– Кажется, никакого. Так и зовет Мириам.
– Вот именно, – расплылся в улыбке Галлоглас, и Мэтью выругался. – Можешь не дергаться, дядюшка. После убийства Бертрана Мириам всерьез не посмотрела ни на одного мужчину.
– Мириам и… человек? – Мэтью явно был ошеломлен.
– Ничего из этого не выйдет, – успокоил дядю Галлоглас, пропуская нас в лифт. – Сердце Крису она разобьет, но уж тут мы ничего не можем поделать.
Я была глубоко благодарна Мириам. Теперь у Мэтью и Галлогласа, кроме меня, появился еще один источник беспокойства.
– Бедный парень, – вздохнул Галлоглас, нажимая кнопку и отправляя лифт вниз. Пока ехали вниз, Галлоглас хрустнул костяшками пальцев и добавил: – Пожалуй, я соглашусь стать его временным партнером на ковре. Хорошая встряска всегда прочищает мозги.
Несколько дней назад меня волновало, выживут ли вампиры в Йеле, окруженные студентами и преподавателями.
Теперь вектор моих волнений развернулся на сто восемьдесят градусов. Я не знала, переживет ли Йель этот десант вампиров.
Глава 17
Я стояла возле холодильника, сложив руки на уже весьма округлом животе. К стенке были прикреплены изображения наших детей. На них-то я сейчас и смотрела, попутно задаваясь вопросом: когда сентябрь успел промелькнуть?
Мы с Мэтью предпочли не узнавать пол наших детей и пока называли их ребенком А и ребенком Б. Трехмерные изображения, полученные во время УЗИ-обследования, просто завораживали. Вместо темных, неясных картинок, какие я привыкла видеть у беременных подруг, эти обладали детальностью качественных фотографий. Личики с наморщенными лобиками, большие пальчики, упирающиеся в рот, совершенная форма губ. Мне захотелось их потрогать, и я коснулась пальцем носика ребенка Б.
Холодные руки обняли меня со спины. Высокое, мускулистое тело встало сильной колонной, о которую я могла опереться. Мэтью слегка коснулся места чуть выше лобковой кости.
– Нос ребенка Б находится здесь, – негромко сказал он, положив другую руку мне на живот. – Ребенок А во время сканирования был здесь.
Мы молча стояли перед картинками. Цепь, вот уже год соединявшая меня с Мэтью, протянулась дальше, приняв в себя два ярких хрупких звена. Несколько первых месяцев я лишь знала, что во мне растут дети Мэтью – наши дети. Но я их не чувствовала. Все изменилось с тех пор, как я увидела их личики. Эту сосредоточенность маленьких наморщенных лбов. Еще бы! Малыши вовсю трудились, готовясь к появлению на свет.
– О чем ты думаешь? – спросил Мэтью, удивленный затянувшимся молчанием.
– Я не думаю. Я чувствую.
А мои чувства, мои ощущения было невозможно передать словами.
Мэтью тихо рассмеялся, стараясь не потревожить сон малышей.
– Оба в прекрасном состоянии, – сказала я, убеждая себя. – Все в норме. Все отлично.
– Здоровье у них превосходное. Но ни один из наших детей никогда не будет нормальным. И слава богу, что не будет. Кстати, какие у тебя дела на сегодня? – поцеловав меня, спросил Мэтью.
– Очередной день работы в библиотеке.
Магическая тропка, обещавшая было скорое отыскание последнего листа, вырванного из Книги Жизни, превратилась в обычную дорогу исследователя, где каждый шаг сопровождается обилием рутинных действий. Это путешествие длилось уже несколько недель. Мы с Люси неутомимо прослеживали путь манускрипта Войнича с того момента, когда им владел Афанасий Кирхер, и вплоть до попадания в Йельский университет. Каждый день мы надеялись отыскать след рисунка с загадочным деревом. То, что я увидела его поверх манускрипта Войнича, при всей мимолетности видения не давало мне покоя. Мы продолжали работать все в той же комнатке. Я окружала ее заклинанием, и это позволяло нам спокойно разговаривать во время работы. Предосторожность была отнюдь не лишней, учитывая постоянно возраставшее число студентов и преподавателей в читальном зале Библиотеки Бейнеке. Мы вгрызались в библиотечные списки и указатели, относящиеся к переписке Кирхера. Мы сами написали несколько десятков электронных писем экспертам в Соединенных Штатах и за границей. Увы, это не принесло никаких конкретных результатов.
– Помнишь, что́ врач говорила тебе о необходимости перерывов? – спросил Мэтью.
Если не считать УЗИ, мои визиты к гинекологу не были приятным событием. Я выслушивала поток рекомендаций. Каждый раз врач вдалбливала мне в сознание опасности преждевременных родов и преэклампсии, что в переводе на человеческий язык означало поздний токсикоз. Дабы этого не случилось, требовалось пить побольше воды и часто отдыхать.
– С давлением у меня все в порядке.
Насколько я понимала, давление было одним из главных факторов риска. Обезвоживание, утомление и стресс могли вызвать неожиданный скачок давления.
– Знаю, – ответил Мэтью. Наблюдение за моим давлением было его вампирской обязанностью, к которой он относился серьезно. – Но если переутомишься на работе, оно может подскочить.
– Мэтью, я сейчас на двадцать пятой неделе. Вот-вот наступит октябрь.
– Это я тоже знаю.
Согласно врачебному предписанию, с началом октября длительность моих поездок существенно ограничивалась. Если мы останемся в Нью-Хейвене и продолжим работу, единственным способом добраться до Бодлианской библиотеки станет чередование корабля, самолета и автомобиля. Даже сейчас мне разрешалось находиться в воздухе не более трех часов.
– Мы и в этом случае сумеем доставить тебя в Оксфорд на самолете, – сказал Мэтью, улавливая мои тревоги. – Придется делать остановки в Монреале, на Ньюфаундленде, в Исландии и Ирландии. Но если тебе позарез понадобится Лондон, мы это устроим.
Судя по лицу, Мэтью знал, что у нас разные мысли на этот счет. По-разному мы смотрели и на обстоятельства, которые могут потребовать моего «прыг-скок»-перемещения через Атлантику.
– Если тебе предпочтительнее не затягивать путешествие, можем отправиться в Европу хоть сейчас.
– Не будем выдумывать себе трудности, – сказала я, высвобождаясь из его рук. – Расскажи, чем мыслишь заняться сегодня.
– Вроде бы Крис и Мириам нашли новый подход к пониманию гена бешенства крови. Они хотят воспользоваться одной из теорий Маркуса по поводу некодирующей ДНК и прошерстить мой геном. Пока их рабочая гипотеза такова: геном может содержать триггеры, контролирующие способ и степень проявления бешенства крови у конкретного вампира.
– Ты говоришь о воззрениях Маркуса относительно мусорной ДНК? О том, что девяносто восемь процентов генома не кодируют белки?
Я достала из холодильника бутылку и принялась отвинчивать крышку, показывая, что забочусь о снабжении организма водой.
– Да, о них, – ответил Мэтью. – Я и сейчас сомневаюсь насчет идей Маркуса, но совместная работа Криса и Мириам предъявляет доказательства. – Он скривил губы. – Выходит, Крис прав. Я и в самом деле древнее ископаемое эпохи Менделя.
– Пусть и так, но ты мое древнее ископаемое, – сказала я, вызвав смех Мэтью. – Если гипотеза Маркуса подтверждается, что это дает для отыскания лекарства?
Улыбка Мэтью погасла.
– Это может означать, что лекарства не существует и что бешенство крови – наследственное генетическое состояние, развитие которого обусловлено множеством факторов. Намного проще лечить болезнь, имеющую одну четкую причину: например, бактериальную. Или болезнь, вызванную единичной мутацией гена.
– Может, начинка моего генома пригодится?
После УЗИ мы с Мэтью без конца строили предположения о возможном влиянии крови ведьмы, причем не просто ведьмы, а прядильщицы, на ген бешенства крови. Я не хотела, чтобы мои дети превратились в подопытных кроликов. Мне сразу вспоминалась жуткая лаборатория Бенжамена, однако я была готова внести свою лепту в научный прогресс.
– Не хочу делать твою ДНК предметом дальнейших научных исследований, – заявил Мэтью, подходя к окну. – Напрасно я тогда в Оксфорде взял у тебя образцы.
Я подавила вздох. Свободу, которую предоставил мне Мэтью, я завоевала ценой немалых усилий. Он добросовестно старался заглушить в себе тенденцию к сверхобладанию, и тем не менее его авторитарные привычки все равно прорывались наружу. Это напоминало бесплодные усилия перегородить дамбой бурную реку. Неспособность отыскать местонахождение Бенжамена и освободить несчастную ведьму лишь усугубляла подавленность мужа. Он искал блудного сына, я – вырванные из «Ашмола-782» страницы, но поиски неизменно заводили нас обоих в тупик.
Наш разговор прервал звонок моего мобильника. Рингтоном служили начальные такты композиции «Sympathy for the Devil» группы «Роллинг стоунз». Я еще не успела его сменить. Когда мобильник настраивали, кто-то – уж не знаю, нарочно или случайно, – привязал этот рингтон к одному из моих контактов.
– Твой брат звонит, – произнес Мэтью тоном, способным заморозить Старого Служаку[30].
– Что тебе понадобилось, Болдуин?
Разговор с ним не требовал вежливых прелюдий.
– Знаешь, сестра, меня задевает твое отсутствие веры, – засмеялся Болдуин. – Я сейчас в Нью-Йорке. Подумал, не съездить ли мне в Нью-Хейвен. Хочется собственными глазами увидеть, что ты надлежащим образом устроилась.
Вампирский слух Мэтью позволял ему прекрасно слышать мой разговор с Болдуином. На слова брата он отреагировал язвительным ругательством.
– Со мною Мэтью. До Галлогласа и Мириам – рукой подать. У тебя есть дела поважнее, чем проверять, как я тут живу. – Я опустила руку с телефоном; меня так и подмывало оборвать разговор.
– Диана, я еще не закончил, – тихо сказал Болдуин, но я все равно услышала и нехотя поднесла мобильник к уху. – В лаборатории Мэтью работает вампир по имени Ричард Беллингем. Во всяком случае, сейчас его зовут так.
– Да, – машинально ответила я и посмотрела на Мэтью.
Он стоял у окна в обманчиво безмятежной позе: ноги слегка расставлены, руки за спиной. Это было состояние готовности.
– Будь с ним осторожна. – Болдуин понизил голос. – Ты ведь не хочешь, чтобы я приказал Мэтью избавиться от Беллингема? Но я это сделаю не колеблясь, если мне покажется, что Ричард владеет сведениями, способными… создать трудности для семьи.
– Ричард знает, что я ведьма. И о моей беременности тоже.
Чувствовалось, Болдуин хорошо осведомлен о нашей жизни в Нью-Хейвене. Скрывать от него правду было бессмысленно.
– Об этом знает каждый вампир в вашем провинциальном городишке. А они ездят в Нью-Йорк. Часто. – Болдуин сделал паузу. – В моей семье заведено так: кто создает сложность, сам ее и устраняет. Или Мэтью. Как видишь, у тебя есть выбор.
– Для меня всегда такое удовольствие слышать твой голос, брат. – (Болдуин лишь рассмеялся.) – Это все, милорд?
– Меня следует называть «сир». Желаешь, чтобы я освежил твою память по части вампирских законов и этикета?
– Нет, – ответила я, буквально выплюнув слово.
– Прекрасно. Передай Мэтью, пусть перестанет блокировать мои звонки, и нам не понадобится повторять этот разговор. – Болдуин отключился.
– Что за… – начала я.
Подскочивший Мэтью вырвал у меня мобильник и швырнул через комнату. Полет телефона закончился столкновением с мраморной полкой камина, давно служащего лишь украшением. Зазвенело разбитое стекло. Руки Мэтью обхватили мое лицо. Всплеск жестокости, случившийся у него мгновение назад, казался миражом.
– Теперь надо покупать новый мобильник.
Я заглянула в глаза Мэтью, где еще бушевала буря. Глаза безошибочно показывали состояние его разума. Ясно-серые, когда все спокойно, и стремительно зеленеющие в минуты гнева. Зрачки расширялись, а радужная оболочка сужалась до тонкого ободка. Сейчас серый и зеленый сражались за главенствование.
– Болдуин обязательно пришлет, и сегодня же, – сказал Мэтью, пристально наблюдая за пульсом на моем горле.
– Будем надеяться, что твоему брату не взбредет в голову привезти мобильник самому.
Мэтью поднял взгляд чуть выше, к моим губам:
– Он не мой брат. Он – твой брат.