– Тебе, чтобы получить дело Кэррика, пришлось бы обратиться с запросом непосредственно в Трибунал. Это их здорово насторожило бы. К тому же дело Кэррика не столь открыто, как твое. Трибунал не любит признавать, что система порой дает сбой, что кому-то не удалось промыть мозги. Что касается твоего вопроса, откуда я так много знаю о Кэррике: у меня большая организация, и, когда в Трибунал попадает подобное дело, всегда найдется кто-то, кто меня предупредит. Я была на вынесении приговора.

Укол ревности. На суде над Кэрриком должна была присутствовать я. Я бы стояла сзади, у дверей, я бы стала для него такой надежной опорой, какой он был для меня. Был ли у него друг или он прошел через все в полном одиночестве? Скорей бы, скорей бы найти его.

– Как он… как держался? – спрашиваю я, чувствуя во всем теле дрожь.

– Молодцом. Очень сильный, – с гордой улыбкой ответила она.

– И когда его повели в камеру Клеймения, вы тоже там были?

Она кивнула:

– Получила разрешение, как представитель благотворительной организации. Трибунал понимает, как важно мне присутствовать при наказании, чтобы я могла консультировать семьи и сообщество Заклейменных.

Я попыталась представить себе Кэррика в камере для Клеймения – вспомнила жар раскаленного железа и бивший мне в лицо свет, и вообразила его в том же красном халате в ожидании той же муки. Глаза наполнились слезами.

– Как он это перенес?

Она взяла меня за руку. Слезы уже сами собой катились по щекам.

– Селестина, ты можешь им гордиться, он не издал ни звука. Никогда еще не доводилось мне присутствовать на таком… беззвучном Клеймении.

Я чувствую, как внутри меня что-то ломается, и вместе с тем готова пуститься в пляс. Он поступил в точности как я. Взял с меня пример. Им не удалось вырвать у него ни стона.

– Ты виделась с ним после этого? – спросила Альфа, дождавшись, чтобы я утерла слезы.

Я улыбнулась, как будто я что-то знаю, даже знаю, где он прячется, но не скажу.

– А вы знаете, где он сейчас?

Она рассмеялась:

– Нет, я – нет. Он ловко запрятался. От надзирателей не так-то легко уйти – мало кому это удается.

Я киваю, соглашаясь.

– Кто-то ему помогает.

Я догадываюсь, что она готова еще порассуждать на эту тему, но вместо этого сворачивает на другую, и тут-то я понимаю главное, зачем Альфа пришла ко мне.

– Когда увидишься с ним, передай, что мы очень на него надеемся. Нашей организации нужно как можно больше тех Заклейменных, кто готов поделиться своей историей, готов говорить во всеуслышание. В одиночку мы не наберем достаточного влияния, чтобы что-то изменить. Сын Заклейменных, воспитанный в специнтернате, в свою очередь заклейменный только за то, что попытался найти родителей и тем нарушил правила для ПСР, – это существенный козырь в борьбе за право усыновлять детей с таким статусом. Ты ему это передашь, договорились?

Я кивнула. Когда увижу. Если увижу.

– Сегодня я организую встречу. Небольшое мероприятие для тех, кто нуждается в поддержке. В пять часов вечера. Закончится рано, вполне успеешь вернуться до комендантского часа. Вот план, как проехать. – Она сунула мне в руку сложенный листок. – Ты должна приехать и выступить. Это вдохновит людей, я уверена. Побудит к действию.

– К какому действию?

– Мы называем это группой поддержки. – Она с намеком приподняла бровь. – Но на самом деле я пытаюсь что-то изменить всерьез. Покончить с Трибуналом. Трибунал знает только, что я работаю с Заклейменными, с их родными, консультирую, помогаю справиться с ситуацией. Занимаюсь сбором средств для семей. Кампанию за усыновление детей ПСР поддерживают многие и в правительстве, и в самом Трибунале. Воспитательные учреждения дорого обходятся, бюджету эти расходы ни к чему. Разумеется, чиновники всегда думают о финансовой стороне, вот почему многие готовы меня поддержать и мне кое-что удается. И не только борьба за усыновление – они понимают, как важна моя работа в целом, с Заклейменными и их родными. От этого зависит общественное спокойствие.

Стоило мне услышать, что Трибунал на ее стороне, и вспыхнуло прежнее недоверие, как бы она эти отношения ни объясняла.

– Альфа! – Я скомкала записку, не прочитав. – Спасибо за поддержку, но какой из меня оратор? И сказать-то нечего.

Она вновь присмотрелась ко мне, словно оценивая.

– Порой мне кажется, ты настолько умна, что даже отчасти свой ум скрываешь, а порой ты сущий ребенок, попавший в невероятную ситуацию, и не знаешь, как справляться.

Я не ответила. Пусть анализирует меня как вздумается, я ей тут не помощник. И не то чтобы я не спала по ночам, пытаясь разгадать свои тайны. Но все же пока еще непривычно и неприятно слушать, как люди вот так вслух высказывают всякие теории про меня. Мало ли что я думаю про Альфу, но из вежливости держу свои мысли при себе, а некоторые люди, те же Альфа и Пиа, считают теперь своим правом выражать свое мнение обо мне так свободно, словно это не может ни задеть меня, ни что-то во мне изменить. Последствия Клейма, и я это понимаю. Клеймо расчеловечивает меня в глазах обычных людей: на меня смотрят, обо мне говорят так, словно меня тут и нет.

– Я начала с благотворительной работы, консультировала, собирала средства, но из-за твоего дела наши ряды заметно выросли. И пожертвований стало больше. Это пока частные средства, разумеется, но среди спонсоров появились известные люди. Грядут перемены, и началось все с тебя. Пора переходить к политическим вопросам. Моя организация могла бы сделать гораздо больше. Время настало. Постарайся привести с собой Кэррика. Нужно побудить людей к решительным действиям.



В тот день я расхаживала по дому как тот пленный лев, на которого был похож в камере Кэррик. Неделя домашнего ареста. Даже если бы я хотела выступить на этом собрании у Альфы, а я вовсе не собиралась, мне запрещено покидать дом. Хорошенький источник вдохновения.

Джунипер, вернувшись из школы, помедлила у открытой двери моей комнаты. Вид убитый, похоже, она плакала. Вот и хорошо. Она встала в дверях и посмотрела на меня. Ага, снова вырядилась в привычную для нее одежку, в черном с головы до ног. Мы с ней почти что близнецы, только Клеймами и отличаемся.

– Между мной и Артом ничего такого не было, если ты из-за этого нервничаешь, – захлюпала она. – Мы только тем и были заняты, что говорили о тебе.

У меня руки чесались врезать ей с размаху, так я обозлилась, но чем драться, я спокойно подняла руку и захлопнула дверь перед носом сестры. Уже приятно, вот только изнутри сосет пустота. Я знаю, с той ночи, как я на них наткнулась, она больше не покидает тайком дом, – знаю, потому что лежу без сна в постели, прислушиваюсь, что она там делает. И думаю о прежних ночах, когда она отправлялась к Арту на заветную вершину, а я маялась болью, пока заживали ожоги, да и потом никуда не выходила из-за комендантского часа. Думаю об этом, и сердце заходится в ярости. И не так уж важно, было ли «что-то такое» между ними на тот момент, когда я застала их, – сидели рядышком и дружно смеялись. Если еще ничего не было, то скоро будет. Их смех отдавался у меня в ушах, бил в спину, когда я бежала из последних сил домой, спасая свою жизнь. Никогда им этого не прощу. И все же я не могу вот так сразу перестать тревожиться об Арте. Кто же теперь заботится о нем, если Джунипер сидит дома? А может быть, он бежал навеки – набрался храбрости покинуть не только город, но и страну и будет теперь жить вдали от длинных рук судьи? Увижу ли я когда-нибудь его вновь? Мне бы выкинуть его из головы и не печалиться, но – не могу.

Меня вызвали в кухню: Мэри Мэй нанесла нам неожиданный визит и собирается что-то мне объявить. Страх охватил меня. Наверняка это как-то связано с тестом на алкоголь, который я проходила в пятницу: он оказался положительным. И хотя Колин, Гэвин и Наташа, в отличие от Логана, вывернуться не сумели, они уперлись и начисто отрицали, что пили спиртное, и выходило, что пива я наглоталась сама, добровольно, в нарушение правил для Заклейменных. То есть я, связанная, запертая в сарае, ухитрилась отыскать алкоголь и зачем-то его пила – право, это настолько нелепое обвинение, что и Трибуналу нелегко было бы повесить его на меня. Однако не сомневаюсь: все выходные напролет судьи придумывали, как бы это сделать.


Мэри Мэй достает из баула какие-то документы. Глядя на нее, я снова чувствую, как врезается мне в лицо затянутая кожаной перчаткой рука, я вижу перед собой женщину, которая сдала всю свою семью Трибуналу и смотрела, как ее близких одного за другим прижигают каленым железом, ставя пожизненное Клеймо. Кто знает, на какое еще зло она способна? А моя жизнь в ее руках.

– Домашний арест на эту неделю отменен, – отрывисто сообщает она. Я вижу, как ей противно сообщать мне приятную новость. Да ей даже рот открывать в этом доме противно, вдыхать зараженный воздух. И в то же время Клеймо не только отталкивает ее, но и притягивает. – Анонимный источник передал в Трибунал оригинал этой фотографии. Снимок проверили – он не был изменен с помощью фотошопа или каких-либо иных средств. Подтвердилось, что это фотография Джунипер Норт на уроке музыки. По второму делу: Трибунал решил также снять обвинение в употреблении алкоголя. Показания Колин Тиндер соответствуют уровню алкоголя в твоей крови – минимальному.

К моему изумлению, мама (сегодня она вышла в грубом джинсовом комбинезоне и клетчатой рубашке) вопит «Есть!», потрясая кулаком чуть ли не перед носом у Мэри Мэй, и тут же обнимает меня, прижимает к себе, так что реакции нашей надзирательницы я так и не увидела. Всего пару дней назад мама просила меня быть осторожнее с Мэри Мэй, но сегодня и сама дерзит. Дверь захлопнулась – Мэри Мэй покинула наш дом.

Опьяненная двойной победой, я почувствовала, что готова предстать лицом к лицу перед всем миром, я еще не такие беды исправлю, к тому же у меня теперь развязаны руки и я могу довести до конца свое приватное расследование. Предоставив семье праздновать – даже сестра, мне показалось, искренне за меня радовалась, хотя и остерегалась заговаривать со мной, – я ринулась в свою комнату. Достала из кармана визитку мистера Берри и набрала записанный от руки телефон.

– Алло? – Тихий голос в трубке.

– Алло. Это… это муж мистера Берри?

– Кто это? – переспросил он еще тише, почти шепотом, я с трудом разобрала.

– Я Селестина Норт, он защищал меня на…

– Я знаю, кто вы, – перебил он поспешно, хотя не грубо. – Не надо сюда звонить.

Судя по звукам, во время разговора он бродил с места на места. Растерянный какой-то. Что-то шуршало в телефоне.

– Простите, но мистер Берри прислал мне вместе со счетом свой номер телефона, и я подумала – он хотел, чтобы я позвонила. Могу я с ним поговорить? Пожалуйста!

Молчание. Я подумала было, что он отключился, но нет, дышит в трубку.

– Алло?

– Да, – откликнулся он, поспешно и опять так тихо, как будто линия скверная, а он находится за миллион миль. – Его здесь нет, – добавил он, к моему огорчению. – Она уже приезжала, спрашивала его.

Я не сразу поняла, кто такая «она», но потом сообразила – Пиа конечно же. Он из осторожности избегает называть имена. Боится, что подслушивают.

– Можете не беспокоиться насчет… насчет нее, – сказала я. – Она хочет мне помочь.

Понятно, он боится, что она вздумает писать о самом мистере Берри. Потому и сказал ей, что его нет дома. Пиа все боятся. Кто станет с ней откровенничать? Я могла бы заступиться и сказать, что она добросовестна и честна, однако я не стану этого делать, ведь я и сама пока не вполне уверена в ней.

– Мне он доверяет, – говорю я вместо этого.

– Его дома нет, я же вам сказал, – повторил мой собеседник нетерпеливее и громче. Потом уже тише добавил: – Ему пришлось уехать, он не сказал даже мне куда. Он торопился. Он знал, что произошло с остальными.

Так вот оно что. Мистер Берри не попался в лапы Кревана. Он скрывается – после того, что «произошло» со стражами.

– Хорошо, – сказала я, торопливо размышляя. Этот человек не желает произносить никаких имен, боится выдать хоть крупицу информации. Как же намекнуть ему, что именно мне нужно?

– Я кое-что ищу, вы знаете, о чем я?

– Да, – еле слышно прошептал он.

Он знает о шестом Клейме.

– Вы это видели? – спросила я, избегая произносить слово «видеозапись». Если нас подслушивают люди Кревана, не стоит облегчать им задачу.

Вновь затяжная пауза, терпение мое на исходе. Словно в кабинете стоматолога, но придется мучиться до конца, потому что в следующий раз он просто не ответит на звонок, это я понимаю. Сейчас или никогда.

– Да, – слабым голосом откликается он наконец. – Я видел. Мне очень жаль, что с вами такое случилось.

Я изо всех сил удерживаю слезы:

– Это у вас? Вы знаете, где это?

– Нет, – отвечает он. – Я ей уже говорил. У меня этого нет.

Я падаю на кровать, я так разочарована, так зла, слезы текут ручьем.

– Но вот чего я ей не говорил, – торопится он. – Это у вас. Он сказал мне, что это у вас.

И он обрывает разговор.





29