Мэтью впервые выразил желание вернуться к генетическим исследованиям. Мы жили так, словно и не существовало Оксфорда, Болдуина, Книги Жизни или бешенства крови. Уж не забыл ли Мэтью о генетической информации, содержавшейся в «Ашмоле-782»? Если и забыл, я хорошо помнила. Едва манускрипт снова окажется в наших руках, нам остро понадобятся научные познания Мэтью и его опыт исследователя.
– Ты права. В чернилах явно содержится кровь. Туда же добавлена смола и сок акации.
Мэтью покачал пузырек, разглядывая чернила на свет. Не далее как утром я узнала, что сок акации давал гуммиарабик – вещество, уменьшавшее текучесть чернил.
– Вот и я так думаю. В чернила, которыми написан «Ашмол-782», тоже добавлена кровь. Должно быть, чернила с кровью делали чаще, чем мне казалось ранее, – сказала я.
– В эти чернила добавлен еще и ладан, – добавил Мэтью, пропустив мимо ушей мои слова о манускрипте.
– Теперь понятно, откуда столь экзотический запах.
Я осмотрела другие пузырьки, рассчитывая найти еще что-нибудь любопытное с точки зрения биохимика.
– Да. Ладан и, конечно же, кровь, – сухо констатировал Мэтью.
– Если в чернила добавлена мамина кровь, это могло бы внести бо́льшую ясность в анализ моей ДНК, – заметила я. – И в мои способности к высшей магии.
Мэтью что-то пробормотал.
– А что ты скажешь про состав этих чернил?
Я открыла пробку бутылочки с сине-зеленой жидкостью, и в воздухе запахло летним садом.
– Они сделаны из ирисов, – сказал Мэтью. – Помнишь, как в Лондоне ты искала зеленые чернила?
– Значит, ужасно дорогие чернила мастера Платта выглядели так, как эти? – спросила я и засмеялась.
– Их делали из корней ириса, а те везли из Флоренции. Во всяком случае, так он утверждал.
Мэтью обвел глазами стол, уставленный пузырьками, бутылочками и флакончиками с жидкостями синего, красного, черного, зеленого, пурпурного и фиолетового цвета.
– Тут столько чернил, что на некоторое время тебе хватит.
Он был прав: я знала, чем займусь в ближайшие недели. Разумеется, в той мере, в какой мне этого хочется, даже если левый мизинец и подрагивал в предвкушении будущего.
– Добавь к этому поручения Сары. Да, скучать мне не придется.
Под каждой открытой банкой лежал клочок бумаги, где размашистым Сариным почерком было указано задание. «Укусы комаров». Или даже «Улучшение мобильной связи». При таком обилии поручений я чувствовала себя официанткой в ресторане быстрого питания.
– Спасибо за помощь, – сказала я Мэтью.
– Всегда готов помочь, – ответил он.
Поцеловав меня, он пошел заниматься своими делами.
Чем дальше, тем сильнее повседневные дела привязывали нас к дому Бишопов и друг к другу. Это ощущалось даже без стабилизирующего присутствия Эм, которая всегда была центром притяжения.
Фернандо оказался домашним тираном, переплюнув даже Эм. Перемены, внесенные им в пищевые привычки Сары, а также физические упражнения, которыми она никогда не занималась, были радикальными и осуществлялись неукоснительно. Он подписал тетку на программу здорового питания, и теперь каждую неделю Саре привозили увесистую коробку с овощами вроде капусты кале и мангольда. Едва Сара пыталась тайком выкурить сигарету, Фернандо тащил ее на прогулку вокруг участка. Он готовил, прибирал в доме и даже взбивал подушки. Все это наводило меня на размышления о его совместной жизни с Хью.
– Нам часто приходилось жить без слуг, и тогда домашними делами занимался я, – рассказывал Фернандо, одновременно развешивая белье. – Если бы я ждал, когда Хью захочется взять в руки метлу, наше жилище превратилось бы в логово. Хью не заботила проза жизни вроде чистых простыней или своевременного пополнения запасов вина. Он либо сочинял стихи, либо обдумывал трехмесячную осаду. На домашние дела у него просто не находилось времени.
– А Галлоглас? – спросила я, подавая ему бельевую прищепку.
– Галлоглас еще хуже. Тому все равно, есть в доме мебель или нет. Как-то мы вернулись ночью. Видим – дом разграблен. Остался один стол. На нем и спал Галлоглас. Зачем воину-викингу стулья и кровати? Проснулся, глаза протер – и в море. – Фернандо покачал головой. – А я люблю домашнюю работу. Содержать дом в порядке – все равно что готовить оружие к бою. Повторяющееся занятие, но очень успокаивает.
Это признание сняло с меня часть вины за то, что мы перестали готовить, перепоручив Фернандо кухонные заботы.
Еще одним полем его деятельности был сарай, где хранились инструменты. Безнадежно сломанные он выбросил, оставшиеся вычистил и наточил, а недостающие (вроде косы) прикупил. Лезвия секаторов для срезания роз теперь имели остроту кухонных ножей – хоть помидоры нарезай тонкими ломтиками. Мне вспомнились описания крестьянских бунтов и войн, когда сражались орудиями труда и предметами обихода. Уж не к сражению ли исподволь готовил нас Фернандо?
Сара, конечно же, ворчала на новый режим, но продолжала ему подчиняться. Ей это стоило частых вспышек раздражения, и тогда она отыгрывалась на доме. Дом еще не полностью проснулся, однако все чаще давал знать, что его добровольная спячка близится к концу. Основная часть энергии родового гнезда Бишопов была направлена на Сару. Как-то утром мы проснулись и обнаружили: все спиртное, что имелось в доме, было вылито в раковину, а с кухонного светильника свешивалась замысловатая конструкция из пустых бутылок, вилок, ложек и ножей. Мы с Мэтью лишь посмеялись, однако Сара восприняла это как объявление войны. Отныне тетка и дом на всех фронтах сражались за превосходство.
Дом побеждал, поскольку обладал главным оружием – музыкой группы «Флитвуд Мак». Через пару дней, когда старые мамины радиочасы принялись беспрерывно играть песню «The Chain», Сара разбила их на мелкие кусочки. Дом ответил изъятием всех запасов туалетной бумаги, заменив их разными электронными штучками, способными воспроизводить музыку. Он превратился в громадный будильник.
Ничто не могло помешать дому проигрывать отрывки из первых двух альбомов упомянутой группы. Сара вышвырнула из окна три проигрывателя, магнитофон с восемью дорожками и архаичный диктофон. Дом сделал акустической системой очаг в кладовой. Он даже провел разделение по частотам: низкие воспроизводили водопроводные и канализационные трубы, а высокие – решетки воздушного отопления.
Поскольку весь Сарин гнев был направлен на дом, ко мне она относилась терпеливо и даже нежно. В поисках маминого гримуара мы перевернули вверх дном всю кладовую. Сара решилась даже вытащить все ящики из шкафа и вынуть все полки. Один ящик оказался с двойным дном, где мы нашли удивительно красочные любовные письма, датированные 1820-ми годами. Задняя стенка шкафа тоже была с секретом: она сдвигалась в сторону. Однако в нише нас ждала довольно жуткая находка: аккуратные ряды крысиных черепов. Книги заклинаний мы так и не нашли. Дом подбросит ее не раньше, чем сочтет нужным.
Когда нам становилось невыносимо от музыки и воспоминаний об Эмили и моих родителях, мы с Сарой сбегали в сад или лес. Сегодня тетка решила показать мне, где искать ядовитые растения. Луны вечером не будет по причине новолуния. Начинался новый цикл роста. Это время считалось благоприятным для сбора растений и трав, применяемых в высшей магии. Мы шли мимо овощных грядок, привычно огибая учебный уголок. Мэтью следовал за нами как тень. Мы достигли ведьминого огорода. Сара пошла дальше не останавливаясь. Границей между огородом и лесом служили обширные заросли ползучего луноцвета. Он покрывал все пространство, заслоняя изгородь и ворота.
– Сара, позволь мне, – подал голос Мэтью.
Он вышел вперед и отодвинул засов. До сих пор Мэтью шел сзади и, казалось, с интересом разглядывал цветы. Но я понимала: он оберегает нас с тыла. Теперь он первым прошел через ворота, убедился, что впереди нет ничего опасного, и раздвинул заросли луноцвета, пропуская нас с Сарой в другой мир.
В обширной усадьбе Бишопов было много магических мест: дубовые рощи, посвященные богине, длинные аллеи между рядами тиса. Когда-то эти аллеи служили дорогами, и на них еще сохранились глубокие колеи от телег, груженных древесиной и товарами для городского рынка. К магическим местам относилось и старое семейное кладбище. Но больше всего я любила эту небольшую рощу между садом и лесом.
Солнечные лучи проникали сквозь кроны кипарисов, и в центре рощи было светло. В старину рощу наверняка назвали бы ведьминым кольцом, поскольку земля густо поросла грибами, включая и поганки. В детстве мне строго-настрого запрещалось собирать здесь что-либо. Сейчас я понимала смысл запрета: каждое растение в этой роще либо было ядовитым, либо применялось в высшей магии. Середину рощи пересекали две тропы.
– Перекресток, – прошептала я и застыла.
– Перекрестки в этих краях появились раньше домов. Говорят, здесь пересекались тропы индейцев-онейда. Это была их земля, пока сюда не проникли англичане. – Сара подозвала меня к себе. – Взгляни-ка сюда. Как по-твоему, это белладонна или черный паслён?
Я не слушала тетку. Меня заворожил перекресток в центре рощи.
Я ощущала его магическую силу. Ощущала знания. Мной овладело знакомое состояние: желание влекло вперед, страх толкал назад. Я увидела рощу глазами тех, кто когда-то ходил по этим тропам.
– Что-то случилось? – спросил Мэтью.
Вампирская интуиция работала безупречно. Да, случилось, но что – я и сама не понимала.
Вскоре я услышала другие голоса. Они звучали совсем тихо, однако сразу же привлекли мое внимание. То были голоса мамы и Эмили, голоса отца, бабушки и другие, совершенно мне незнакомые. «Аконит, – шептали голоса. – Шлемник. Сивец луговой. Ужовник. Ведьмина метла». Названия растений перемежались с предостережениями и предложениями. Я слышала слова заклинаний. Растения, упоминавшиеся там, я знала по сказкам.
Собирай лапчатку в полнолуние, дабы сила твоя простерлась дальше…
Морозник делает всякое маскировочное заклинание сильнее…
Омела принесет тебе любовь и много детей…
Черная белена поможет яснее увидеть будущее…
– Диана, ты никак заснула? – спросила Сара, в голосе которой появилось знакомое недовольство.
– Иду.
Усилием воли я заставила себя отстраниться от тихих голосов и подошла к тетке.
Сара принялась читать мне обстоятельную лекцию обо всем, что росло в роще. Ее слова влетали в одно ухо и беспрепятственно вылетали из другого. Думаю, отец сейчас гордился бы мной. Тетка без запинки перечисляла народные и ботанические названия каждого цветка, травки, корня, называя их полезные и ядовитые свойства. Но ее эрудиция была результатом чтения и учебы. С ограниченностью книжных знаний я воочию столкнулась в алхимической лаборатории Мэри Сидни. Там мне предстояло своими руками проделать то, о чем я столько лет читала и даже писала научные статьи. Я сделала печальное открытие: способность цитировать алхимические тексты ничего не значила по сравнению с собственным опытом. Но мамы и Эмили в нашем мире уже не было. Если я решусь пойти темными тропами высшей магии, меня ждет путешествие в одиночку.
Пугающая перспектива.
Перед самым восходом луны Сара снова позвала меня в свой огород – помочь собрать травы, которые понадобятся ей в течение ближайшего месяца.
Я отказалась, отговорившись усталостью. Но истинной причиной были голоса, звавшие меня вернуться на перекресток.
– Твое нежелание идти как-то связано с нашим дневным походом в рощу? – спросил Мэтью.
– Наверное, – ответила я, глядя в окно. – Смотри, Сара и Фернандо возвращаются.
Тетка несла корзину, полную собранных трав. Она вошла со двора. Через несколько минут скрипнула внутренняя дверь кладовой. Они с Фернандо поднялись наверх. За эту неделю Сарина одышка уменьшилась. Жесткая оздоровительная программа Фернандо приносила свои плоды.
– Давай ложиться, – сказал Мэтью, снимая покрывало.
Ночь была темной. В безлунном небе светились точки звезд. Близилась полночь – перелом уходящего дня и начало нового. Голоса с перекрестка зазвучали громче.
– Мне надо идти, – сказала я, направляясь к двери.
– Мы пойдем вместе, – заявил он. – Я не стану тебя удерживать или вмешиваться. Но одну ночью в лес не пущу.
– Мэтью, там сила. Темная сила. Я ее чувствую. С тех пор как зашло солнце, она неумолчно меня зовет!
Мэтью торопливо вывел меня из дому. Он не хотел, чтобы кто-нибудь слышал наш разговор.
– Если зовет, ответь на призыв! – резко произнес он. – Скажи ей «да» или «нет», но только не жди, что я буду сидеть и спокойно ждать твоего возвращения.
– А если я отвечу ей «да»?
– Тогда мы пойдем ей навстречу. Вместе.
– Я тебе не верю. Ты ведь не хотел, чтобы я вмешивалась в сферу жизни и смерти? Я помню твои слова. Но эта сила и зовет меня в лес. И я хочу встретиться с ней! – Я вырвала руку из хватки Мэтью и ткнула его пальцем в грудь. – Ненавижу себя за это желание, но ничего не могу с собой поделать!
Я отвернулась, поскольку уже знала, что́ увижу в его глазах. Не нужно мне этих укоров и упреков. Однако Мэтью вновь повернул меня лицом к себе:
– Я знал, что в тебе живет тьма. Я понял это сразу, едва увидев тебя в Бодлианской библиотеке, где ты пряталась от ведьм, не желая праздновать Мейбон. – У меня перехватило дыхание, но Мэтью пристально смотрел на меня. – Я чувствовал зов твоей тьмы, и тьма во мне ответила. Так что, я должен был возненавидеть себя за это? Или ты должна возненавидеть меня? – добавил он едва слышно.
– Но ты говорил…
– Я говорил, что не хочу твоего вторжения в сферу жизни и смерти. Но я не запрещал тебе этого. – Мэтью взял меня за руки. – Я был весь в крови. Я держал в своих руках будущее людей, и не только. Я решал, чье сердце будет биться снова, а чье – нет. Когда делаешь выбор за других, что-то умирает в твоей собственной душе. Я видел, как на тебя подействовала смерть Жюльет, да и Шампье тоже.
– Ты права. В чернилах явно содержится кровь. Туда же добавлена смола и сок акации.
Мэтью покачал пузырек, разглядывая чернила на свет. Не далее как утром я узнала, что сок акации давал гуммиарабик – вещество, уменьшавшее текучесть чернил.
– Вот и я так думаю. В чернила, которыми написан «Ашмол-782», тоже добавлена кровь. Должно быть, чернила с кровью делали чаще, чем мне казалось ранее, – сказала я.
– В эти чернила добавлен еще и ладан, – добавил Мэтью, пропустив мимо ушей мои слова о манускрипте.
– Теперь понятно, откуда столь экзотический запах.
Я осмотрела другие пузырьки, рассчитывая найти еще что-нибудь любопытное с точки зрения биохимика.
– Да. Ладан и, конечно же, кровь, – сухо констатировал Мэтью.
– Если в чернила добавлена мамина кровь, это могло бы внести бо́льшую ясность в анализ моей ДНК, – заметила я. – И в мои способности к высшей магии.
Мэтью что-то пробормотал.
– А что ты скажешь про состав этих чернил?
Я открыла пробку бутылочки с сине-зеленой жидкостью, и в воздухе запахло летним садом.
– Они сделаны из ирисов, – сказал Мэтью. – Помнишь, как в Лондоне ты искала зеленые чернила?
– Значит, ужасно дорогие чернила мастера Платта выглядели так, как эти? – спросила я и засмеялась.
– Их делали из корней ириса, а те везли из Флоренции. Во всяком случае, так он утверждал.
Мэтью обвел глазами стол, уставленный пузырьками, бутылочками и флакончиками с жидкостями синего, красного, черного, зеленого, пурпурного и фиолетового цвета.
– Тут столько чернил, что на некоторое время тебе хватит.
Он был прав: я знала, чем займусь в ближайшие недели. Разумеется, в той мере, в какой мне этого хочется, даже если левый мизинец и подрагивал в предвкушении будущего.
– Добавь к этому поручения Сары. Да, скучать мне не придется.
Под каждой открытой банкой лежал клочок бумаги, где размашистым Сариным почерком было указано задание. «Укусы комаров». Или даже «Улучшение мобильной связи». При таком обилии поручений я чувствовала себя официанткой в ресторане быстрого питания.
– Спасибо за помощь, – сказала я Мэтью.
– Всегда готов помочь, – ответил он.
Поцеловав меня, он пошел заниматься своими делами.
Чем дальше, тем сильнее повседневные дела привязывали нас к дому Бишопов и друг к другу. Это ощущалось даже без стабилизирующего присутствия Эм, которая всегда была центром притяжения.
Фернандо оказался домашним тираном, переплюнув даже Эм. Перемены, внесенные им в пищевые привычки Сары, а также физические упражнения, которыми она никогда не занималась, были радикальными и осуществлялись неукоснительно. Он подписал тетку на программу здорового питания, и теперь каждую неделю Саре привозили увесистую коробку с овощами вроде капусты кале и мангольда. Едва Сара пыталась тайком выкурить сигарету, Фернандо тащил ее на прогулку вокруг участка. Он готовил, прибирал в доме и даже взбивал подушки. Все это наводило меня на размышления о его совместной жизни с Хью.
– Нам часто приходилось жить без слуг, и тогда домашними делами занимался я, – рассказывал Фернандо, одновременно развешивая белье. – Если бы я ждал, когда Хью захочется взять в руки метлу, наше жилище превратилось бы в логово. Хью не заботила проза жизни вроде чистых простыней или своевременного пополнения запасов вина. Он либо сочинял стихи, либо обдумывал трехмесячную осаду. На домашние дела у него просто не находилось времени.
– А Галлоглас? – спросила я, подавая ему бельевую прищепку.
– Галлоглас еще хуже. Тому все равно, есть в доме мебель или нет. Как-то мы вернулись ночью. Видим – дом разграблен. Остался один стол. На нем и спал Галлоглас. Зачем воину-викингу стулья и кровати? Проснулся, глаза протер – и в море. – Фернандо покачал головой. – А я люблю домашнюю работу. Содержать дом в порядке – все равно что готовить оружие к бою. Повторяющееся занятие, но очень успокаивает.
Это признание сняло с меня часть вины за то, что мы перестали готовить, перепоручив Фернандо кухонные заботы.
Еще одним полем его деятельности был сарай, где хранились инструменты. Безнадежно сломанные он выбросил, оставшиеся вычистил и наточил, а недостающие (вроде косы) прикупил. Лезвия секаторов для срезания роз теперь имели остроту кухонных ножей – хоть помидоры нарезай тонкими ломтиками. Мне вспомнились описания крестьянских бунтов и войн, когда сражались орудиями труда и предметами обихода. Уж не к сражению ли исподволь готовил нас Фернандо?
Сара, конечно же, ворчала на новый режим, но продолжала ему подчиняться. Ей это стоило частых вспышек раздражения, и тогда она отыгрывалась на доме. Дом еще не полностью проснулся, однако все чаще давал знать, что его добровольная спячка близится к концу. Основная часть энергии родового гнезда Бишопов была направлена на Сару. Как-то утром мы проснулись и обнаружили: все спиртное, что имелось в доме, было вылито в раковину, а с кухонного светильника свешивалась замысловатая конструкция из пустых бутылок, вилок, ложек и ножей. Мы с Мэтью лишь посмеялись, однако Сара восприняла это как объявление войны. Отныне тетка и дом на всех фронтах сражались за превосходство.
Дом побеждал, поскольку обладал главным оружием – музыкой группы «Флитвуд Мак». Через пару дней, когда старые мамины радиочасы принялись беспрерывно играть песню «The Chain», Сара разбила их на мелкие кусочки. Дом ответил изъятием всех запасов туалетной бумаги, заменив их разными электронными штучками, способными воспроизводить музыку. Он превратился в громадный будильник.
Ничто не могло помешать дому проигрывать отрывки из первых двух альбомов упомянутой группы. Сара вышвырнула из окна три проигрывателя, магнитофон с восемью дорожками и архаичный диктофон. Дом сделал акустической системой очаг в кладовой. Он даже провел разделение по частотам: низкие воспроизводили водопроводные и канализационные трубы, а высокие – решетки воздушного отопления.
Поскольку весь Сарин гнев был направлен на дом, ко мне она относилась терпеливо и даже нежно. В поисках маминого гримуара мы перевернули вверх дном всю кладовую. Сара решилась даже вытащить все ящики из шкафа и вынуть все полки. Один ящик оказался с двойным дном, где мы нашли удивительно красочные любовные письма, датированные 1820-ми годами. Задняя стенка шкафа тоже была с секретом: она сдвигалась в сторону. Однако в нише нас ждала довольно жуткая находка: аккуратные ряды крысиных черепов. Книги заклинаний мы так и не нашли. Дом подбросит ее не раньше, чем сочтет нужным.
Когда нам становилось невыносимо от музыки и воспоминаний об Эмили и моих родителях, мы с Сарой сбегали в сад или лес. Сегодня тетка решила показать мне, где искать ядовитые растения. Луны вечером не будет по причине новолуния. Начинался новый цикл роста. Это время считалось благоприятным для сбора растений и трав, применяемых в высшей магии. Мы шли мимо овощных грядок, привычно огибая учебный уголок. Мэтью следовал за нами как тень. Мы достигли ведьминого огорода. Сара пошла дальше не останавливаясь. Границей между огородом и лесом служили обширные заросли ползучего луноцвета. Он покрывал все пространство, заслоняя изгородь и ворота.
– Сара, позволь мне, – подал голос Мэтью.
Он вышел вперед и отодвинул засов. До сих пор Мэтью шел сзади и, казалось, с интересом разглядывал цветы. Но я понимала: он оберегает нас с тыла. Теперь он первым прошел через ворота, убедился, что впереди нет ничего опасного, и раздвинул заросли луноцвета, пропуская нас с Сарой в другой мир.
В обширной усадьбе Бишопов было много магических мест: дубовые рощи, посвященные богине, длинные аллеи между рядами тиса. Когда-то эти аллеи служили дорогами, и на них еще сохранились глубокие колеи от телег, груженных древесиной и товарами для городского рынка. К магическим местам относилось и старое семейное кладбище. Но больше всего я любила эту небольшую рощу между садом и лесом.
Солнечные лучи проникали сквозь кроны кипарисов, и в центре рощи было светло. В старину рощу наверняка назвали бы ведьминым кольцом, поскольку земля густо поросла грибами, включая и поганки. В детстве мне строго-настрого запрещалось собирать здесь что-либо. Сейчас я понимала смысл запрета: каждое растение в этой роще либо было ядовитым, либо применялось в высшей магии. Середину рощи пересекали две тропы.
– Перекресток, – прошептала я и застыла.
– Перекрестки в этих краях появились раньше домов. Говорят, здесь пересекались тропы индейцев-онейда. Это была их земля, пока сюда не проникли англичане. – Сара подозвала меня к себе. – Взгляни-ка сюда. Как по-твоему, это белладонна или черный паслён?
Я не слушала тетку. Меня заворожил перекресток в центре рощи.
Я ощущала его магическую силу. Ощущала знания. Мной овладело знакомое состояние: желание влекло вперед, страх толкал назад. Я увидела рощу глазами тех, кто когда-то ходил по этим тропам.
– Что-то случилось? – спросил Мэтью.
Вампирская интуиция работала безупречно. Да, случилось, но что – я и сама не понимала.
Вскоре я услышала другие голоса. Они звучали совсем тихо, однако сразу же привлекли мое внимание. То были голоса мамы и Эмили, голоса отца, бабушки и другие, совершенно мне незнакомые. «Аконит, – шептали голоса. – Шлемник. Сивец луговой. Ужовник. Ведьмина метла». Названия растений перемежались с предостережениями и предложениями. Я слышала слова заклинаний. Растения, упоминавшиеся там, я знала по сказкам.
Собирай лапчатку в полнолуние, дабы сила твоя простерлась дальше…
Морозник делает всякое маскировочное заклинание сильнее…
Омела принесет тебе любовь и много детей…
Черная белена поможет яснее увидеть будущее…
– Диана, ты никак заснула? – спросила Сара, в голосе которой появилось знакомое недовольство.
– Иду.
Усилием воли я заставила себя отстраниться от тихих голосов и подошла к тетке.
Сара принялась читать мне обстоятельную лекцию обо всем, что росло в роще. Ее слова влетали в одно ухо и беспрепятственно вылетали из другого. Думаю, отец сейчас гордился бы мной. Тетка без запинки перечисляла народные и ботанические названия каждого цветка, травки, корня, называя их полезные и ядовитые свойства. Но ее эрудиция была результатом чтения и учебы. С ограниченностью книжных знаний я воочию столкнулась в алхимической лаборатории Мэри Сидни. Там мне предстояло своими руками проделать то, о чем я столько лет читала и даже писала научные статьи. Я сделала печальное открытие: способность цитировать алхимические тексты ничего не значила по сравнению с собственным опытом. Но мамы и Эмили в нашем мире уже не было. Если я решусь пойти темными тропами высшей магии, меня ждет путешествие в одиночку.
Пугающая перспектива.
Перед самым восходом луны Сара снова позвала меня в свой огород – помочь собрать травы, которые понадобятся ей в течение ближайшего месяца.
Я отказалась, отговорившись усталостью. Но истинной причиной были голоса, звавшие меня вернуться на перекресток.
– Твое нежелание идти как-то связано с нашим дневным походом в рощу? – спросил Мэтью.
– Наверное, – ответила я, глядя в окно. – Смотри, Сара и Фернандо возвращаются.
Тетка несла корзину, полную собранных трав. Она вошла со двора. Через несколько минут скрипнула внутренняя дверь кладовой. Они с Фернандо поднялись наверх. За эту неделю Сарина одышка уменьшилась. Жесткая оздоровительная программа Фернандо приносила свои плоды.
– Давай ложиться, – сказал Мэтью, снимая покрывало.
Ночь была темной. В безлунном небе светились точки звезд. Близилась полночь – перелом уходящего дня и начало нового. Голоса с перекрестка зазвучали громче.
– Мне надо идти, – сказала я, направляясь к двери.
– Мы пойдем вместе, – заявил он. – Я не стану тебя удерживать или вмешиваться. Но одну ночью в лес не пущу.
– Мэтью, там сила. Темная сила. Я ее чувствую. С тех пор как зашло солнце, она неумолчно меня зовет!
Мэтью торопливо вывел меня из дому. Он не хотел, чтобы кто-нибудь слышал наш разговор.
– Если зовет, ответь на призыв! – резко произнес он. – Скажи ей «да» или «нет», но только не жди, что я буду сидеть и спокойно ждать твоего возвращения.
– А если я отвечу ей «да»?
– Тогда мы пойдем ей навстречу. Вместе.
– Я тебе не верю. Ты ведь не хотел, чтобы я вмешивалась в сферу жизни и смерти? Я помню твои слова. Но эта сила и зовет меня в лес. И я хочу встретиться с ней! – Я вырвала руку из хватки Мэтью и ткнула его пальцем в грудь. – Ненавижу себя за это желание, но ничего не могу с собой поделать!
Я отвернулась, поскольку уже знала, что́ увижу в его глазах. Не нужно мне этих укоров и упреков. Однако Мэтью вновь повернул меня лицом к себе:
– Я знал, что в тебе живет тьма. Я понял это сразу, едва увидев тебя в Бодлианской библиотеке, где ты пряталась от ведьм, не желая праздновать Мейбон. – У меня перехватило дыхание, но Мэтью пристально смотрел на меня. – Я чувствовал зов твоей тьмы, и тьма во мне ответила. Так что, я должен был возненавидеть себя за это? Или ты должна возненавидеть меня? – добавил он едва слышно.
– Но ты говорил…
– Я говорил, что не хочу твоего вторжения в сферу жизни и смерти. Но я не запрещал тебе этого. – Мэтью взял меня за руки. – Я был весь в крови. Я держал в своих руках будущее людей, и не только. Я решал, чье сердце будет биться снова, а чье – нет. Когда делаешь выбор за других, что-то умирает в твоей собственной душе. Я видел, как на тебя подействовала смерть Жюльет, да и Шампье тоже.