоть нам и не сказали, из-за чего весь сыр-бор. В городе введут комендантский час.
– Я знаю, – сказала она.
Я видела, что ничего она не знала.
– Иви сказала, что ему сильно досталось. Она не думает, что это было банда. Считает, что это был какой-то вуайерист. Ты о нём слышала?
– Все слышали.
Я вздохнула. Сефи правда очень хотелось чувствовать себя умной.
– Конечно. Но вот что я думаю. Неважно, был это один человек или целая банда. Если кто-то напал на Краба и смог улизнуть, то они попытаются снова.
Я наблюдала, как Сефи обдумывает эту мысль.
– Полиция поймает тех, кто это сделал.
Я представила сержанта Бауэра. Ну не знаю.
– Я попытаюсь докопаться до истины, – сказала я, не подумав. Но я произнесла эти слова, и они прозвучали правильно. Я собиралась стать писателем уровня Нелли Блай «Хочешь – верь, хочешь – нет», и разве это не было похоже на журналистское расследование? И вообще, сколько людей захотят со мной дружить, если я выясню, кто напал на Краба?
Куча, вот сколько.
Как только идея родилась, она начала всё больше формироваться. К тому времени, как мама позвала нас на ужин, я уже начала планировать, что надену, когда начну расследование.
Всё моё волнение почти исчезло, когда я увидела, как они с папой бурно планировали вечеринку. Даже у курицы был привкус пепла, когда я думала о том, что будет в субботу. Сефи тоже кусок не лез в горло. Мы быстро поели, вымыли посуду и разошлись по своим комнатам.
К тому времени, как я закончила свою домашнюю работу, было уже почти одиннадцать. Окно моей спальни было открыто, из него сочилась пахнущая грязью прохлада позднего майского вечера, наполняя мою комнату. Я была измотана, но у меня был долг.
Я открыла Нелли Блай, сунув лицо в книжку, чтобы понюхать странички, проведя по ним щеками. Затем притворилась, что слова написаны шрифтом Брайля, закрыв глаза и проводя по ним пальцами. Когда я поняла, что придётся использовать глаза, я погрузилась в чтение.
Я закрыла книжку и вздохнула. Нам с Сукарно было бы о чём поговорить. Иногда я не знала, где заканчиваюсь я и начинаются мои проблемы. Мы жили бы лучше без папы. Я говорила об этом маме, и не раз. Она всегда отвечала, что я драматизирую.
Время спать. Моё тело просило меня свернуться.
В объятиях своего шкафа я уютно устроилась на облачно-фиолетовом одеяле, которое сшила мне бабушка и которое было таким мягким, что мы с Сефи могли на нём кувыркаться, не рискуя вывихнуть себе шею. Если я вытяну руки над головой, то мои пальцы смогут поиграть на вешалках, как на колокольчиках. Обычно их сладкое динь-динь меня успокаивало.
Всё было идеально для сна, но я никак не могла уснуть. И я точно знала, почему. Всё дело было в жажде. Она началась два часа назад, но я не могла выйти из своей комнаты. Папа топтался на кухне внизу, эти звуки усиливались из-за решётки в моем полу.
Решётка была установлена так, чтобы тепло поднималось на второй этаж еще тогда, когда это был продуваемый сквозняками старый дровяной фермерский дом. Теперь у нас была печь, и мы со Стефи переделали отверстие в полу в глазок. Мы часами сидели, прижав уши к кованому железу, и слушали, как мама с папой ссорятся, устраивают вечеринки или занимаются всякими гадостями. Однажды мы даже опустили пустую банку из-под овсянки, проделав в ее боках дырки и продев в них бечевку. Мы сняли решётку и опустили в дыру этот «кухонный лифт». Мама клала туда еду, и мы рывком поднимали банку обратно и съедали все, что было внутри, хихикая до боли в животе. Это продолжалось до тех пор, пока мы не забыли вынуть оттуда яблочные огрызки, и тогда вся банка стала склизкой.
Отвлекаться на воспоминания не помогало.
Моя жажда сводила меня с ума.
Я пошевелилась, зарываясь в свое лоскутное гнездо. Я сглотнула, но моя слюна только наполовину скатилась в горло, прежде чем раствориться. Не помогал и тот факт, что если я открою дверцу шкафа и загляну через эту решетку, то смогу увидеть дозатор воды. Один щелчок, и у меня будет достаточно жидкости, чтобы утолить самую страшную жажду. Я предположила, что именно так львы охотились на антилоп – просто прятались вокруг воды, пока более слабые, мясистые животные не могли больше терпеть и не приходили на водопой.
Я не буду такой тупой.
Мама ушла в комнату где-то в девять. Если бы она все ещё была в гостиной, то я бы попросила её подать мне стакан воды и надеялась, что папа не вмешается.
Что он там делал? В это время ночи он обычно устраивался в своем кресле на противоположной стороне дома. Сегодня вечером он, казалось, метался между гаражом и кладовкой с дверью в подвал. Его дыхание было тяжелее, чем обычно.
Мне так хотелось пить, но я не могла спуститься.
Это было одно из моих немногих жизненных правил, те счастливые амулеты, которыми я гремела, чтобы оставаться в безопасности.
Спи там, где ты защищена.
Не ходи в ванную, когда мама уже в постели. На всякий случай под кроватью я хранила ведро.
И уж точно не ходи за водой после темноты.
Глава 11
– Следующий!
В раздевалке нашей оркестровой комнаты есть особый запашок – он появляется от всех слюней в духовых инструментах, которые там скапливаются, а потом стекают на пол. Я продиралась сквозь этот «аромат», выдёргивая изо рта язычок и закрепляя его на кончике кларнета, пока спешила к маленькой репетиционной комнате, куда меня звал мистер Коннелли. Одна из стен этой комнаты представляла собой ряд окон, выходящих на пол оркестровой.
Прошлой ночью мне удалось поспать всего пару часов, а это означало, что сегодня утром я выглядела, как кукла из «Тёмного кристалла»[6]. Я была почти благодарна, что Габриэля не было в автобусе. Обычно меня радовало то, что по средам первым уроком была музыка, где мы увидимся с мистером Коннелли. Но после тех сплетен в туалете от миссис Пуглизи и миссис Яновски я чувствовала страх, а не приятное волнение. Если Коннелли был потенциальным подозреваемым в нападении на Краба, я просто обязана была провести расследование.
– Здравствуйте, мистер Коннелли, – сказала я, закрывая за собой дверь, и заняла своё место. Мы с Хизер Коул даже не обменялись взглядами, когда закончился её урок и начался мой. Если она была первой скрипкой, то я третьей, причём безо всяких шансов на повышение. Скажем так, я ходила на музыку только ради галочки в моём резюме. Он улыбнулся своей коронной улыбкой кинозвезды, и все мои переживания насчёт тех слухов растворились. Коннелли ни за что не обидит ребёнка. Мы все его любили. Многие мои одноклассники панибратски звали его Коннелли или мистер Кей. Я тоже хотела быть такой крутой и репетировала свои фразочки дома. Привет, Коннелли! Ну что, в выходные вы, наверное, потусили на славу?
Дальше я и не продвинулась.
Он показал на мой кларнет, добытый на гаражной распродаже.
– Как там твой гусиный свисток, вкусный?
– Ага, как мороженое. – Я подняла инструмент. Я хотела играть на флейте, но мы с мамой так и не нашли её, хоть и прочесали все распродажи в округе. Моими вариантами были либо этот кларнет, либо барабаны – палочки были достаточно дешёвыми, мы их и новыми могли купить. Но, к сожалению, я даже под дулом пистолета не умею держать ритм.
Коннелли, которого я хотя бы про себя так называла, засмеялся.
– Знаешь, это прекрасный инструмент.
Я плюхнулась на свой стул. Этот разговор у нас был уже не раз.
– Просто произведение искусства.
– Знаешь, что общего было у Арти Шоу и Бенни Гудмена?[7]
– Что они были не так умны, чтобы играть на саксофоне?
– С таким настроем ты никогда не получишь первую партию, – хмыкнул он.
– Ага, и с такими пальцами, – потрясла я ими перед ним. – И все же Земля продолжает вертеться.
От этой шутки он открыто рассмеялся, и так громко, что к нам повернулся Чарли Клосс, который ждал по ту сторону окна своего урока на пикколо. Бедняге, видимо, не досталось листовки, в которой объяснялось, на каких инструментах мальчикам круто было играть.
– Давай начнём с «Апаче». – Коннелли открыл мои ноты и поставил метроном, а потом дунул в круглый камертон – для меня он был бы едва ли полезнее, если бы из него посыпались блёстки. Я поставила пальцы для первой ноты и начала играть, компенсируя громкостью то, чего мне недоставало в таланте.
Мы прошлись по всей песне пять раз, и только после он довольно кивнул.
– У тебя хорошо получается, Кассандра.
Он называл меня полным именем. Это мне тоже нравилось.
– Спасибо.
– А как у тебя дела в школе, Кэсси?
Я знала, что ему нужно. Он любил заканчивать свои лекции чувством стыда, независимо от того, как они начинались. Я не хотела отвечать ему, не хотела никак участвовать в унижении Сефи.
– Нормально.
– Ты всё ещё дружишь с этой девочкой? С Линн? Я её уже давно не видел.
Мои щёки загорелись. Сейчас не стоило упоминать о моём приглашении на день рождения.
– Не, мы уже не общаемся.
– Её родители наконец-то пришли на одну из наших вечеринок прошлой осенью, да ведь, Пег? Тогда они мне показались недостойными нас.
Мама похлопала его по руке.
– Налить тебе ещё воды?
Он допил оставшееся и передал ей стакан. Мы с Сеф напряжённо наблюдали, добавит ли она туда водку. Но она, слава богу, не стала, и поднесла стакан под керамический дозатор для воды. Мы наполнили десять пятигаллонных ёмкостей в общественном водохранилище в Сент-Клауде. Они фильтровали воду прямо из Миссисипи, и на вкус она была чистой, как облака. Гораздо лучше, чем наша металлическая колодезная вода.
– Девочки, – сказала мама, – почему бы вам не пойти и не позаниматься до ужина? Нам с папой надо кое-что приготовить для следующей вечеринки.
– Что? – спросила я, сжимая вместе мои руки. Предыдущая была в сентябре – первая и единственная, на которую пришли родители Линн, как и сержант Бауэр. Я могла бы и догадаться, что скоро будет новая вечеринка, но я всегда надеялась, что последняя была последней.
– Ага, в субботу, – сказал папа. – Мы отметим начало лета. Это будет большая вечеринка. Больше всех предыдущих. Может, и последняя, пока государство не пустит эти электропровода, и тогда мы лишимся всякого уединения.
Мы с Сефи не смотрели друг на друга, но мне и не надо было видеть её лицо, чтобы понять, что она, как и я, совершенно не расстроится, если эта вечеринка станет последней. Мы поплелись к ней в комнату и сразу же углубились в химию. Пара часов моих вопросов – и она уже усвоила основы. У неё ничего не получалось, потому что она и не пыталась, но на самом деле она была умной. Если завтра вечером мы снова будем вместе заниматься, я знала, что она всё сдаст.
– Эй, Сефи, – спросила я, когда она настолько выучила таблицу Менделеева, насколько могла за один присест. – Я хотела сказать тебе ещё в автобусе. Это на Краба напали, нам вчера утром об этом говорила Бетти. У нас был симпозиум в школе, хоть нам и не сказали, из-за чего весь сыр-бор. В городе введут комендантский час.
– Я знаю, – сказала она.
Я видела, что ничего она не знала.
– Иви сказала, что ему сильно досталось. Она не думает, что это было банда. Считает, что это был какой-то вуайерист. Ты о нём слышала?
– Все слышали.
Я вздохнула. Сефи правда очень хотелось чувствовать себя умной.
– Конечно. Но вот что я думаю. Неважно, был это один человек или целая банда. Если кто-то напал на Краба и смог улизнуть, то они попытаются снова.
Я наблюдала, как Сефи обдумывает эту мысль.
– Полиция поймает тех, кто это сделал.
Я представила сержанта Бауэра. Ну не знаю.
– Я попытаюсь докопаться до истины, – сказала я, не подумав. Но я произнесла эти слова, и они прозвучали правильно. Я собиралась стать писателем уровня Нелли Блай «Хочешь – верь, хочешь – нет», и разве это не было похоже на журналистское расследование? И вообще, сколько людей захотят со мной дружить, если я выясню, кто напал на Краба?
Куча, вот сколько.
Как только идея родилась, она начала всё больше формироваться. К тому времени, как мама позвала нас на ужин, я уже начала планировать, что надену, когда начну расследование.
Всё моё волнение почти исчезло, когда я увидела, как они с папой бурно планировали вечеринку. Даже у курицы был привкус пепла, когда я думала о том, что будет в субботу. Сефи тоже кусок не лез в горло. Мы быстро поели, вымыли посуду и разошлись по своим комнатам.
К тому времени, как я закончила свою домашнюю работу, было уже почти одиннадцать. Окно моей спальни было открыто, из него сочилась пахнущая грязью прохлада позднего майского вечера, наполняя мою комнату. Я была измотана, но у меня был долг.
Я открыла Нелли Блай, сунув лицо в книжку, чтобы понюхать странички, проведя по ним щеками. Затем притворилась, что слова написаны шрифтом Брайля, закрыв глаза и проводя по ним пальцами. Когда я поняла, что придётся использовать глаза, я погрузилась в чтение.
Я закрыла книжку и вздохнула. Нам с Сукарно было бы о чём поговорить. Иногда я не знала, где заканчиваюсь я и начинаются мои проблемы. Мы жили бы лучше без папы. Я говорила об этом маме, и не раз. Она всегда отвечала, что я драматизирую.
Время спать. Моё тело просило меня свернуться.
В объятиях своего шкафа я уютно устроилась на облачно-фиолетовом одеяле, которое сшила мне бабушка и которое было таким мягким, что мы с Сефи могли на нём кувыркаться, не рискуя вывихнуть себе шею. Если я вытяну руки над головой, то мои пальцы смогут поиграть на вешалках, как на колокольчиках. Обычно их сладкое динь-динь меня успокаивало.
Всё было идеально для сна, но я никак не могла уснуть. И я точно знала, почему. Всё дело было в жажде. Она началась два часа назад, но я не могла выйти из своей комнаты. Папа топтался на кухне внизу, эти звуки усиливались из-за решётки в моем полу.
Решётка была установлена так, чтобы тепло поднималось на второй этаж еще тогда, когда это был продуваемый сквозняками старый дровяной фермерский дом. Теперь у нас была печь, и мы со Стефи переделали отверстие в полу в глазок. Мы часами сидели, прижав уши к кованому железу, и слушали, как мама с папой ссорятся, устраивают вечеринки или занимаются всякими гадостями. Однажды мы даже опустили пустую банку из-под овсянки, проделав в ее боках дырки и продев в них бечевку. Мы сняли решётку и опустили в дыру этот «кухонный лифт». Мама клала туда еду, и мы рывком поднимали банку обратно и съедали все, что было внутри, хихикая до боли в животе. Это продолжалось до тех пор, пока мы не забыли вынуть оттуда яблочные огрызки, и тогда вся банка стала склизкой.
Отвлекаться на воспоминания не помогало.
Моя жажда сводила меня с ума.
Я пошевелилась, зарываясь в свое лоскутное гнездо. Я сглотнула, но моя слюна только наполовину скатилась в горло, прежде чем раствориться. Не помогал и тот факт, что если я открою дверцу шкафа и загляну через эту решетку, то смогу увидеть дозатор воды. Один щелчок, и у меня будет достаточно жидкости, чтобы утолить самую страшную жажду. Я предположила, что именно так львы охотились на антилоп – просто прятались вокруг воды, пока более слабые, мясистые животные не могли больше терпеть и не приходили на водопой.
Я не буду такой тупой.
Мама ушла в комнату где-то в девять. Если бы она все ещё была в гостиной, то я бы попросила её подать мне стакан воды и надеялась, что папа не вмешается.
Что он там делал? В это время ночи он обычно устраивался в своем кресле на противоположной стороне дома. Сегодня вечером он, казалось, метался между гаражом и кладовкой с дверью в подвал. Его дыхание было тяжелее, чем обычно.
Мне так хотелось пить, но я не могла спуститься.
Это было одно из моих немногих жизненных правил, те счастливые амулеты, которыми я гремела, чтобы оставаться в безопасности.
Спи там, где ты защищена.
Не ходи в ванную, когда мама уже в постели. На всякий случай под кроватью я хранила ведро.
И уж точно не ходи за водой после темноты.
Глава 11
– Следующий!
В раздевалке нашей оркестровой комнаты есть особый запашок – он появляется от всех слюней в духовых инструментах, которые там скапливаются, а потом стекают на пол. Я продиралась сквозь этот «аромат», выдёргивая изо рта язычок и закрепляя его на кончике кларнета, пока спешила к маленькой репетиционной комнате, куда меня звал мистер Коннелли. Одна из стен этой комнаты представляла собой ряд окон, выходящих на пол оркестровой.
Прошлой ночью мне удалось поспать всего пару часов, а это означало, что сегодня утром я выглядела, как кукла из «Тёмного кристалла»[6]. Я была почти благодарна, что Габриэля не было в автобусе. Обычно меня радовало то, что по средам первым уроком была музыка, где мы увидимся с мистером Коннелли. Но после тех сплетен в туалете от миссис Пуглизи и миссис Яновски я чувствовала страх, а не приятное волнение. Если Коннелли был потенциальным подозреваемым в нападении на Краба, я просто обязана была провести расследование.
– Здравствуйте, мистер Коннелли, – сказала я, закрывая за собой дверь, и заняла своё место. Мы с Хизер Коул даже не обменялись взглядами, когда закончился её урок и начался мой. Если она была первой скрипкой, то я третьей, причём безо всяких шансов на повышение. Скажем так, я ходила на музыку только ради галочки в моём резюме. Он улыбнулся своей коронной улыбкой кинозвезды, и все мои переживания насчёт тех слухов растворились. Коннелли ни за что не обидит ребёнка. Мы все его любили. Многие мои одноклассники панибратски звали его Коннелли или мистер Кей. Я тоже хотела быть такой крутой и репетировала свои фразочки дома. Привет, Коннелли! Ну что, в выходные вы, наверное, потусили на славу?
Дальше я и не продвинулась.
Он показал на мой кларнет, добытый на гаражной распродаже.
– Как там твой гусиный свисток, вкусный?
– Ага, как мороженое. – Я подняла инструмент. Я хотела играть на флейте, но мы с мамой так и не нашли её, хоть и прочесали все распродажи в округе. Моими вариантами были либо этот кларнет, либо барабаны – палочки были достаточно дешёвыми, мы их и новыми могли купить. Но, к сожалению, я даже под дулом пистолета не умею держать ритм.
Коннелли, которого я хотя бы про себя так называла, засмеялся.
– Знаешь, это прекрасный инструмент.
Я плюхнулась на свой стул. Этот разговор у нас был уже не раз.
– Просто произведение искусства.
– Знаешь, что общего было у Арти Шоу и Бенни Гудмена?[7]
– Что они были не так умны, чтобы играть на саксофоне?
– С таким настроем ты никогда не получишь первую партию, – хмыкнул он.
– Ага, и с такими пальцами, – потрясла я ими перед ним. – И все же Земля продолжает вертеться.
От этой шутки он открыто рассмеялся, и так громко, что к нам повернулся Чарли Клосс, который ждал по ту сторону окна своего урока на пикколо. Бедняге, видимо, не досталось листовки, в которой объяснялось, на каких инструментах мальчикам круто было играть.
– Давай начнём с «Апаче». – Коннелли открыл мои ноты и поставил метроном, а потом дунул в круглый камертон – для меня он был бы едва ли полезнее, если бы из него посыпались блёстки. Я поставила пальцы для первой ноты и начала играть, компенсируя громкостью то, чего мне недоставало в таланте.
Мы прошлись по всей песне пять раз, и только после он довольно кивнул.
– У тебя хорошо получается, Кассандра.
Он называл меня полным именем. Это мне тоже нравилось.
– Спасибо.