— Отец? — вскинулся айн. Он всё это время не отходил от меня ни на шаг, а неимоверно гордился тому, что его допустили за общий стол.

— Давай сюда японца… — приказал, а сам вслух подумал. — Толкового палача бы, да где его возьмёшь? Фомич, организуй, пожалуйста, жаровню с углями и кочергу…

Пред глазами пронеслось очередное видение. Сводчатое мрачное помещение, с закопчённым потолком, множество разных приспособлений, своим зловещим видом, прямо намекающих для чего они предназначены. И запах… запах страдания и крови…

— Зачем палача? — возмущенно вскинулся Собакин. — Вы что, Александр Христианович, собрались пытать пленного?

— Если придётся, — спокойно ответил я.

— Но это возмутительно! — ощетинился подпоручик. — Если требует ситуация — расстреляйте! Но…

— А как мы вытащим из него сведения? — в свою очередь поинтересовался я. — Добром он ничего не скажет. А смерть… думаю, смерти он не боится — понимает, что для него она лучший выход.

Собакин нахмурился.

— Слышите Павел Иванович… — я показал на отворенное окошко. — Это плачут женщины. Они оплакивают не только погибших в бою мужей. Вы стали бы пытать, насиловать, сжигать мирных жителей? — и строго прикрикнул. — Отвечать!

— Нет, конечно! — возмущенно вскинулся подпоручик. — Что вы такое говорите?

— А старший лейтенант Императорской армии Ясухиро Кабо, делал это своими руками. Вы же сами видели в лесу мёртвых жителей. Как нам поступить? Можно расстрелять, но тогда он ничего не поймёт, вдобавок мы лишимся ценных разведанных.

— Делайте что хотите… — недовольно буркнул подпоручик, а потом с надеждой поинтересовался у меня: — А может приказать его… просто выпороть плетьми? Ну… или шомпола, на крайний случай. Жечь раскалённым железом — это какая-то средневековая дикость…

— Хорошая идея. Вы мне все больше нравитесь, Павел Иванович.





Глава 9




Лейтенант подозрительно зыркнул на Луку, потом увидел Собакина и с облегчением воскликнул:

— Ну, наконец! Наконец, офицер! Почему я должен общаться с какими-то разбойниками? Вот только… — он поморщился, — мне кажется, подпоручик, что вы не уделяете своему внешнему виду должного внимания…

— Что-о-о? — Собакин изумленно вытаращил глаза на японца.

— Вы что, не понимаете своего собственного языка? — глумливо улыбнулся лейтенант.

— Ах ты, сука… — подпоручик взмыл с табурета и ловко заехал японцу в челюсть.

Тот с грохотом улетел в угол и плаксиво заблажил.

— Да как вы смеете?!! Я офицер!..

— Да я тебя…

Я кивнул Луке и тот аккуратно оттащил подпоручика от японца.

— Павел Иванович, в самом деле…

— А чего он… — Собакин попытался вырваться из объятий великана, но быстро сдался. — Ты смотри, падла какая. Да я таких… вертел на…

— Павел Иванович…

— Всё-всё… — обиженно пробурчал Собакин, — делайте с ним что хотите…

— Поднимите, господина лейтенанта.

Лука с айном взгромоздили японца на табурет, Мудищев заботливо поправил ему воротник, зачем-то погладил по голове и ласково улыбнулся. Правда от этой улыбки лейтенанта аж передёрнуло.

— Итак, господин Кабо, вернёмся к нашему разговору. Допущенные вами зверства к мирному населению мы опустим и сосредоточимся на другом — сейчас меня интересует расположение японских частей в этом районе, их количественный и качественный состав.

— Я вам всё уже сказал! — надменно обронил японец. — Вы не имеете права требовать от меня сведения, представляющие собой военную тайну. Немедленно передайте меня японскому командованию и можете рассчитывать на снисхождение.

— Ваше решение окончательное? — скорбно вздохнул я.

— Да!

— В таком случае, мы будем вынуждены применить к вам методы допроса третей степени.


— Это какие? — насторожился лейтенант.

— Пытки, — спокойно ответил я и кивнул Мудищеву — Можешь начинать.

Великан вышел из горницы, но уже через пару минут вернулся…

Вот честно, мне пришлось довольно долго уговаривать Луку принять палаческий образ. Громила, несмотря на свою жуткую внешность, неожиданно оказался абсолютно мирным и добрым человеком. При этом глубоко верующим. Он долго отказывался, конфузился, апеллировал к Святому писанию и согласился только на условии, что сам никого пытать не будет, а только прикинется катом. Я потом спрашивал Собакина, как Мудищев себя показал в бою — но тот уверил меня в беззаветной храбрости великана. Ситуацию окончательно прояснил сам Лука, объяснив, что защищать свою землю от врагов — это одно, а измываться над «рабами божьими», хотя бы и нехристями — совсем другое.

Вот такой парадокс образовался. Но не суть.

Полностью заросший густой шерстью громадный торс, широченные плечи, бугрящиеся жуткими мускулами руки, длиной едва ли не до колен, кожаный, заляпанный пятнами, мясницкий фартук на отвислом пузе — из Луки вышел заправский палач. Ему не хватало для завершенного образа только красного остроконечного колпака с прорезями, но таковой мы просто не смогли найти.

Так вот, Мудищев вошёл и начал аккуратно раскладывать на лавке разный плотницкий инструмент, позаимствованный на время у Фомича: всякие пилы, стамески, клещи, буравчики и топоры. А Тайто, этим временем, выполняя обязанности подручного главката, пристраивал в жаровню с углями вертела, кочерги и прочие железяки.

Ну а мы с Собакиным изображали статистов, пропуская по стопочке и неспешно закусывая.

— Вы меня не запугаете!!! — нервно выкрикнул старший лейтенант, не отрывая глаз от «палаческого» инструмента.

Я равнодушно пожал плечами.

— И не собираюсь, господин Кабо.

На самом деле, пытки не вызывали у меня никаких моральных препон, особенно на фоне того, что успели натворить в деревне японцы. Меня больше беспокоило упорство самого лейтенанта. Как уже говорил, Лука наотрез отказался тиранить японца, Тайто тоже не высказал особенного желания, ну а мне самому, роль палача не приличествовала, тем более, в присутствии подпоручика. Одно дело полевой экспресс-допрос, когда того требует оперативная ситуация, а другое… ну вы понимаете. И вообще, благородному сословию не приличествует мараться.

Хотя, на крайний случай, оставался ещё один кадровый резерв — Фомич — старикан сам высказал горячее желание.

Когда закончились приготовления, я обратился к лейтенанту.

— Господин Кабо, у нас очень мало времени. Ваше слово?

Лейтенант гордо вздёрнул нос, я уже приготовился отдать команду приступать, но японец очень неожиданно заявил:

— Вы меня вынуждаете. Я подчинюсь вашим преступным требованиям, но только с условием, что мне сохранят жизнь!

Собакин презрительно сплюнул.

— Жидковат оказался, засранец.

Я помедлил и уверенно пообещал.

— Хорошо, в таком случае, вас не расстреляют.

По лицу японца пробежало облегчение, и он нагло потребовал.

— Пусть офицер подтвердит ваше обещание!

Подпоручик глянул на меня и нехотя тоже продублировал мои слова.

В этот момент с треском распахнулась дверь и в горницу влетела Майя.

Девушка равнодушно мазнула взглядом по японцу и палаческому антуражу, после чего категорически потребовала:

— Мне надо помещение под операционную и много горячей воды. Быстро!

Собакин как пружина слетел с табурета и, браво щелкнув каблуками, отрапортовал:

— Подпоручик Собакин! К вашим услугам. Я немедля распоряжусь!

Но Майя, даже не удостоив его взглядом, круто развернулась и ушла.

Подпоручик сконфузился и опять сел. Я про себя ухмыльнулся и приказал старику.

— Фомич, поступаешь в распоряжение господина доктора. Вперёд…

На допросе нет смысла останавливаться — старший лейтенант всё выложил как на духу. Я даже разочаровался — думал, что дети страны восходящего солнца — суровые, несгибаемые фаталисты — а тут такой афронт. Впрочем, по паре случаев судить нельзя. В любом стаде есть паршивая овца.

Отмена пытки тоже разочаровала, ненависть и злость рвались наружу, но взамен я приготовил этой сволочи уж вовсе незавидную участь.

Следом за японцем притащили отечественного «иуду» — для подтверждений показаний лейтенанта. Но этот, ссыльный поляк, Генрих Качинський, оказался не в пример упорней и мужественней: стойко терпел оплеухи и брызгая слюной рассказывал, как он ненавидит русских и Россию. Впрочем, отрезанного уха хватило, и он тоже принялся заливаться, как соловей.

А вот следующий, щуплый и невзрачный японский солдатик в звании готё, то есть ефрейтора — наотрез отказался говорить, не помогли даже раскалённые клещи. Вообще. Вот и думай…

На нём я перестал заниматься допросами. Все что хотел — уже узнал, к тому же, даже несмотря на загадочное средневековое нутро, мучительство ради мучительства меня не совершенно не привлекает.