– Я убью Питера Нокса, – свирепо заявила Диана, глотнув виски.
Свечение вокруг нее стало еще ярче.
– Только не сегодня, – твердо возразил Мэтью, возвращая фляжку Галлогласу.
– Никак после вашего возвращения тетушкино свечение стало еще ярче?
Галлоглас не видел Диану Бишоп с 1591 года, но он не помнил, чтобы тогда ее свечение было столь заметным.
– Да, – ответил ему Мэтью. – Пока добирались сюда, Диана маскировала свечение особым заклинанием. – Он подхватил Диану на руки и отнес на диван. – Ей хотелось ошеломить Эмили и Сару вестью о том, что они станут бабушками. И сделать это она намеревалась в первые же минуты, пока тетки не начали забрасывать ее вопросами о возросшей магической силе.
Галлоглас подавил ругательство, готовое сорваться с его губ.
– Тебе лучше? – спросил Мэтью, целуя Диане пальцы.
Диана кивнула. Ее зубы продолжали выстукивать дробь. Галлоглас внутренне содрогнулся, поняв, каких усилий ей сейчас стоило владеть собой.
– Я глубоко скорблю о смерти Эмили, – сказал Мэтью, касаясь ладонями лица Дианы.
– А если это наша вина? Вдруг мой отец был прав и мы своим затянувшимся пребыванием в прошлом нарушили законы?
Шепот Дианы был едва различимым даже для острого слуха Галлогласа.
– Ни в коем случае, – торопливо ответил Галлоглас. – Это сделал Питер Нокс. И больше никто не виноват в случившемся.
– Давай сейчас не будем искать виноватых, – сказал Мэтью, но у самого глаза были злыми.
Галлоглас понимающе кивнул. Потом он подробно расспросит Мэтью и о Ноксе, и о Герберте. Но сейчас дядю волновало состояние жены.
– Эмили посоветовала бы тебе заботиться о Саре и себе самой. Пока этого достаточно.
Мэтью отвел медные пряди Дианы, приклеившиеся к ее щекам из-за соленых слез.
– Мне нужно спуститься к Саре, – заявила Диана, вытирая глаза желтым платком Галлогласа. – Ей требуется моя поддержка.
– Полежи здесь еще немного. Подождем, пока Марта не сделает чай.
Мэтью сел рядом. Диана привалилась к нему. Ее дыхание напоминало икоту. Диана пыталась удержать слезы.
– Не буду вам мешать, – хмуро произнес Галлоглас.
Мэтью кивнул в знак благодарности:
– Спасибо, Галлоглас.
Диана протянула ему платок.
– Оставь себе, – сказал Галлоглас, выходя на лестницу.
– Мы одни. Тебе больше не надо сдерживаться, – сказал Мэтью, слушая, как затихают шаги Галлогласа.
Мэтью и Диана обнялись. Их тела переплелись, образовав узел, который не разрубить ничем. Лица обоих были искажены болью и страданием. Они дарили друг другу утешение, которое не могли обрести поодиночке.
«Я не имела права вызывать тебя сюда. Нужно было поискать иной способ получения ответов. – Эмили повернулась к своей самой близкой подруге, которую не видела почти тридцать лет. – Напрасно ты не осталась со Стивеном».
«Мне сейчас важнее быть рядом с дочерью, – ответила Ребекка Бишоп. – Стивен поймет».
Она вновь повернулась к дивану, на котором сплелись в скорбных объятиях Диана и Мэтью.
«Не бойся. Мэтью о ней позаботится», – сказал Филипп.
Ребекка Бишоп до сих пор оставалась для него загадкой, которую он пытался разгадать. Мать Дианы была невероятно вызывающей особой, а хранить тайны умела не хуже любого вампира.
«Они обязательно поддержат друг друга, – сказала Ребекка, прижимая руку к сердцу. – Я знала, что так и будет».
Глава 2
Мэтью несся вниз по винтовой каменной лестнице, соединявшей его башню с первым этажом замка. Он ловко обогнул скользкое место на тридцатой ступеньке и грубую каменную заплату на семнадцатой, где однажды, во время ссоры, меч Болдуина с чудовищной силой ударил в камень и выкрошил приличный кусок.
Эту башню Мэтью когда-то строил в качестве места уединения, где можно укрыться от нескончаемого шума и дел, постоянно окружавших Филиппа и Изабо. Вампирские семьи были большими и шумными, особенно когда два или больше родов собирались под одной крышей и пытались жить единой дружной стаей. Такое редко случалось среди хищников, даже тех, кто ходил на двух ногах и жил в прекрасных замках. В результате башня Мэтью строилась прежде всего как оборонительное сооружение. Она не имела дверей, приглушавших крадущуюся походку вампиров. Единственный вход служил и выходом. Никаких запасных лестниц. Столь тщательно продуманная планировка красноречиво свидетельствовала о характере отношений Мэтью с его вампирскими братьями и сестрами.
Но сегодня уединенность башни действовала на него угнетающе. Жизнь в Лондоне эпохи Елизаветы I заставляла их мечтать о тишине, так так их дом был постоянно полон теми, кого они считали семьей, слугами и друзьями. Должность шпиона королевы, которую занимал Мэтью, была опасной, но приносила свои плоды. Его тогдашнее членство в Конгрегации уберегло нескольких ведьм от виселицы. Диана начала пробуждать и совершенствовать свои ведьмины дарования. Они с Дианой даже взяли под опеку двух сирот, которым дали шанс на лучшее будущее. Жизнь в XVI веке не всегда бывала легкой, но их дни наполняла любовь и надежда. Надежда буквально следовала за Дианой по пятам. В Сет-Туре же они попали в пространство, со всех сторон окруженное смертью и де Клермонами.
Это сочетание сделало Мэтью беспокойным. Когда Диана была рядом, он изо всех сил сдерживал свой гнев, однако тот угрожал вырваться на поверхность. Сделав Мэтью вампиром (и сыном в вампирском понимании родства), Изабо передала ему и опасную болезнь, именуемую бешенством крови. Болезнь эта накатывала приступами, порою внезапно, завладевая умом и телом вампира. Самообладание и доводы рассудка отступали на задний план. Стараясь ни в коем случае не поддаться бешенству крови, Мэтью неохотно согласился на время оставить Диану под присмотром Изабо, а сам, сопровождаемый Фаллоном и Гектором, его верными собаками, прогуляться по окрестностям замка. Мэтью необходимо было основательно прочистить голову.
В большом зале Галлоглас напевал старинную матросскую песню, какие сопровождали работы на парусных кораблях. По непонятной для Мэтью причине каждая строчка перемежалась ругательствами и ультимативными требованиями. Мэтью хотел было пройти мимо, но любопытство взяло верх, и он, немного помешкав, спросил племянника о причинах.
– Долбаная дракониха.
Из оружейной стойки у входа Галлоглас вытащил пику, которой сейчас медленно размахивал в воздухе:
– «Прости-прощай, испанские красотки». Спускай свою задницу вниз, не то бабуля сварит тебя в белом вине и скормит собакам. «В старушку Англию приказано нам плыть». У тебя что, мозгов не больше, чем у обкурившегося попугая? «И вряд ли свидимся, милашки, снова».
– Что ты тут вытворяешь? – спросил Мэтью.
Дико сверкая синими глазами, Галлоглас повернулся к дяде. Его черную футболку украшало изображение черепа со скрещенными костями. Сзади футболка была разорвана наискось: от левого плеча к правому бедру. Дыры на джинсах протерлись от долгой носки, а не от сражений. Волосы даже по меркам Галлогласа были всклокочены. Изабо наградила его прозвищем сэр Бродяга, но бабушкина ирония не повлияла на его внешний вид.
– Пытаюсь поймать зверюшку твоей жены.
Галлоглас вдруг метнул пику вверх. Послышался удивленный крик, и на пол, словно кусочки слюды, посыпались светло-зеленые чешуйки. Светлые волосы на руках Галлогласа заблестели от мерцающей зеленой пыли. Он чихнул.
На галерее для музыкантов обосновалась Корра – огнедышащая дракониха, дух-хранитель Дианы. Цепляясь когтями за балюстраду, она неистово верещала, цокая языком. Увидев Мэтью, дракониха приветственно махнула шипастым хвостом, отчего в драгоценной шпалере, изображавшей единорога в саду, появилась дыра. Мэтью поморщился.
– В часовне я чуть ее не поймал. Возле алтаря, где узкое место. Ну, думаю, теперь не вывернешься. Но Корра – девка смышленая, – с оттенком гордости произнес Галлоглас. – Спряталась в верхней части могилы деда, крылышки распушила. Я сдуру и посчитал ее надгробным памятником. А теперь посмотри. Торчит под балками, довольная как черт. Бед от нее здесь вдвое больше. Видел, как она располосовала любимую шпалеру Изабо? Бабулю удар хватит.
– Если характером Корра целиком пошла в хозяйку, попытки загнать ее в угол добром не закончатся, – заметил Мэтью. – Лучше постарайся с ней поладить.
– Ну как же! Это с тетушкой Дианой можно поладить, но не с этой тварью, – фыркнул Галлоглас. – И что тебя угораздило выпустить Корру из поля зрения?
– Чем шумнее себя ведет дракониха, тем спокойнее Диана, – ответил Мэтью.
– Не спорю. Но Корра не канарейка, чтобы порхать в помещениях. Что ни день, то убыток. Не далее как сегодня она расколотила одну из бабушкиных севрских ваз.
– Если это была не синяя, с львиными головами, подарок Филиппа, я бы не стал особо волноваться.
Увидев лицо Галлогласа, Мэтью застонал и выругался:
– Merde![3]
– Вот и Ален сказал то же, когда узнал, – сообщил Галлоглас, опираясь на пику.
– Изабо придется смириться с утратой одного экземпляра из ее коллекции ваз, – вздохнул Мэтью. – Пусть Корру и не назовешь кроткой птичкой, сегодня Диана крепко спит. Впервые с момента нашего возвращения.
– Я же не спорю. Только убеди Изабо, что художества Корры благотворно влияют на внутриутробное развитие бабулиных внуков. Скажи, пусть рассматривает гибель своих ваз как акт жертвоприношения. Я тоже считаю, что тетушке нужно хорошенько выспаться. А пока постараюсь чем-нибудь развлечь эту летучую мегеру.
– Это каким же образом? – скептически спросил Мэтью.
– Буду услаждать ее слух пением.
Галлоглас задрал голову. Корра, польщенная его вниманием, еще шире раскинула крылья. Теперь они отражали свет декоративных светильников в скобах, где когда-то пылали факелы. Посчитав это ободряющим знаком, Галлоглас набрал в легкие побольше воздуха и грянул новую балладу:
Голова идет кругом, я весь горю,
Влюбился, словно дракон.
Как имя ее? В ответ говорю…
Корра одобрительно защелкала зубами. Галлоглас улыбнулся. Его пика качалась, будто маятник метронома. Прежде чем петь дальше, он покосился на Мэтью:
Я без конца ей подарки слал,
Жемчугом, златом думал пронять.
Когда же запасы свои исчерпал,
Решил ее к черту послать[4].
Свечение вокруг нее стало еще ярче.
– Только не сегодня, – твердо возразил Мэтью, возвращая фляжку Галлогласу.
– Никак после вашего возвращения тетушкино свечение стало еще ярче?
Галлоглас не видел Диану Бишоп с 1591 года, но он не помнил, чтобы тогда ее свечение было столь заметным.
– Да, – ответил ему Мэтью. – Пока добирались сюда, Диана маскировала свечение особым заклинанием. – Он подхватил Диану на руки и отнес на диван. – Ей хотелось ошеломить Эмили и Сару вестью о том, что они станут бабушками. И сделать это она намеревалась в первые же минуты, пока тетки не начали забрасывать ее вопросами о возросшей магической силе.
Галлоглас подавил ругательство, готовое сорваться с его губ.
– Тебе лучше? – спросил Мэтью, целуя Диане пальцы.
Диана кивнула. Ее зубы продолжали выстукивать дробь. Галлоглас внутренне содрогнулся, поняв, каких усилий ей сейчас стоило владеть собой.
– Я глубоко скорблю о смерти Эмили, – сказал Мэтью, касаясь ладонями лица Дианы.
– А если это наша вина? Вдруг мой отец был прав и мы своим затянувшимся пребыванием в прошлом нарушили законы?
Шепот Дианы был едва различимым даже для острого слуха Галлогласа.
– Ни в коем случае, – торопливо ответил Галлоглас. – Это сделал Питер Нокс. И больше никто не виноват в случившемся.
– Давай сейчас не будем искать виноватых, – сказал Мэтью, но у самого глаза были злыми.
Галлоглас понимающе кивнул. Потом он подробно расспросит Мэтью и о Ноксе, и о Герберте. Но сейчас дядю волновало состояние жены.
– Эмили посоветовала бы тебе заботиться о Саре и себе самой. Пока этого достаточно.
Мэтью отвел медные пряди Дианы, приклеившиеся к ее щекам из-за соленых слез.
– Мне нужно спуститься к Саре, – заявила Диана, вытирая глаза желтым платком Галлогласа. – Ей требуется моя поддержка.
– Полежи здесь еще немного. Подождем, пока Марта не сделает чай.
Мэтью сел рядом. Диана привалилась к нему. Ее дыхание напоминало икоту. Диана пыталась удержать слезы.
– Не буду вам мешать, – хмуро произнес Галлоглас.
Мэтью кивнул в знак благодарности:
– Спасибо, Галлоглас.
Диана протянула ему платок.
– Оставь себе, – сказал Галлоглас, выходя на лестницу.
– Мы одни. Тебе больше не надо сдерживаться, – сказал Мэтью, слушая, как затихают шаги Галлогласа.
Мэтью и Диана обнялись. Их тела переплелись, образовав узел, который не разрубить ничем. Лица обоих были искажены болью и страданием. Они дарили друг другу утешение, которое не могли обрести поодиночке.
«Я не имела права вызывать тебя сюда. Нужно было поискать иной способ получения ответов. – Эмили повернулась к своей самой близкой подруге, которую не видела почти тридцать лет. – Напрасно ты не осталась со Стивеном».
«Мне сейчас важнее быть рядом с дочерью, – ответила Ребекка Бишоп. – Стивен поймет».
Она вновь повернулась к дивану, на котором сплелись в скорбных объятиях Диана и Мэтью.
«Не бойся. Мэтью о ней позаботится», – сказал Филипп.
Ребекка Бишоп до сих пор оставалась для него загадкой, которую он пытался разгадать. Мать Дианы была невероятно вызывающей особой, а хранить тайны умела не хуже любого вампира.
«Они обязательно поддержат друг друга, – сказала Ребекка, прижимая руку к сердцу. – Я знала, что так и будет».
Глава 2
Мэтью несся вниз по винтовой каменной лестнице, соединявшей его башню с первым этажом замка. Он ловко обогнул скользкое место на тридцатой ступеньке и грубую каменную заплату на семнадцатой, где однажды, во время ссоры, меч Болдуина с чудовищной силой ударил в камень и выкрошил приличный кусок.
Эту башню Мэтью когда-то строил в качестве места уединения, где можно укрыться от нескончаемого шума и дел, постоянно окружавших Филиппа и Изабо. Вампирские семьи были большими и шумными, особенно когда два или больше родов собирались под одной крышей и пытались жить единой дружной стаей. Такое редко случалось среди хищников, даже тех, кто ходил на двух ногах и жил в прекрасных замках. В результате башня Мэтью строилась прежде всего как оборонительное сооружение. Она не имела дверей, приглушавших крадущуюся походку вампиров. Единственный вход служил и выходом. Никаких запасных лестниц. Столь тщательно продуманная планировка красноречиво свидетельствовала о характере отношений Мэтью с его вампирскими братьями и сестрами.
Но сегодня уединенность башни действовала на него угнетающе. Жизнь в Лондоне эпохи Елизаветы I заставляла их мечтать о тишине, так так их дом был постоянно полон теми, кого они считали семьей, слугами и друзьями. Должность шпиона королевы, которую занимал Мэтью, была опасной, но приносила свои плоды. Его тогдашнее членство в Конгрегации уберегло нескольких ведьм от виселицы. Диана начала пробуждать и совершенствовать свои ведьмины дарования. Они с Дианой даже взяли под опеку двух сирот, которым дали шанс на лучшее будущее. Жизнь в XVI веке не всегда бывала легкой, но их дни наполняла любовь и надежда. Надежда буквально следовала за Дианой по пятам. В Сет-Туре же они попали в пространство, со всех сторон окруженное смертью и де Клермонами.
Это сочетание сделало Мэтью беспокойным. Когда Диана была рядом, он изо всех сил сдерживал свой гнев, однако тот угрожал вырваться на поверхность. Сделав Мэтью вампиром (и сыном в вампирском понимании родства), Изабо передала ему и опасную болезнь, именуемую бешенством крови. Болезнь эта накатывала приступами, порою внезапно, завладевая умом и телом вампира. Самообладание и доводы рассудка отступали на задний план. Стараясь ни в коем случае не поддаться бешенству крови, Мэтью неохотно согласился на время оставить Диану под присмотром Изабо, а сам, сопровождаемый Фаллоном и Гектором, его верными собаками, прогуляться по окрестностям замка. Мэтью необходимо было основательно прочистить голову.
В большом зале Галлоглас напевал старинную матросскую песню, какие сопровождали работы на парусных кораблях. По непонятной для Мэтью причине каждая строчка перемежалась ругательствами и ультимативными требованиями. Мэтью хотел было пройти мимо, но любопытство взяло верх, и он, немного помешкав, спросил племянника о причинах.
– Долбаная дракониха.
Из оружейной стойки у входа Галлоглас вытащил пику, которой сейчас медленно размахивал в воздухе:
– «Прости-прощай, испанские красотки». Спускай свою задницу вниз, не то бабуля сварит тебя в белом вине и скормит собакам. «В старушку Англию приказано нам плыть». У тебя что, мозгов не больше, чем у обкурившегося попугая? «И вряд ли свидимся, милашки, снова».
– Что ты тут вытворяешь? – спросил Мэтью.
Дико сверкая синими глазами, Галлоглас повернулся к дяде. Его черную футболку украшало изображение черепа со скрещенными костями. Сзади футболка была разорвана наискось: от левого плеча к правому бедру. Дыры на джинсах протерлись от долгой носки, а не от сражений. Волосы даже по меркам Галлогласа были всклокочены. Изабо наградила его прозвищем сэр Бродяга, но бабушкина ирония не повлияла на его внешний вид.
– Пытаюсь поймать зверюшку твоей жены.
Галлоглас вдруг метнул пику вверх. Послышался удивленный крик, и на пол, словно кусочки слюды, посыпались светло-зеленые чешуйки. Светлые волосы на руках Галлогласа заблестели от мерцающей зеленой пыли. Он чихнул.
На галерее для музыкантов обосновалась Корра – огнедышащая дракониха, дух-хранитель Дианы. Цепляясь когтями за балюстраду, она неистово верещала, цокая языком. Увидев Мэтью, дракониха приветственно махнула шипастым хвостом, отчего в драгоценной шпалере, изображавшей единорога в саду, появилась дыра. Мэтью поморщился.
– В часовне я чуть ее не поймал. Возле алтаря, где узкое место. Ну, думаю, теперь не вывернешься. Но Корра – девка смышленая, – с оттенком гордости произнес Галлоглас. – Спряталась в верхней части могилы деда, крылышки распушила. Я сдуру и посчитал ее надгробным памятником. А теперь посмотри. Торчит под балками, довольная как черт. Бед от нее здесь вдвое больше. Видел, как она располосовала любимую шпалеру Изабо? Бабулю удар хватит.
– Если характером Корра целиком пошла в хозяйку, попытки загнать ее в угол добром не закончатся, – заметил Мэтью. – Лучше постарайся с ней поладить.
– Ну как же! Это с тетушкой Дианой можно поладить, но не с этой тварью, – фыркнул Галлоглас. – И что тебя угораздило выпустить Корру из поля зрения?
– Чем шумнее себя ведет дракониха, тем спокойнее Диана, – ответил Мэтью.
– Не спорю. Но Корра не канарейка, чтобы порхать в помещениях. Что ни день, то убыток. Не далее как сегодня она расколотила одну из бабушкиных севрских ваз.
– Если это была не синяя, с львиными головами, подарок Филиппа, я бы не стал особо волноваться.
Увидев лицо Галлогласа, Мэтью застонал и выругался:
– Merde![3]
– Вот и Ален сказал то же, когда узнал, – сообщил Галлоглас, опираясь на пику.
– Изабо придется смириться с утратой одного экземпляра из ее коллекции ваз, – вздохнул Мэтью. – Пусть Корру и не назовешь кроткой птичкой, сегодня Диана крепко спит. Впервые с момента нашего возвращения.
– Я же не спорю. Только убеди Изабо, что художества Корры благотворно влияют на внутриутробное развитие бабулиных внуков. Скажи, пусть рассматривает гибель своих ваз как акт жертвоприношения. Я тоже считаю, что тетушке нужно хорошенько выспаться. А пока постараюсь чем-нибудь развлечь эту летучую мегеру.
– Это каким же образом? – скептически спросил Мэтью.
– Буду услаждать ее слух пением.
Галлоглас задрал голову. Корра, польщенная его вниманием, еще шире раскинула крылья. Теперь они отражали свет декоративных светильников в скобах, где когда-то пылали факелы. Посчитав это ободряющим знаком, Галлоглас набрал в легкие побольше воздуха и грянул новую балладу:
Голова идет кругом, я весь горю,
Влюбился, словно дракон.
Как имя ее? В ответ говорю…
Корра одобрительно защелкала зубами. Галлоглас улыбнулся. Его пика качалась, будто маятник метронома. Прежде чем петь дальше, он покосился на Мэтью:
Я без конца ей подарки слал,
Жемчугом, златом думал пронять.
Когда же запасы свои исчерпал,
Решил ее к черту послать[4].