Заскрежетал засов на первой камере. Пронзительно скрипнула железная дверь. В лицо словно молотом ударил дико спёртый воздух.
— Господи… — в темноте кто-то счастливо ахнул. — Наши…
— Наши, наши, слава тебе Господи!!! — подхватил нестройный хор разных голосов.
— Фонарь… — рявкнул я и разглядев, что в одиночку японцы засунули по меньшей мере десять человек, в бешенстве выругался.
— Не богохульствуй, сын мой… — с кряхтеньем вставая с пола, строго прикрикнул щуплый человечек в драной поповской рясе.
— Етить, иху мать… — Серьга удивлённо развел руками. — А тебя, отче, за что запроторили?
— Дык, батюшка Валериан добровольно… — немедля доложили из камеры. — Грит, со всеми своими разом на Голгофу пойду…
— Замолкни! — священник погрозил сухим кулачком разговорчивому заключённому, а потом, безошибочно опознав во мне главного, строго, почти приказным тоном попросил. — Распорядись, сын мой, водицы людям поднести, да еды какой-нить…
Камера разом взорвалась жалобными выкриками.
— Водички…
— Хоть губы смочить, потрескались ить…
— Хлебца бы…
— Мочи уже нет…
— Вона, Ванька уже отошёл…
— И Захарка…
Стерлигов в первый раз за наше знакомство выругался матом.
— Твою же мать, это неслыханно. Вешать изуверов пачками! На кол, тварей…
— На кол, это очень хорошая мысль, Борис Львович, я обдумаю это момент, — серьёзно пообещал я капитану, а потом приказал Серьге. — Начинай выводить всех во двор. Воды вдоволь, но кормить пока даже не думай. И держи их скопом, не давай разбредаться. Открывай следующую…
Переходя от камеры к камере, я только сильней стискивал зубы, ругательства уже давно закончились. Женщины, дети, старики… Японцы хладнокровно заморили местных голодом и жаждой, счёт мёртвым уже шёл на десятки. Половина из них подверглась страшным пыткам и издевательствам. По словам оставшихся в живых, около трети жителей Тымово вообще перекололи штыками в тайге. Каторжников, вернувшихся в тюрьму, уничтожили вместе с гражданскими, каким-то чудом уцелело всего несколько человек. А чуть позже, за бараками нашли слегка присыпанную землёй братскую могилу, где лежали обезглавленные ополченцы и их семьи. Суки… за убитых детей, вы позавидуете мёртвым. Это я вам обещаю, граф божьей милостью… Твою мать, опять оборвало на половине воспоминания. Да и хрен с ним, слово штабс-ротмистра Любича тоже твёрже камня.
В одном из бараков обнаружилось с десяток солдат, столько же казаков и, вовсе уж неожиданно для меня, трое матросов с крейсера «Новик» во главе с мичманом Максаковым. Но к этим пленным, японцы отнеслись более-менее гуманно, во всяком случае голодом не морили.
— Как вы попали в плен, мичман? — поинтересовался я у моряка.
— Мы сняли несколько орудий с крейсера Новик, — нервно морщась, сообщил мичман. — Установили их на берегу. Вели огонь по японцам до тех пор, пока закончились снаряды, затем команда отступила, а я отправился с докладом в Корсаков. Там меня и взяли в плен.
— Японцы? Они уже были там?
— Нет… — мичман неожиданно покраснел. — Не японцы. А окружной начальник барон Зальца. Он как раз и передал меня японцам. Те зачем-то возили меня по Сахалину, уговаривали написать обращение к русским морякам, обещали большие деньги, кормили, даже женщин… — Максаков запнулся, — подсовывали. Да наших сволочей… ну, предателей, уговаривать подсылали. А когда наотрез отказался… пообещали расстрелять. Но не успели.
— Зальца? — фамилия показалась мне знакомой.
— Барон Зальца… — напомнил Стерлигов. — Он уже у нас в плену. Вместе с остальными предателями.
— У вас? — кулаки моряка сжались.
— У вас появилась возможность поквитаться со своим обидчиком, Александр Николаевич, — я ободряюще улыбнулся мичману. — Ваша воинская специальность?
— Артиллерист.
— Ну что же, пока принимайте под командование обе трофейные пушки.
На лице Максакова проявилась растерянность.
— А в Россию вернуться? Я же моряк…
— Пока не получится, — мягко оборвал я его. — Дальше посмотрим. Не переживайте, ваш боевой путь на суше будет отражён пред вышестоящим начальством должным образом. Впрочем, можете попробовать переправиться в Россию самостоятельно, я не возражаю.
— Нет! Я с вами! — быстро заявил мичман.
Стерлигов ухмыльнулся в густые усы, но вовремя прикрылся кулаком.
— Вот и отлично, — я ободряюще хлопнул Максакова по плечу. — Сейчас вас обеспечат оружием и всем необходимым, после чего можете приступать к службе, а расчёты наберёте и обучите сами.
Освобождённые из плена солдаты, скажу прямо, не пылали особым желанием воевать дальше, но и не отказались. Казаки и моряки — вызвались сами. Боеспособные гражданские тоже, даже женщины. Что особо и неудивительно, после таких-то принятых от японцев мук.
Таким образом, наш отряд увеличился сразу на семьдесят человек. Правда истощённых узников ещё предстояло привести в порядок и откормить, но я особо не переживал по этому поводу. Откормим, никуда не денутся, главное — живые.
Пока осматривал тюрьму, Лука привел семь пленных японских солдат, частью из уцелевших патрулей, частью квартировавших в поселке, попытавшихся просочиться из Тымово в сторону Дербинского. Еще троих сородичей они притащили на руках, в совершенно жутком состоянии, словно их переехал паровоз.
Лука со смущением пояснил.
— Чутка японов мы постреляли, когда они тикали, а те, кого не побили, сдалѝся, значитца. А потом удумали бузу учинить, кинулись тишком, чтобы сбежать. Ну… — великан смущённо потупился. — Я и приложил маленько.
— Чем, бревном?
— Зачем, бревном, Християныч? — Мудищев пожал плечами и показал мне кулак размером со средний арбуз.
— Молодец, выношу личную благодарность! — я торжественно пожал Луке руку. — Пока будь при мне, а там посмотрим.
Великан торжествующе покосился на Тайто. Мол, смотри, как меня хвалят. Но айн особо не впечатлился и принялся бурно рассказывать Луке, как пулял из пушки по казарме.
Ну что тут скажешь? Сущие дети, еще бы пиписьками померялись. Хотя, да, у айна в этом деле шансов вообще нет.
После доклада о потерях настроение вообще ушло на дно. Погибло вместе с Фролом пятеро бойцов, ещё четверо были в тяжёлом состоянии, а сравнительно легко раненых вообще насчитали человек двадцать. Да, понятно, что по соотношению с японцами — это мизер, но бойцов у меня пока всего раз и обчёлся. Каждый на вес золота.
К этому времени к посёлку сплавился остальной караван. Баб я сразу обязал ставить жиденькое варево, чтобы накормить освобождённых узников, ну а Майя, по своему обыкновению, начала с того, что потребовала помещение под операционную и горячую воду.
Со мной она вела себя очень сдержанно, можно даже сказать — сухо. На её лице читалось, что именно я виноват в таком количестве раненых и убитых. Да уж… хотя, в чём-то она права.
Но Мадина, прежде чем сестра её уволокла с собой помогать, с совершенно загадочным видом успела сунуть мне клочок бумаги.
В котором было написано торопливым, но разборчивым почерком:
«Она очень переживала за тебя, даже плакала и тайком молилась Уастырджи (по-вашему — он Святой Георгий), чтобы уберёг тебя. А мне грозила ухи оборвать, если тебе расскажу. Не рассказывай, пожалуйста, куда я без ухов?..»
Я едва не расхохотался и торжественно вслух пообещал.
— Действительно, без ухов никуда. Обещаю, не расскажу!
— Уши? — очень некстати рядом нарисовался Стерлигов. — Вы собрались резать кому-то уши, Александр Христианович? Я давно хотел по этому поводу поговорить с вами.
— Слушаю вас, Борис Львович. — Я решил не объясняться с капитаном по поводу чьих-либо ушей.
— Я всё понимаю, — начал капитан. — У самого руки чешутся утворить что-то жуткое с макаками, но это, мягко говоря, совершенно неправильно.
— Почему?
— Вы документируете злодеяния японцев, для того чтобы явить миру их неслыханную и преступную жестокость, — менторским тоном заявил Стерлигов. — Что, как раз, совершенно правильно. Но дело в том, что японцы могут сыграть с вами в ту же игру и предъявить уже примеры вашего зверства. Причём сделают это первыми, так как возможностей у них гораздо больше. Что полностью нивелирует наши доказательства.
— Пожалуй вы правы… — честно говоря, я даже не подумал о таком варианте развития событий. — Но нам негде содержать пленных и тем более нечем их кормить.
— Нет, они должны понести кару за свои злодеяния, но… — продолжил Стерлигов. — Но более… как бы это сказать, цивилизованными способами. Расстрел или виселица подойдёт, к примеру. И еще… — голос капитана напрягся. — Прекратите публично резать наших… предателей. Вы же совершаете прямое воинское преступление. Не дай бог, дойдёт до верхов. Вам что, опять на каторгу хочется? Заслуги не помогут, сразу говорю.
Я невольно вспылил.
— Так что, отпускать их?
— Ни в коем случае, — Стерлигов покачал головой. — Признаю, мы находимся в очень сложном положении. У нас нет возможности представить в ближайшее время предателей пред глазами правосудия. Самим его чинить тоже неразумно, уж поверьте, наши крючкотворы… в общем, сами понимаете. Пожалуй, сделаем так… я тщательно задокументирую факты измены, ну а потом… — капитан жёстко ухмыльнулся. — Иуды покончат с собой. А мы поспособствуем, чтобы у них появилось к тому горячее желание. И написать покаянную предсмертную записку тоже. Что скажете, Александр Христианович?
— Я подумаю…
Настроение опять ухнуло вниз. Кровь и преисподняя, а я уже собрался отдать команду тесать колья, чтобы поудобней устроить на них японских макак и этих продажных сук.
Но, как ни крути, капитан прав. То ли дело в родном Средневековье. Заслужил — получи. А когда караешь, прекрасно знаешь, что тебя тоже не пощадят. И никто и никому ничего не предъявляет, ибо всё в порядке вещей. Твою же мать. Но буду думать, так легко эти бляди всё равно не отделаются. Гм-м, родное Средневековье? Ну да… ясное же дело…
Сплюнув, я пошел заниматься трофеями. Народ вооружать и кормить надо. Такая орава быстро все наши запасы уничтожит.
Но не успел завершить мысль, как Серьга подвёл ко мне мужиковатую бабу, в намотанном на лицо драном платке, из-под которого выглядывали только глаза.
— Вашбродь… — унтер хихикнул. — Тут вона какое дело? Без вас не разобраться.
— Чего? — огрызнулся я. — Жениться собрался? Благословляю…
— Упаси господь!!! — Серьга истово перекрестился. — Да не то! Тут другое, сия девица утверждает, что она вовсе не девица… Ну… не в том смысле, а в другом…
— Щас сопатку сворочу! Ушёл отсюда… — гаркнула вдруг «девица» командирским басом. — Я сам представлюсь!
Унтер от неожиданности даже шарахнулся в сторону.
Баба удовлетворённо хмыкнула и требовательно поинтересовалась у меня.
— Господи… — в темноте кто-то счастливо ахнул. — Наши…
— Наши, наши, слава тебе Господи!!! — подхватил нестройный хор разных голосов.
— Фонарь… — рявкнул я и разглядев, что в одиночку японцы засунули по меньшей мере десять человек, в бешенстве выругался.
— Не богохульствуй, сын мой… — с кряхтеньем вставая с пола, строго прикрикнул щуплый человечек в драной поповской рясе.
— Етить, иху мать… — Серьга удивлённо развел руками. — А тебя, отче, за что запроторили?
— Дык, батюшка Валериан добровольно… — немедля доложили из камеры. — Грит, со всеми своими разом на Голгофу пойду…
— Замолкни! — священник погрозил сухим кулачком разговорчивому заключённому, а потом, безошибочно опознав во мне главного, строго, почти приказным тоном попросил. — Распорядись, сын мой, водицы людям поднести, да еды какой-нить…
Камера разом взорвалась жалобными выкриками.
— Водички…
— Хоть губы смочить, потрескались ить…
— Хлебца бы…
— Мочи уже нет…
— Вона, Ванька уже отошёл…
— И Захарка…
Стерлигов в первый раз за наше знакомство выругался матом.
— Твою же мать, это неслыханно. Вешать изуверов пачками! На кол, тварей…
— На кол, это очень хорошая мысль, Борис Львович, я обдумаю это момент, — серьёзно пообещал я капитану, а потом приказал Серьге. — Начинай выводить всех во двор. Воды вдоволь, но кормить пока даже не думай. И держи их скопом, не давай разбредаться. Открывай следующую…
Переходя от камеры к камере, я только сильней стискивал зубы, ругательства уже давно закончились. Женщины, дети, старики… Японцы хладнокровно заморили местных голодом и жаждой, счёт мёртвым уже шёл на десятки. Половина из них подверглась страшным пыткам и издевательствам. По словам оставшихся в живых, около трети жителей Тымово вообще перекололи штыками в тайге. Каторжников, вернувшихся в тюрьму, уничтожили вместе с гражданскими, каким-то чудом уцелело всего несколько человек. А чуть позже, за бараками нашли слегка присыпанную землёй братскую могилу, где лежали обезглавленные ополченцы и их семьи. Суки… за убитых детей, вы позавидуете мёртвым. Это я вам обещаю, граф божьей милостью… Твою мать, опять оборвало на половине воспоминания. Да и хрен с ним, слово штабс-ротмистра Любича тоже твёрже камня.
В одном из бараков обнаружилось с десяток солдат, столько же казаков и, вовсе уж неожиданно для меня, трое матросов с крейсера «Новик» во главе с мичманом Максаковым. Но к этим пленным, японцы отнеслись более-менее гуманно, во всяком случае голодом не морили.
— Как вы попали в плен, мичман? — поинтересовался я у моряка.
— Мы сняли несколько орудий с крейсера Новик, — нервно морщась, сообщил мичман. — Установили их на берегу. Вели огонь по японцам до тех пор, пока закончились снаряды, затем команда отступила, а я отправился с докладом в Корсаков. Там меня и взяли в плен.
— Японцы? Они уже были там?
— Нет… — мичман неожиданно покраснел. — Не японцы. А окружной начальник барон Зальца. Он как раз и передал меня японцам. Те зачем-то возили меня по Сахалину, уговаривали написать обращение к русским морякам, обещали большие деньги, кормили, даже женщин… — Максаков запнулся, — подсовывали. Да наших сволочей… ну, предателей, уговаривать подсылали. А когда наотрез отказался… пообещали расстрелять. Но не успели.
— Зальца? — фамилия показалась мне знакомой.
— Барон Зальца… — напомнил Стерлигов. — Он уже у нас в плену. Вместе с остальными предателями.
— У вас? — кулаки моряка сжались.
— У вас появилась возможность поквитаться со своим обидчиком, Александр Николаевич, — я ободряюще улыбнулся мичману. — Ваша воинская специальность?
— Артиллерист.
— Ну что же, пока принимайте под командование обе трофейные пушки.
На лице Максакова проявилась растерянность.
— А в Россию вернуться? Я же моряк…
— Пока не получится, — мягко оборвал я его. — Дальше посмотрим. Не переживайте, ваш боевой путь на суше будет отражён пред вышестоящим начальством должным образом. Впрочем, можете попробовать переправиться в Россию самостоятельно, я не возражаю.
— Нет! Я с вами! — быстро заявил мичман.
Стерлигов ухмыльнулся в густые усы, но вовремя прикрылся кулаком.
— Вот и отлично, — я ободряюще хлопнул Максакова по плечу. — Сейчас вас обеспечат оружием и всем необходимым, после чего можете приступать к службе, а расчёты наберёте и обучите сами.
Освобождённые из плена солдаты, скажу прямо, не пылали особым желанием воевать дальше, но и не отказались. Казаки и моряки — вызвались сами. Боеспособные гражданские тоже, даже женщины. Что особо и неудивительно, после таких-то принятых от японцев мук.
Таким образом, наш отряд увеличился сразу на семьдесят человек. Правда истощённых узников ещё предстояло привести в порядок и откормить, но я особо не переживал по этому поводу. Откормим, никуда не денутся, главное — живые.
Пока осматривал тюрьму, Лука привел семь пленных японских солдат, частью из уцелевших патрулей, частью квартировавших в поселке, попытавшихся просочиться из Тымово в сторону Дербинского. Еще троих сородичей они притащили на руках, в совершенно жутком состоянии, словно их переехал паровоз.
Лука со смущением пояснил.
— Чутка японов мы постреляли, когда они тикали, а те, кого не побили, сдалѝся, значитца. А потом удумали бузу учинить, кинулись тишком, чтобы сбежать. Ну… — великан смущённо потупился. — Я и приложил маленько.
— Чем, бревном?
— Зачем, бревном, Християныч? — Мудищев пожал плечами и показал мне кулак размером со средний арбуз.
— Молодец, выношу личную благодарность! — я торжественно пожал Луке руку. — Пока будь при мне, а там посмотрим.
Великан торжествующе покосился на Тайто. Мол, смотри, как меня хвалят. Но айн особо не впечатлился и принялся бурно рассказывать Луке, как пулял из пушки по казарме.
Ну что тут скажешь? Сущие дети, еще бы пиписьками померялись. Хотя, да, у айна в этом деле шансов вообще нет.
После доклада о потерях настроение вообще ушло на дно. Погибло вместе с Фролом пятеро бойцов, ещё четверо были в тяжёлом состоянии, а сравнительно легко раненых вообще насчитали человек двадцать. Да, понятно, что по соотношению с японцами — это мизер, но бойцов у меня пока всего раз и обчёлся. Каждый на вес золота.
К этому времени к посёлку сплавился остальной караван. Баб я сразу обязал ставить жиденькое варево, чтобы накормить освобождённых узников, ну а Майя, по своему обыкновению, начала с того, что потребовала помещение под операционную и горячую воду.
Со мной она вела себя очень сдержанно, можно даже сказать — сухо. На её лице читалось, что именно я виноват в таком количестве раненых и убитых. Да уж… хотя, в чём-то она права.
Но Мадина, прежде чем сестра её уволокла с собой помогать, с совершенно загадочным видом успела сунуть мне клочок бумаги.
В котором было написано торопливым, но разборчивым почерком:
«Она очень переживала за тебя, даже плакала и тайком молилась Уастырджи (по-вашему — он Святой Георгий), чтобы уберёг тебя. А мне грозила ухи оборвать, если тебе расскажу. Не рассказывай, пожалуйста, куда я без ухов?..»
Я едва не расхохотался и торжественно вслух пообещал.
— Действительно, без ухов никуда. Обещаю, не расскажу!
— Уши? — очень некстати рядом нарисовался Стерлигов. — Вы собрались резать кому-то уши, Александр Христианович? Я давно хотел по этому поводу поговорить с вами.
— Слушаю вас, Борис Львович. — Я решил не объясняться с капитаном по поводу чьих-либо ушей.
— Я всё понимаю, — начал капитан. — У самого руки чешутся утворить что-то жуткое с макаками, но это, мягко говоря, совершенно неправильно.
— Почему?
— Вы документируете злодеяния японцев, для того чтобы явить миру их неслыханную и преступную жестокость, — менторским тоном заявил Стерлигов. — Что, как раз, совершенно правильно. Но дело в том, что японцы могут сыграть с вами в ту же игру и предъявить уже примеры вашего зверства. Причём сделают это первыми, так как возможностей у них гораздо больше. Что полностью нивелирует наши доказательства.
— Пожалуй вы правы… — честно говоря, я даже не подумал о таком варианте развития событий. — Но нам негде содержать пленных и тем более нечем их кормить.
— Нет, они должны понести кару за свои злодеяния, но… — продолжил Стерлигов. — Но более… как бы это сказать, цивилизованными способами. Расстрел или виселица подойдёт, к примеру. И еще… — голос капитана напрягся. — Прекратите публично резать наших… предателей. Вы же совершаете прямое воинское преступление. Не дай бог, дойдёт до верхов. Вам что, опять на каторгу хочется? Заслуги не помогут, сразу говорю.
Я невольно вспылил.
— Так что, отпускать их?
— Ни в коем случае, — Стерлигов покачал головой. — Признаю, мы находимся в очень сложном положении. У нас нет возможности представить в ближайшее время предателей пред глазами правосудия. Самим его чинить тоже неразумно, уж поверьте, наши крючкотворы… в общем, сами понимаете. Пожалуй, сделаем так… я тщательно задокументирую факты измены, ну а потом… — капитан жёстко ухмыльнулся. — Иуды покончат с собой. А мы поспособствуем, чтобы у них появилось к тому горячее желание. И написать покаянную предсмертную записку тоже. Что скажете, Александр Христианович?
— Я подумаю…
Настроение опять ухнуло вниз. Кровь и преисподняя, а я уже собрался отдать команду тесать колья, чтобы поудобней устроить на них японских макак и этих продажных сук.
Но, как ни крути, капитан прав. То ли дело в родном Средневековье. Заслужил — получи. А когда караешь, прекрасно знаешь, что тебя тоже не пощадят. И никто и никому ничего не предъявляет, ибо всё в порядке вещей. Твою же мать. Но буду думать, так легко эти бляди всё равно не отделаются. Гм-м, родное Средневековье? Ну да… ясное же дело…
Сплюнув, я пошел заниматься трофеями. Народ вооружать и кормить надо. Такая орава быстро все наши запасы уничтожит.
Но не успел завершить мысль, как Серьга подвёл ко мне мужиковатую бабу, в намотанном на лицо драном платке, из-под которого выглядывали только глаза.
— Вашбродь… — унтер хихикнул. — Тут вона какое дело? Без вас не разобраться.
— Чего? — огрызнулся я. — Жениться собрался? Благословляю…
— Упаси господь!!! — Серьга истово перекрестился. — Да не то! Тут другое, сия девица утверждает, что она вовсе не девица… Ну… не в том смысле, а в другом…
— Щас сопатку сворочу! Ушёл отсюда… — гаркнула вдруг «девица» командирским басом. — Я сам представлюсь!
Унтер от неожиданности даже шарахнулся в сторону.
Баба удовлетворённо хмыкнула и требовательно поинтересовалась у меня.