За двое суток мы прошли всего полтора десятка верст и почти полностью выбились из сил, но, к счастью, на оставшемся отрезке пути до Малого Тымово, Пиленга наконец угомонилась и получилось немного отдохнуть.
Вечером, когда оставалась всего полторы версты до посёлка, караван причалил к берегу. Наспех обсушившись у костерка, мы похлебали ушицы из кеты, слегка сдобренной крупой, после чего я устроил военный совет.
К слову, моё лидерство в военных вопросах никто не собирался оспаривать, Собакин, тот вообще, как-то сразу признал во мне своего кумира и даже начал во многом копировать, а капитан Стерлигов, оказался достаточно умным для того, чтобы сразу понять, что мешать не стоит. За ополченцев я не говорю, да и кадровые солдаты качать права не собирались. Все они, как один, добровольно согласились воевать дальше, а это уже о чём-то говорит.
Как выразился унтер Семен Потапыч Серьга, основательный и красномордый мужик с бравыми усиками а-ля кайзер Вилли:
— Солдатская доля такая, вашбродье, помереть, когда прикажут, опять же, за правое дело, святое, можно сказать, тока обидно будет, если без толку сгинем. Ты ужо постарайся, чтобы толк вышел, а мы подсобим чем сможем. Ты боженькой в темечко целованный, тебе и рулить, а то, что каторжанин бывший, так я всякого навидался, уж поверь, иной варнак поболе человек, чем какая-нить морда при погонах.
А вообще, послужившие вволю солдатики, со временем обретают интуитивное чутьё, с кем из начальства можно голову сложить не за понюшку табаку, а с кем ещё пожить. В этом я убедился, ещё когда шастал по Европе в банде рутьеров…
Твою же мать… опять выскочило… Боль Христова! Нет, чтобы вывалить всё и сразу, так выдаёт по чайной ложке. Рутьеры, рутьеры… Кто такие и какого хрена они шастали по Европе, бог весть. Но не суть.
В наличии шестьдесят два ствола — сорок два солдата, шестнадцать ополченцев, ну и я с Собакиным, Стерлиговым и Лукой. Хотя вру, пяток гражданских придётся оставить с караваном — тут остаются только бабы, старики и дети. Сгинем мы — сгинут и они, а так остаётся шанс дойти до места.
Ну и айны, правда в моей команде их осталось вполовину меньше: Тайто и ещё трое. Остальные перестали высказывать особенное желание воевать с косоглазыми. Староста успел развить контрпропаганду и опять загнал их под своё влияние. Вот же мудило бородатое…
Итого получается шестьдесят бойцов — вполне достаточно, для того чтобы кошмарить японские гарнизоны.
С вооружением более-менее прилично — вместо берданок я выдал ополченцам Арисаки. С патронами тоже нормально, японских вдоволь, а к мосинским трёхлинейкам поменьше, но тоже хватает. Ну и пулемёт, как главный и единственный резерв. Так сказать, последний довод королей. Или короля?
Диспозиция простая как пять копеек, надо постараться тихо снять посты, если таковые имеются, а затем застать японцев врасплох неожиданной атакой. Желательно с нескольких сторон.
До Тымово от Дербинского и Рыковского, где тоже расположены японские гарнизоны, идут сравнительно хорошие, как по Сахалинским меркам, дороги. Но от этих посёлков до Тымово добрых полтора десятка вёрст, то есть, если даже каким-то образом японцы умудрятся сообщить о нападении, помощь придёт не раньше, чем через десять-пятнадцать часов, к тому же ночью никто никуда не двинется, будут ждать утра.
То есть, мы прекрасно успеем сделать своё дело и смыться по реке.
— Господа офицеры, — я развернул карту. — Обсудим диспозицию. Павел Иванович, вы говорили, что в вашем отряде есть бывший приказчик из Тымово? Пригласите его к нам…
Через пару минут к костру прибежал совсем молодой парнишка, худенький, но жилистый, подвижный, со смышлёной живой рожицей.
— Фрол я! — солидно представился он, пригладив вихры на голове. — И Фрола сын. Семёновы мы отродясь были. Чего изволите, ваши благородия?
— Из Тымово ты?
— Нет, ваше благородие, из Верхней Армудани, а в Малом Тымово приказчиком служил, у купца Карлюкова Ивана Фомича, значитца. Оный из каторжников вышел, майданщиком[9] был, а как на свободу выкупился, дело своё открыл и трактир…
— Хорошо, рассказывай, что да как в поселке, а лучше нарисуй, — я вырвал из тетрадки лист и дал его парню вместе с карандашом.
— Дык… — приказчик нерешительно пожал плечами. — Я вроде малевать не обучен. Может написать, чего? Грамоте как раз учен.
— Вот так… — Стерлигов взял карандаш и начертил на бумаге квадратик. — Схематично. Квадратик — это дом, реку и дорогу — разными линиями. Как будто сверху на посёлок смотришь.
— А-а-а! — парнишка просиял. — Это можно-с…
— И рассказывай, — добавил я. — Связь, то есть телефонные линии к Дербинскому и Рыковскому есть?
— А как же, есть, но тока мы столбы повалили, перед тем как уходить… — приказчик, высунув от усердия язык, шустрил карандашом по бумаге.
Уж не знаю, умел Фрол рисовать или нет, но схематичный чертёж у него вышел просто замечательный — под стать любому чертежнику.
— Значитца, вот это острог… я литеру «О» для верности начертал. А тутай трактир… — гордо комментировал он, — значитца — литера «Т», а дорога — «Д». Японы? Ну, дык, при остроге казарма есть, тама они, ну и в трактире, но тама начальство, кто постарше значитца, квартирует. Апартаменты знатные Иван Фомич себе отгрохал, с печкой-голландкой и паровыми трубами. А можить кто и по хатам людским сидит… здеся и здеся, справные хаты, исправника и судебного, мудрёное такое фамилие… Я всё покажу, только меня не забудьте взять с собой…
— Молодец… — похвалил я парнишку. — А теперь посиди молча, где-то рядышком.
По итогам совещания, было решено заходить в Тымово двумя отрядами с разных сторон. Первый, который возглавил я, со стороны дороги, а второй, под командованием Собакина — ударит с реки, но только после того, как мы ввяжемся в схватку и отвлечём на себя японцев, чтобы те не помешали беспрепятственно десантироваться. В мой отряд вошло треть личного состава, в отряд Собакина остальные. Ополченцев я распределил поровну в оба подразделения.
Стерлигов шёл со мной, а Луку с гочкисом, я отрядил подпоручику, чтобы они сразу после десантирования перерезали дорогу на Дербинское. На случай, если туда наладятся отступать японцы.
За прошедшее время, я более-менее освоил французскую трещотку, попутно натаскал великана. Пулемётчиком, конечно, он не стал, но стрелять и перезаряжаться уже сподобился. Мог даже устранить осечку, то есть вышибить патрон из патронника затвором. А вот с практической стрельбой у нас вышло очень скромно, выпустили всего пару кассет. Впрочем, в бою учатся быстрее, а Лука сообразительный малый.
Сразу после совещания принялись собираться.
Арисака, шестьдесят патронов к ней в подсумках, маузер с четырьмя обоймами, нож и индейский топор — свой набор оружия я менять не стал. Так и подмывало взять с собой шашку, но слегка поразмыслив, я её оставил. До Тымово ещё пилить и пилить, а по лесу с саблей особо не побегаешь. И ещё сигнальный пистолет английского производства — он достался мне трофеем со старшего лейтенанта Кабо да его же ручной офицерский фонарик. Гранат бы ещё хотя бы пару штук, но таковых у японцев обнаружено не было. Да и в русскую армию они только-только начали поступать. Так что придётся обойтись.
Ровно в десять вечера шесть лодок бесшумно отошли от берега. К счастью, река на этом участке вела себя смирно, да и луна на небе светила в полную силу, правда риск напороться на камень или топляк всё равно оставался нешуточным. Чёрт бы подрал, эти грёбаные сахалинские водные артерии. Но, как ни странно, вода действовала на меня умиротворяюще, как только отчалили, как сразу нахлынуло очередное видение.
Красивый трёхмачтовый старинный корабль, на мачте развивается алое полотнище с серпом и молотом на нём, на мостике стоит мужик в чёрном бархатном берете, чёрной воронёной кирасе и длинным узким мечом с причудливой гардой у пояса. Бородка, как у кардинала Ришелье, перья на берете развеваются, морда наглая, весь такой невообразимо брутальный. Пялится куда-то вперёд в длиннющую старинную подзорную трубу.
Я наблюдал картинку как будто со стороны, даже видел название корабля, выведенное красивой готической вязью — «Виктория».
Кавалер на мостике вдруг опустил трубу и азартно заорал на старо-французском:
— Все по местам, поднять брейд-вымпел! Абордажная партия товсь!!! Живо, живо, желудки… — а потом вдруг подпустил на чистом русском. — A vot hren tebe na worotnik Pauchya morda…
«Я что ли? — изумился я и сам же себе ответил: — Ну а кто ещё? Кавалер образца эдак четырнадцатого-пятнадцатого века, а шпрехает на современном великом и могучем. То есть, меня зафитилило сначала в Средневековье, а оттуда уже сюда? Етить… но кем я был изначально? Кто такой Паук? Почему на флаге серп и молот, а не герб какой? И, как, мать его ети, всё это случилось? Вопросы, вопросы, одни вопросы, мать их…
Лодка вдруг чиркнула скулой по притопленному валуну, я немедля вылетел в реальность и зашипел на гребцов:
— Утопить меня хотите? Запорю стервецов…
И поразился насколько одинаково с расфуфыренным средневековым кавалером прозвучала фраза.
К счастью, гребцы восприняли мои понукание как должное, а ещё через пару десятков минут Фрол горячо зашептал, тыкая рукой в скалу у берега.
— Тутой, тутой, вашбродие! Тутой причаливать надоть. Отсюда проведу, а остальные схоронятся, заливчик есть…
Уже на берегу, я сказал Собакину.
— Ну что, Павел Иванович, как услышите стрельбу, сплавляйтесь к посёлку. Дополнительно я выпущу ракету.
— Сделаю, Александр Христианович… — поручик чётко кивнул и улыбнулся. — Вы только для нас оставьте косоглазых.
— Постараюсь… — я хлопнул его по плечу и скомандовал. — Вперёд, Фрол, ты головным пойдёшь…
Дальше пошли по земле. Приказчик сразу вывел нас на хорошо натоптанную тропу и плутать не пришлось. Хотя один из солдат сразу распорол себе скулу сучком. А через пару сотен метров, вдруг сильно пахнуло мертвечиной. Человеческой мертвечиной, я этот запах ни с каким другим не спутаю. И тут же ветерок принёс довольное глухое порыкивание, чавканье и хруст.
Я было взялся по инерции за трофейный фонарик, но Игнат, один из ополченцев из Усть-Лужья, придержал мне руку.
— Видать японы набили в лесу местных, как у нас. Мишка харчуется, лучше обойтить, не мешать.
Пришлось шагать в обход, что заняло почти час.
Наконец, Фрол остановился:
— Вот здесь, вашбродь, — он ткнул рукой в темноту. — Тракт значитца. Ежели японы пост поставили, то только тутой. А до села уже недалече, крыши видать…
— Всем схорониться, ты за старшего… — я положил руку на плечо унтера Серьги. — Тайто, ты со своими со мной…
Действительно, через полсотни метров сквозь ветви замерцали сполохи костра. У костерка, возле дороги кружком сидели пятеро солдат и мирно переговаривались между собой. Больше никого рядом заметно не было.
«Совсем охренели, косоглазые… — невольно возмутился я. — Впрочем, чему удивляться. Боевые действия закончились, партизанской войны как таковой нет, да и не было вовсе. Все защитники Сахалина либо сдались или шатаются по тайге, в надежде выбраться на материк. А о наших художествах, скорее всего, японцы ещё не знают. Да и оккупационный контингент косоглазых собран в своей доброй половине не из строевых частей, уже повоевавших с нашими, а из резервных частей, ещё не нюхавших пороха. Ну да ладно, мы этот момент сейчас поправим…»
И отмахнул рукой Тайто.
Айны сразу же скрылись в зарослях.
Томительно потянулось время.
Я уже стал материться про себя, но вдруг, сидевший ко мне спиной солдат молча опрокинулся в костер со стрелой в затылке, другие заполошно вскочили, но тут же попадали. Ещё один шустро рванул по дороге к посёлку, но уже через несколько метров кубарем полетел на землю — луки айнов разили без промаха.
Двух раненых без затей прирезали, трупы быстро оттащили в кусты, после чего Куси сходил за остальными, мы разделились на три группы и вошли в посёлок.
Усть-Лужье как вымерло, стояла мёртвая тишина, правда, откуда-то из центра доносился невнятный шум. Но уже через пару минут, стало ясно, что это горланит патефон.
— Тама трактир… — подсказал Фрол. — Патефона Фомича, горластая зараза…
Растянувшись цепочкой, мы проскользнули огородами ещё пару сотен метров. На фоне чёрного неба появился купол церквушки, но японцев всё ещё не было видно. Ни в одном из домов окна не светились, даже собаки молчали.
«Куда соваться, пока непонятно… — подумал я. — Разве что накрыть трактир. Если играет патефон, значит гуляют. Если гуляют — значит командный состав. Так… по этой улочке до упора, а там посмотрим…»
Отдал команду затаиться, сам выдвинулся немного вперёд, но только высунул голову из-за забора, как приметил вывернувшийся из переулка в полусотне метров от меня японский патруль. Три солдата топали по улице в рядок, держа свои винтовки на ремнях.
Возможности отдать команду айнам работать луками уже не было, я слегка поколебался, стянул с себя маузер, положил на землю винтовку, скинул портупею, а томагавк подцепил позади за воротник клинком, после чего вывалился из кустов и потопал к японцам, старательно изображая бухого вдрызг гуляку.
Побаивался, что пальнут сразу, без предупреждения, но японцы только вскинули винтовки и отдали какой-то приказ, наверное, подойти, или остановиться, увы, не знаю.
«Поди разбери вас, макаки…» — ругнулся я, сделал вид, что положил руки на затылок, при этом взялся за древко топора и послушно потопал к патрулю, ещё больше раскачиваясь и через шаг спотыкаясь.
Ожидал чего угодно, что будут обыскивать, либо пинать, но, один из японцев, после того как подошёл вплотную, без разговоров ткнул в меня в живот штыком.
Увернулся чудом, помогло, что в этот момент в очередной раз покачнулся.
Коротко блеснула сталь в мертвенно бледном свете луны. Мордатый японец ухватился обеими руками за шею и, булькая словно индюк, упал на колени.
Я присел и в прыжке рубанул по второму. Третий попытался заслониться винтовкой, но я уже закружился, цепанул его клинком под сгиб колена, а потом, еще раз переступив, коротко и мощно всадил томагавк между лопаток.
Глухо хрустнуло, солдат всхлипнул и как куль повалился на землю…
Вечером, когда оставалась всего полторы версты до посёлка, караван причалил к берегу. Наспех обсушившись у костерка, мы похлебали ушицы из кеты, слегка сдобренной крупой, после чего я устроил военный совет.
К слову, моё лидерство в военных вопросах никто не собирался оспаривать, Собакин, тот вообще, как-то сразу признал во мне своего кумира и даже начал во многом копировать, а капитан Стерлигов, оказался достаточно умным для того, чтобы сразу понять, что мешать не стоит. За ополченцев я не говорю, да и кадровые солдаты качать права не собирались. Все они, как один, добровольно согласились воевать дальше, а это уже о чём-то говорит.
Как выразился унтер Семен Потапыч Серьга, основательный и красномордый мужик с бравыми усиками а-ля кайзер Вилли:
— Солдатская доля такая, вашбродье, помереть, когда прикажут, опять же, за правое дело, святое, можно сказать, тока обидно будет, если без толку сгинем. Ты ужо постарайся, чтобы толк вышел, а мы подсобим чем сможем. Ты боженькой в темечко целованный, тебе и рулить, а то, что каторжанин бывший, так я всякого навидался, уж поверь, иной варнак поболе человек, чем какая-нить морда при погонах.
А вообще, послужившие вволю солдатики, со временем обретают интуитивное чутьё, с кем из начальства можно голову сложить не за понюшку табаку, а с кем ещё пожить. В этом я убедился, ещё когда шастал по Европе в банде рутьеров…
Твою же мать… опять выскочило… Боль Христова! Нет, чтобы вывалить всё и сразу, так выдаёт по чайной ложке. Рутьеры, рутьеры… Кто такие и какого хрена они шастали по Европе, бог весть. Но не суть.
В наличии шестьдесят два ствола — сорок два солдата, шестнадцать ополченцев, ну и я с Собакиным, Стерлиговым и Лукой. Хотя вру, пяток гражданских придётся оставить с караваном — тут остаются только бабы, старики и дети. Сгинем мы — сгинут и они, а так остаётся шанс дойти до места.
Ну и айны, правда в моей команде их осталось вполовину меньше: Тайто и ещё трое. Остальные перестали высказывать особенное желание воевать с косоглазыми. Староста успел развить контрпропаганду и опять загнал их под своё влияние. Вот же мудило бородатое…
Итого получается шестьдесят бойцов — вполне достаточно, для того чтобы кошмарить японские гарнизоны.
С вооружением более-менее прилично — вместо берданок я выдал ополченцам Арисаки. С патронами тоже нормально, японских вдоволь, а к мосинским трёхлинейкам поменьше, но тоже хватает. Ну и пулемёт, как главный и единственный резерв. Так сказать, последний довод королей. Или короля?
Диспозиция простая как пять копеек, надо постараться тихо снять посты, если таковые имеются, а затем застать японцев врасплох неожиданной атакой. Желательно с нескольких сторон.
До Тымово от Дербинского и Рыковского, где тоже расположены японские гарнизоны, идут сравнительно хорошие, как по Сахалинским меркам, дороги. Но от этих посёлков до Тымово добрых полтора десятка вёрст, то есть, если даже каким-то образом японцы умудрятся сообщить о нападении, помощь придёт не раньше, чем через десять-пятнадцать часов, к тому же ночью никто никуда не двинется, будут ждать утра.
То есть, мы прекрасно успеем сделать своё дело и смыться по реке.
— Господа офицеры, — я развернул карту. — Обсудим диспозицию. Павел Иванович, вы говорили, что в вашем отряде есть бывший приказчик из Тымово? Пригласите его к нам…
Через пару минут к костру прибежал совсем молодой парнишка, худенький, но жилистый, подвижный, со смышлёной живой рожицей.
— Фрол я! — солидно представился он, пригладив вихры на голове. — И Фрола сын. Семёновы мы отродясь были. Чего изволите, ваши благородия?
— Из Тымово ты?
— Нет, ваше благородие, из Верхней Армудани, а в Малом Тымово приказчиком служил, у купца Карлюкова Ивана Фомича, значитца. Оный из каторжников вышел, майданщиком[9] был, а как на свободу выкупился, дело своё открыл и трактир…
— Хорошо, рассказывай, что да как в поселке, а лучше нарисуй, — я вырвал из тетрадки лист и дал его парню вместе с карандашом.
— Дык… — приказчик нерешительно пожал плечами. — Я вроде малевать не обучен. Может написать, чего? Грамоте как раз учен.
— Вот так… — Стерлигов взял карандаш и начертил на бумаге квадратик. — Схематично. Квадратик — это дом, реку и дорогу — разными линиями. Как будто сверху на посёлок смотришь.
— А-а-а! — парнишка просиял. — Это можно-с…
— И рассказывай, — добавил я. — Связь, то есть телефонные линии к Дербинскому и Рыковскому есть?
— А как же, есть, но тока мы столбы повалили, перед тем как уходить… — приказчик, высунув от усердия язык, шустрил карандашом по бумаге.
Уж не знаю, умел Фрол рисовать или нет, но схематичный чертёж у него вышел просто замечательный — под стать любому чертежнику.
— Значитца, вот это острог… я литеру «О» для верности начертал. А тутай трактир… — гордо комментировал он, — значитца — литера «Т», а дорога — «Д». Японы? Ну, дык, при остроге казарма есть, тама они, ну и в трактире, но тама начальство, кто постарше значитца, квартирует. Апартаменты знатные Иван Фомич себе отгрохал, с печкой-голландкой и паровыми трубами. А можить кто и по хатам людским сидит… здеся и здеся, справные хаты, исправника и судебного, мудрёное такое фамилие… Я всё покажу, только меня не забудьте взять с собой…
— Молодец… — похвалил я парнишку. — А теперь посиди молча, где-то рядышком.
По итогам совещания, было решено заходить в Тымово двумя отрядами с разных сторон. Первый, который возглавил я, со стороны дороги, а второй, под командованием Собакина — ударит с реки, но только после того, как мы ввяжемся в схватку и отвлечём на себя японцев, чтобы те не помешали беспрепятственно десантироваться. В мой отряд вошло треть личного состава, в отряд Собакина остальные. Ополченцев я распределил поровну в оба подразделения.
Стерлигов шёл со мной, а Луку с гочкисом, я отрядил подпоручику, чтобы они сразу после десантирования перерезали дорогу на Дербинское. На случай, если туда наладятся отступать японцы.
За прошедшее время, я более-менее освоил французскую трещотку, попутно натаскал великана. Пулемётчиком, конечно, он не стал, но стрелять и перезаряжаться уже сподобился. Мог даже устранить осечку, то есть вышибить патрон из патронника затвором. А вот с практической стрельбой у нас вышло очень скромно, выпустили всего пару кассет. Впрочем, в бою учатся быстрее, а Лука сообразительный малый.
Сразу после совещания принялись собираться.
Арисака, шестьдесят патронов к ней в подсумках, маузер с четырьмя обоймами, нож и индейский топор — свой набор оружия я менять не стал. Так и подмывало взять с собой шашку, но слегка поразмыслив, я её оставил. До Тымово ещё пилить и пилить, а по лесу с саблей особо не побегаешь. И ещё сигнальный пистолет английского производства — он достался мне трофеем со старшего лейтенанта Кабо да его же ручной офицерский фонарик. Гранат бы ещё хотя бы пару штук, но таковых у японцев обнаружено не было. Да и в русскую армию они только-только начали поступать. Так что придётся обойтись.
Ровно в десять вечера шесть лодок бесшумно отошли от берега. К счастью, река на этом участке вела себя смирно, да и луна на небе светила в полную силу, правда риск напороться на камень или топляк всё равно оставался нешуточным. Чёрт бы подрал, эти грёбаные сахалинские водные артерии. Но, как ни странно, вода действовала на меня умиротворяюще, как только отчалили, как сразу нахлынуло очередное видение.
Красивый трёхмачтовый старинный корабль, на мачте развивается алое полотнище с серпом и молотом на нём, на мостике стоит мужик в чёрном бархатном берете, чёрной воронёной кирасе и длинным узким мечом с причудливой гардой у пояса. Бородка, как у кардинала Ришелье, перья на берете развеваются, морда наглая, весь такой невообразимо брутальный. Пялится куда-то вперёд в длиннющую старинную подзорную трубу.
Я наблюдал картинку как будто со стороны, даже видел название корабля, выведенное красивой готической вязью — «Виктория».
Кавалер на мостике вдруг опустил трубу и азартно заорал на старо-французском:
— Все по местам, поднять брейд-вымпел! Абордажная партия товсь!!! Живо, живо, желудки… — а потом вдруг подпустил на чистом русском. — A vot hren tebe na worotnik Pauchya morda…
«Я что ли? — изумился я и сам же себе ответил: — Ну а кто ещё? Кавалер образца эдак четырнадцатого-пятнадцатого века, а шпрехает на современном великом и могучем. То есть, меня зафитилило сначала в Средневековье, а оттуда уже сюда? Етить… но кем я был изначально? Кто такой Паук? Почему на флаге серп и молот, а не герб какой? И, как, мать его ети, всё это случилось? Вопросы, вопросы, одни вопросы, мать их…
Лодка вдруг чиркнула скулой по притопленному валуну, я немедля вылетел в реальность и зашипел на гребцов:
— Утопить меня хотите? Запорю стервецов…
И поразился насколько одинаково с расфуфыренным средневековым кавалером прозвучала фраза.
К счастью, гребцы восприняли мои понукание как должное, а ещё через пару десятков минут Фрол горячо зашептал, тыкая рукой в скалу у берега.
— Тутой, тутой, вашбродие! Тутой причаливать надоть. Отсюда проведу, а остальные схоронятся, заливчик есть…
Уже на берегу, я сказал Собакину.
— Ну что, Павел Иванович, как услышите стрельбу, сплавляйтесь к посёлку. Дополнительно я выпущу ракету.
— Сделаю, Александр Христианович… — поручик чётко кивнул и улыбнулся. — Вы только для нас оставьте косоглазых.
— Постараюсь… — я хлопнул его по плечу и скомандовал. — Вперёд, Фрол, ты головным пойдёшь…
Дальше пошли по земле. Приказчик сразу вывел нас на хорошо натоптанную тропу и плутать не пришлось. Хотя один из солдат сразу распорол себе скулу сучком. А через пару сотен метров, вдруг сильно пахнуло мертвечиной. Человеческой мертвечиной, я этот запах ни с каким другим не спутаю. И тут же ветерок принёс довольное глухое порыкивание, чавканье и хруст.
Я было взялся по инерции за трофейный фонарик, но Игнат, один из ополченцев из Усть-Лужья, придержал мне руку.
— Видать японы набили в лесу местных, как у нас. Мишка харчуется, лучше обойтить, не мешать.
Пришлось шагать в обход, что заняло почти час.
Наконец, Фрол остановился:
— Вот здесь, вашбродь, — он ткнул рукой в темноту. — Тракт значитца. Ежели японы пост поставили, то только тутой. А до села уже недалече, крыши видать…
— Всем схорониться, ты за старшего… — я положил руку на плечо унтера Серьги. — Тайто, ты со своими со мной…
Действительно, через полсотни метров сквозь ветви замерцали сполохи костра. У костерка, возле дороги кружком сидели пятеро солдат и мирно переговаривались между собой. Больше никого рядом заметно не было.
«Совсем охренели, косоглазые… — невольно возмутился я. — Впрочем, чему удивляться. Боевые действия закончились, партизанской войны как таковой нет, да и не было вовсе. Все защитники Сахалина либо сдались или шатаются по тайге, в надежде выбраться на материк. А о наших художествах, скорее всего, японцы ещё не знают. Да и оккупационный контингент косоглазых собран в своей доброй половине не из строевых частей, уже повоевавших с нашими, а из резервных частей, ещё не нюхавших пороха. Ну да ладно, мы этот момент сейчас поправим…»
И отмахнул рукой Тайто.
Айны сразу же скрылись в зарослях.
Томительно потянулось время.
Я уже стал материться про себя, но вдруг, сидевший ко мне спиной солдат молча опрокинулся в костер со стрелой в затылке, другие заполошно вскочили, но тут же попадали. Ещё один шустро рванул по дороге к посёлку, но уже через несколько метров кубарем полетел на землю — луки айнов разили без промаха.
Двух раненых без затей прирезали, трупы быстро оттащили в кусты, после чего Куси сходил за остальными, мы разделились на три группы и вошли в посёлок.
Усть-Лужье как вымерло, стояла мёртвая тишина, правда, откуда-то из центра доносился невнятный шум. Но уже через пару минут, стало ясно, что это горланит патефон.
— Тама трактир… — подсказал Фрол. — Патефона Фомича, горластая зараза…
Растянувшись цепочкой, мы проскользнули огородами ещё пару сотен метров. На фоне чёрного неба появился купол церквушки, но японцев всё ещё не было видно. Ни в одном из домов окна не светились, даже собаки молчали.
«Куда соваться, пока непонятно… — подумал я. — Разве что накрыть трактир. Если играет патефон, значит гуляют. Если гуляют — значит командный состав. Так… по этой улочке до упора, а там посмотрим…»
Отдал команду затаиться, сам выдвинулся немного вперёд, но только высунул голову из-за забора, как приметил вывернувшийся из переулка в полусотне метров от меня японский патруль. Три солдата топали по улице в рядок, держа свои винтовки на ремнях.
Возможности отдать команду айнам работать луками уже не было, я слегка поколебался, стянул с себя маузер, положил на землю винтовку, скинул портупею, а томагавк подцепил позади за воротник клинком, после чего вывалился из кустов и потопал к японцам, старательно изображая бухого вдрызг гуляку.
Побаивался, что пальнут сразу, без предупреждения, но японцы только вскинули винтовки и отдали какой-то приказ, наверное, подойти, или остановиться, увы, не знаю.
«Поди разбери вас, макаки…» — ругнулся я, сделал вид, что положил руки на затылок, при этом взялся за древко топора и послушно потопал к патрулю, ещё больше раскачиваясь и через шаг спотыкаясь.
Ожидал чего угодно, что будут обыскивать, либо пинать, но, один из японцев, после того как подошёл вплотную, без разговоров ткнул в меня в живот штыком.
Увернулся чудом, помогло, что в этот момент в очередной раз покачнулся.
Коротко блеснула сталь в мертвенно бледном свете луны. Мордатый японец ухватился обеими руками за шею и, булькая словно индюк, упал на колени.
Я присел и в прыжке рубанул по второму. Третий попытался заслониться винтовкой, но я уже закружился, цепанул его клинком под сгиб колена, а потом, еще раз переступив, коротко и мощно всадил томагавк между лопаток.
Глухо хрустнуло, солдат всхлипнул и как куль повалился на землю…