Околоточный надзиратель переступил через порог и прикрыл за собой дверь. При малом гнумском росте проделать это угрожающе было почти невозможно, но господин Фальк справился преотлично.

— Размышляю.

— О чем же?

— Ежели я твое церемониальное оружие позаимствую, будет ли это воспринято оскорблением большим, чем то, которое я уже причинил?

— Значит, оскорбление ты не отрицаешь? Оскорбление недоверием.

— Это не недоверие, Йосиф. Ты дело свое знаешь.

— Тогда отчего ты, столичная ты душонка, по округе рыщешь да допросами вверенное мне население смущаешь?

— Крампуса искал. — Зорин пожал плечами. — И нашел.

— Никто до тебя не нашел, а ты, значит, сподобился?

— Уж такой я великий чародей.

Помолчали. Фальк задумчиво водил рукой по древку алебарды. Главный в роду гнум Фальк. Его «тыканью» Иван нимало не оскорбился, так было даже проще. Предложил:

— Желаешь самолично татя ночного обезглавить? Этим своим почетным оружием?

Йосиф Хаанович возжелал.

— Ты говорил, от твоих ледников ход до самого центра острова прорублен?

— Да.

Зорин потер руки:

— Веди. Мне нужно до полуночи ровнехонько под вашим руянским дубом оказаться.

— Ровнехонько до полуночи? — Фальк подхватил алебарду легко, будто не была она вдвое длиннее его роста.

— Ровнехонько под дубом. — Иван спускался следом, пригибаясь там, где наконечник алебарды перед ним выбивал искры из потолка. — Точное время не так уж важно.

Путь оказался неблизким, миновав покойницкую, они углубились в тесные меловые катакомбы. Через четверть часа уже официально перешли на «ты», как и пристало товарищам по оружию.

— Это не обычный демон, — отвечал на расспросы спутника Иван, — навская тварь, а нави горазды душу от тела отделять, на что мы, людские чародеи, неспособны.

— Поганое колдовство, — согласился Фальк. — Значит, говоришь, он коллекцию из дев собирает?

— Думаю, почти собрал. Мне тут одна ведьма из подопечного твоего населения сказала, что погоды нынче стоят необычные для этого времени года и что это явный знак.

— Которая ведьма?

— А этого я пообещал тебе не рассказывать, потому что до сих пор она на тебя зло держит за то, что поверил, будто от ее сглаза соседская коза издохла.

— Старуха Юнг. Так и знал, что она ведьма.

— Закон не запрещает.

— Вот и я о том, а может, описать их всех поименно да запретить. Так, погоди. Про коллекцию поподробнее.

— Крампус не реальные тела собирает, а сущности, навроде эманаций, можно их еще душами называть. Дева души лишается и чахнет, стремится себе свое вернуть, да только погибель в своем стремлении находит. Гертруда Зигг, покойная, думаю, именно так и утонула.

— А нянька барышни Абызовой?

— Развеем Крампуса, отыщется госпожа Неелова; не успел он ее уморить, времени-то всего ничего прошло. В противном случае ее хозяйка меня твоей алебардой на кусочки нашинкует.

— Она может, — согласился Фальк. — Лариса Павловна намекала, что в предках у барышни Абызовой некто сверхординарный отмечен.

— Госпожа Шароклякина и тебе о том рассказала?

— Я, Иван, мужчина бывалый, потому обожаю с дамами разговоры на интересующую их тему вести. А Ларочку тема выведения берендийского сверхчеловека очень интересует. К слову, она считает, что ее патриотический долг тебя с Серафимой Карповной свести, чтоб вы совместным выведением занялись, так сказать, на практике.

Зорин знал, что плотские темы в гнумской культуре вовсе не неприличны, но покраснел. Свести, вывести, тьфу, как коров на случку.

— Я думал, госпожа Шароклякина шпионит для кого-то, потому и информирована сверх меры.

— Ага, шпионит. Для «Общества Берендийского саморазвития». Так их дамский кружок называется, «ОБС» сокращенно.

Зорин прыснул. Фальк присоединился к смеху, бормоча: «О-бэ-эс, ну надо же о-бэ-эс».


Катакомбные коридоры вливались в полукруглые залы, от которых в разные стороны расползались ходы и расщелины. Но гнум, ведомый своим чутьем, выбирал, куда повернуть, без малейших сомнений.

— Почему решил меня с собой на дело позвать?

— А кого еще? — пожал плечами чародей. — Кто мне спину прикроет, если не свой же служивый?

— Доверяешь, значит?

— Ну и, кроме прочего, лучше будет, если операцию проведет официальное лицо. Укажешь в отчетах, что…

— Подачки раздаешь, высокородие?

— Мне, Йосиф, светиться в этом деле не с руки, — ответил Иван просто. — Но ежели будет твое решение по-другому дело представить, возражать не стану. Для меня главное — твой остров от навской мерзости избавить. Двадцать лет назад чародеи — мои, заметь, коллеги — дело до конца не довели, запечатали демона да руки умыли. Я этот шаляй-валяй исправить должен.

«Шаляй-валяй» было гнумское словечко, Зорин его нарочно ввернул, чтобы к Фальку подольститься.

— Одно в толк не возьму, — через некоторое время спросил гнум. — Я эти катакомбы за пять лет службы вдоль и поперек облазил, как же я логово Крампуса просмотреть умудрился?

— Смотрел не туда или не так.

— Показывай, как надо, — Фальк широко развел руки и оперся картинно на алебарду. — Мы сейчас под дубом.

Зала от прочих пройденных за сегодня ничем не отличалась. Но это только на первый взгляд. Иван быстро щелкнул пальцами, гася магический светильник. Темнота. Тишина. Человеческое дыхание, дальний шум моря.

Иван нащупал оберег на груди. Главное, не открыться более необходимого. К сильному противнику демон, пожалуй, не выйдет, остережется. А если слабенький чародей в его владения забрел, даже и со спутником, не удержится, захочет покуражиться. Темнота редела, переставала быть уж столь беспросветной.

Иван дунул, изо рта вырвалось облачко пара, заструилось спиралью к потолку, стены наполнились мерцанием.

Фальк ахнул, рассматривая появившуюся на них резьбу.

— Не шевелись, — велел Зорин, он, не отрываясь, смотрел в потолок, где его дыхание застывало остроконечной сосулькой.

Гнум замер. Свободной рукой Иван выхватил у него алебарду и, подпрыгнув, перерубил сосульку у самого основания. Ледяной конус вонзился в каменный пол.

— Это защита от непрошеных визитеров! — Зорин опять Дунул.

Прыжок, удар, недолгий полет ледяного копья.

— Говорить-то можно? — спросил гнум. — Или помешаю?

— Не помешаешь.

Прыжок, удар, грохот.

— Что мы видим? — размеренно начал Фальк, пока Зорин прыжками перемещался по зале. — Видим мы некое подражание поганому капищу, которое я в таких подробностях описывал на днях в своих отчетах. Девять предположительно дверей, предположительно высеченных в предположительно стенах.

— Вот «предположительно» как нельзя более к этому всему подходит, — пропыхтел чародей.

— За четыре минуты с половиною, и это уже не предположительно, потому что я на часы смотрел, двери выдвинулись из толщи стен на пядь или более, точнее определить не удалось по причине приказа его высокородия не шевелиться.

— Это значит, кое-кому не терпится своей коллекцией похвастаться.

— Четверть часа, — сообщил Фальк. — Вместо дверей мы видим девять ледяных параллелепипедов, высота — примерно три аршина, ширина — полтора, глубину определить на глаз не представляется возможным, подвешенных к потолку на цепях. Стальных, не менее половины железа. Это я тебе, как гнум, абсолютно точно скажу. Двадцать минут. Лед приобретает прозрачность.

— Держи. — Зорин вразвалочку подошел к околоточному и вернул ему алебарду. — Теперь можно двигаться. Пока хозяин этого безобразия к нам пожалует, как раз успеешь все осмотреть.

Сам он быстро обвел взглядом все девять глыб и облегченно выдохнул, не обнаружив ни в одной из проглядывающих сквозь лед женщин Маняши Нееловой.

— Это ведь наша покойница Гертруда Зигг! — Фальк обошел один из многогранников. — Вот и метка ведьмина на том же месте.

Иван сорвал с себя галстук и присел на алтарный валун.

— Посмотри, может, еще кого узнаешь.

— Агата Рут, — ахнул гнум, — года четыре как руки на себя наложила, а эту я не знаю, но по приметам, криво сращенный перелом ключицы, родинка на бедре, метка ведовская, в сводках отыщу.

— Это вполне может быть очень давнее дело. Демон действовал осторожно, чтоб внимания не привлекать, не частил.

— Два места пустые.

— Только одно, — покачал головой Иван. — В последнее он собирался Серафиму Карповну определить.

— Уж своим-то глазам я верить могу, — возразил Фальк. — Говорю тебе, два.