Я облегчённо выдохнул.
— На чём вешать есть?
Тайто показал намотанную на пояс грубую верёвку из размочаленного лыка.
— Всегда есть.
— Хорошо, — палец показал на трупы. — Вперёд. Всех развесить.
— Зачем, отец? — озадачился бородач. — Тогда япона знать, что айна их убивать. Оставить так, зверь кушать, никто не найдёт.
— Это ваша земля, а японцы пришли сюда как воры! — выйдя из себя, заорал я на мужика. — Пусть знают, что в лесу их ждёт только смерть. Пусть дрожат и боятся каждой тени! Вашу доброту они принимают за слабость. Выполнять!!! Иначе заставлю жрать потроха косоглазых.
Возражений не последовало, айны расторопно приступили к выполнению приказа. Скоро все деревья вокруг нас стали похожи на жуткие виселицы, на которых вниз головой висели мёртвые тела с выпущенными кишками.
Офицерика… а офицерика повесили последним.
В его ранце, я обнаружил мешочек с женскими украшениями, на которых виднелись следы засохшей крови. То есть, их либо снимали уже с мёртвых, либо срезали с живых.
Так что повис он далеко не сразу. И ещё до того, как стал трупом.
— Уже мёртвый, говоришь? — я приподнял обухом томагавка безвольно опустившуюся голову.
— У-у-у-ии… — надрывно завыл японец, хлопая веками на пустых глазницах и пуская кровавые пузыри распухшими, потрескавшимися губами.
— Живой что ли? Ну тогда живи… — и кивнул айнам.
Офицера потащили за ногу к дереву, а я неожиданно почувствовал на спине взгляд и резко развернулся, вскидывая маузер.
Но тут же опустил оружие, разглядев в огромных лопухах лошадиную морду.
— Сдаваться пришла? Ну, иди сюда…
Лошадка фыркнула, медленно ступая мохнатыми ногами, подошла ко мне и доверчиво положила голову на плечо.
— Хорошая, хорошая… — я ласково потрепал её по крупу. — Бедолага, натерпелась видать. Ну ничего, не бойсь, не обижу…
По своему виду лошадка, а точнее кобылка, не была строевой, видимо японцы реквизировали животину у какого-то местного жителя.
Невысокая, но крепкая, мохнатая как медведь, она сразу пришлась мне по душе. Слегка подумав, назвал ее Бабочкой. Почему так? Мне показалось, что когда-то у меня уже была кобыла, которую звали Папильоной, что по-французски означает тоже Бабочка. Но как не старался, ничего похожего в памяти штабс-капитана не нашёл. Опять вывихи подсознания? Чёрт, так и рехнуться недолго.
Назад возвращался верхом. До предела нагруженные добычей, но абсолютно счастливые айны топали следом.
Сам не блистал настроением, но грустным точно не был. Начало положено. И путь я выбрал совершенно правильный. К чему он приведёт — бог весть. Но останавливаться я не собираюсь. Карафуто, говорите? Хрен вам на воротник, а не Карафуто. Сахалином был — Сахалином и останется. По крайней мере, пока я живой.
Добравшись до заимки, забрал содержимое сундука, частью нагрузив личный состав, а частью навьючив лошадку. Бабочка сердито зафыркала, но дополнительный груз потащила без особых усилий.
К вечеру мы уже были у Пиленги.
Первой к нам выскочила Мадина, с разбега прыгнула мне на руки и крепко прижалась к груди. Послышались сдавленные рыдания.
— Ну что ты, не надо… — я взлохматил ей волосы и повернулся к кобылке, которую вел на поводу. — Знакомься — это Бабочка. Бабочка — это Мадина.
Кобыла фыркнула и немедленно ткнулась сухими шершавыми губами в щеку девочки. Мадина последний раз всхлипнула и громко рассмеялась.
А я краем глаза заметил Майю.
Девушка не отрывала от нас глаз и счастливо улыбалась. Впервые, за всё время нашего знакомства.
Но заметив мой взгляд, тут же согнала улыбку с лица.
Н-да…
Глава 6
— Однажды к людям приехать повозка. Ей править очень чёрный-чёрный человек… — Тайто сделал страшные глаза, — а в самой повозке стоять клетка с белым-белым, пушистый медвежонка. Медвежонка горько плакать, а чёрный человек весело смеяться… — айн отхлебнул из фляги саке, громко икнул и продолжил. — Люди стали спрашивай: что надо делать, чтобы ты отпустить медвежонка, а чёрный человек продолжал смеяться и говорить: надо чтобы кто-нибудь отдал свой глаза. Конечно, никто не хотел отдавать свой глаза и только одна девочка, ее звали Айна, согласиться. Чёрный человек опять страшно смеялся и исчезла, а девочка сразу стал слепым. Совсем слепым. Айна из страха заплакать, людь стала жалеть её, но никто не знать, как ей помогать, а потом все ушли и бросили девочка. Остался только пушистый белый медвежонка. Она дал Айне верёвочку и стал водить её по лесы и горы. А потом все смотреть, что они уже на небе. А в тех местах, где ходить медвежонок и девочка, стали жить добрые и сильные люди, которых звали айны. Так появился мой народ. Красиво, отец, правда?
Тайто опять приложился к фляге и с ожиданием уставился на меня.
— Красиво, — согласился я. — Очень даже…
Утром следующего дня, после нашего возвращения, мы снялись с лагеря и отправились по Пиленге в путь. Честно говоря, я ожидал что придётся плыть на корытцах типа каких-нибудь пирог из берёсты или каяков, обтянутых скоблёными звериными шкурами, но айны оказались неожиданно умелыми корабелами. Плавсредства представляли собой вполне добротные лодки-плоскодонки размером с немалый баркас, причём сшитые из досок. И даже под парусом, правда уж совсем примитивным, из двух жердей, между которыми был натянуто домотканое полотно из растительных волокон. Впрочем, паруса ещё ни разу не поднимали, так как идём вниз по течению. Айны неплохо справляются короткими широкими веслами
Места хватило для всех: и для нас, и для груза. А лошадок с оленями один из айнов повёл по суше, коротким ходом к месту слияния Пиленги с Большой Тымью. Обещал, что добёрется раньше нас.
Всю дорогу Тайто держался рядом со мной, не отходил ни на шаг: травил байки и донимал расспросами. Сначала это раздражало, но со временем парень пришёлся мне по душе, поэтому я не стал гнать его. Такой крепкий живчик, весёлый, добродушный и простой, тороватый и расторопный, правда не в меру разговорчивый. Впрочем, его болтливость тоже оказалась полезной, так как меня искренне интересовало всё о племени айнов. А ещё, парень мне кого-то очень напоминал своей искренностью и нехитрым лукавством, вот только кого, так и не вспомнилось.
Я зачерпнул ладонью воды из реки и напился, а потом провёл взглядом по берегу.
Густой частокол чахлых елей, на скрюченных ветвях висят пласты мха, всё серое, блёклое, даже несмотря на летнюю пору.
Да уж, местные пейзажи явно нельзя назвать приветливыми — мрачно до жути. Хотя мне уже стало нравиться, эдакий вариант сказочных дебрей: страшных, но донельзя живописных.
Опять же, гнус на воде почти не донимает, так что путешествие получается вполне комфортным.
На дне лодки вдруг забился громадный кижуч[7] — полным ходом пошёл нерест — и айны прямо на ходу, для пропитания в дороге набили острогами рыбы, которую лопали сырой, поливая каким-то мерзко смердевшим соусом из бамбуковых бутылочек. Я соус не рискнул пробовать, но рыбку трескал за милую душу, только слегка присыпал солью. Отличная еда, правда очень хочется чего-то поосновательней, к примеру, фаршированного перепелами оленьего окорока или пулярок в трюфелях или…
Н-да… опять плющить начало. Вот откуда оно берётся, если я тех трюфелей сроду не едал? Ну да ладно.
Но больше всего не хватает хорошей выпивки. Ладно с тем арманьяком, прицепился же, прости господи, тут даже обычного коньяка днем с огнём не найдёшь. Одно саке, мать его ети.
— Отец, вот говорить мне… — Тайто опять приспичило поболтать. — Ты ведь убивать япона, потому что они твой враг?
— Да, враги… — честно ответил я. — А хорошие враги — это мёртвые враги. Не убьёшь их — они заберут землю, твою жену, твой дом, а потом убьют тебя. По-другому не бывает, всегда так.
— Так, так… — одобрительно покивал айн. — Но к нам приходил один ваша…в такой длинный чёрный платья и длинный борода, как у нас, только совсем жидкий… — Тайто ухмыльнулся. — И говорил, если кто-то ударить тебя по щеке, надо подставить вторую. Тоже руса, как ты. Говорил, что так написано в очень умный главный книга. Почему ты так не делаешь?
Я невольно задумался. Уел, хренов бородач. Нашёл знатока. Ну и что ответить? Говорить, что тот священник порол чепуху — нельзя, айны относятся к русским очень доброжелательно, считают одним народом с собой. Даже несмотря на то, что местные власти повадились драть с них ясак, вопреки запрету чуть ли не с екатерининских времен.
— В главной книге много всего написано… — после недолгого раздумья ответил я. — Там есть ещё такие слова: око за око, зуб за зуб. Так что, каждый выбирает себе сам, как жить.
— Отец, ты выбрал правильно! — умудрёно и важно кивнул Тайто. — Глаза выбивать за глаза, зуба за зубы. Я тоже выбирать, как ты. Я теперь всё буду делать как ты!
— Почему ты называешь меня отцом?
— А кто ты? — искренне удивился айн. — Сильный, умный, учишь нас, защищаешь нас — конечно, отец.
Из зарослей папоротника на берегу вдруг высунулась лобастая медвежья башка. Тайто немедленно подорвался и почтительно поклонился косолапому. Точно так же поступили остальные айны.
«Странный народец… — подумал я. — Хотя… почему странный? Они поклоняются медведю, живому существу, понятному и осязаемому, а мы вообще непонятно кому…»
Некоторое время все молчали, а потом молчание нарушила Майя — она сидела вместе Мадиной напротив меня, посередине лодки. Сестра дремала у неё на плече, а сама Майя, что-то писала в толстой тетради.
— Айны удивительные люди, — тихо сказала девушка, отложив карандаш. — Они чистые и невинные, как младенцы. Живут в мире с собой и всем, что их окружает. Все обычные для нас пороки для них абсолютно чужды. Они даже просят прощения у диких зверей, после того как убьют их.
«Вот зачем они кланялись дохлым японцам… — я про себя ухмыльнулся. — Удобно; убил — попросил прощения — и всё, как с гуся вода. Ну и нахрена ты мне это рассказываешь?..»
— Но… — Майя запнулась. — Но каким-то странным образом они увидели в вас кумира. Хотя ничего необычного. Они как дети тянутся ко всему… всему неизведанному. Знаете, как они вас называют, Александр Христианович? Отцом-медведем. А медведь для них божество. И теперь я боюсь, что… что вы можете сделать из них нечто страшное… таких же зверей, как и мы…
Я сразу даже не нашёлся что сразу ответить.
— В нашем мире… — после долгой паузы выдавил из себя, — в нашем мире чистые и невинные долго не живут. Айны тоже исчезнут без следа, японцы их уничтожат. Просто растворят в себе. Но я не собираюсь из них кого-то там делать. Просто покажу дорогу, а выбирать будут они сами. И не беспокойтесь, не думаю, что айны пойдут за мной, они для этого… слишком невинны, как вы говорите.
— А вы Александр Христианович? Вы что дальше собрались делать? — Майя внимательно на меня посмотрела.
Я ответил не задумываясь.
— Это очень сложный и одновременно простой вопрос, Майя Александровна. Сейчас — защищать вас и себя любыми доступными способами. А дальше буду стараться сделать так, чтобы японцы никогда не почувствовали себя хозяевами на Сахалине. Как? Вот тут как раз начинается сложная часть ответа.
Майя просто кивнула и резко сменила тему разговора.
— Скоро по правому берегу покажется хутор тёти Стаси. Она там живёт с мужем и внучкой. Я хотела бы её проведать, да и Мадина будет очень рада. Станислава Казимировна и дядя Яцек удивительно добрые и приветливые люди. Она бывшие каторжане, политические.
— Не думаю…
— Скоро стемнеет, — мягко перебила меня Майя. — Всё равно на ночь надо останавливаться. К тому же, впереди перекат и придётся перетаскивать лодки.
Пришлось согласиться. Я бы всех этих удивительно приветливых и добрых людей, десятой дорогой обходил. Но остановиться придётся; чёрт бы побрал эту ночь, вместе с грёбаным перекатом и грёбаной речкой. Задолбался лодки по камням таскать, не река, а хренов ручей…
Тут проснулась Мадина, быстро перебралась ко мне, обняла и опять задремала. Злость сразу улетучилась.
Я осторожно погладил её по голове и подумал:
— На чём вешать есть?
Тайто показал намотанную на пояс грубую верёвку из размочаленного лыка.
— Всегда есть.
— Хорошо, — палец показал на трупы. — Вперёд. Всех развесить.
— Зачем, отец? — озадачился бородач. — Тогда япона знать, что айна их убивать. Оставить так, зверь кушать, никто не найдёт.
— Это ваша земля, а японцы пришли сюда как воры! — выйдя из себя, заорал я на мужика. — Пусть знают, что в лесу их ждёт только смерть. Пусть дрожат и боятся каждой тени! Вашу доброту они принимают за слабость. Выполнять!!! Иначе заставлю жрать потроха косоглазых.
Возражений не последовало, айны расторопно приступили к выполнению приказа. Скоро все деревья вокруг нас стали похожи на жуткие виселицы, на которых вниз головой висели мёртвые тела с выпущенными кишками.
Офицерика… а офицерика повесили последним.
В его ранце, я обнаружил мешочек с женскими украшениями, на которых виднелись следы засохшей крови. То есть, их либо снимали уже с мёртвых, либо срезали с живых.
Так что повис он далеко не сразу. И ещё до того, как стал трупом.
— Уже мёртвый, говоришь? — я приподнял обухом томагавка безвольно опустившуюся голову.
— У-у-у-ии… — надрывно завыл японец, хлопая веками на пустых глазницах и пуская кровавые пузыри распухшими, потрескавшимися губами.
— Живой что ли? Ну тогда живи… — и кивнул айнам.
Офицера потащили за ногу к дереву, а я неожиданно почувствовал на спине взгляд и резко развернулся, вскидывая маузер.
Но тут же опустил оружие, разглядев в огромных лопухах лошадиную морду.
— Сдаваться пришла? Ну, иди сюда…
Лошадка фыркнула, медленно ступая мохнатыми ногами, подошла ко мне и доверчиво положила голову на плечо.
— Хорошая, хорошая… — я ласково потрепал её по крупу. — Бедолага, натерпелась видать. Ну ничего, не бойсь, не обижу…
По своему виду лошадка, а точнее кобылка, не была строевой, видимо японцы реквизировали животину у какого-то местного жителя.
Невысокая, но крепкая, мохнатая как медведь, она сразу пришлась мне по душе. Слегка подумав, назвал ее Бабочкой. Почему так? Мне показалось, что когда-то у меня уже была кобыла, которую звали Папильоной, что по-французски означает тоже Бабочка. Но как не старался, ничего похожего в памяти штабс-капитана не нашёл. Опять вывихи подсознания? Чёрт, так и рехнуться недолго.
Назад возвращался верхом. До предела нагруженные добычей, но абсолютно счастливые айны топали следом.
Сам не блистал настроением, но грустным точно не был. Начало положено. И путь я выбрал совершенно правильный. К чему он приведёт — бог весть. Но останавливаться я не собираюсь. Карафуто, говорите? Хрен вам на воротник, а не Карафуто. Сахалином был — Сахалином и останется. По крайней мере, пока я живой.
Добравшись до заимки, забрал содержимое сундука, частью нагрузив личный состав, а частью навьючив лошадку. Бабочка сердито зафыркала, но дополнительный груз потащила без особых усилий.
К вечеру мы уже были у Пиленги.
Первой к нам выскочила Мадина, с разбега прыгнула мне на руки и крепко прижалась к груди. Послышались сдавленные рыдания.
— Ну что ты, не надо… — я взлохматил ей волосы и повернулся к кобылке, которую вел на поводу. — Знакомься — это Бабочка. Бабочка — это Мадина.
Кобыла фыркнула и немедленно ткнулась сухими шершавыми губами в щеку девочки. Мадина последний раз всхлипнула и громко рассмеялась.
А я краем глаза заметил Майю.
Девушка не отрывала от нас глаз и счастливо улыбалась. Впервые, за всё время нашего знакомства.
Но заметив мой взгляд, тут же согнала улыбку с лица.
Н-да…
Глава 6
— Однажды к людям приехать повозка. Ей править очень чёрный-чёрный человек… — Тайто сделал страшные глаза, — а в самой повозке стоять клетка с белым-белым, пушистый медвежонка. Медвежонка горько плакать, а чёрный человек весело смеяться… — айн отхлебнул из фляги саке, громко икнул и продолжил. — Люди стали спрашивай: что надо делать, чтобы ты отпустить медвежонка, а чёрный человек продолжал смеяться и говорить: надо чтобы кто-нибудь отдал свой глаза. Конечно, никто не хотел отдавать свой глаза и только одна девочка, ее звали Айна, согласиться. Чёрный человек опять страшно смеялся и исчезла, а девочка сразу стал слепым. Совсем слепым. Айна из страха заплакать, людь стала жалеть её, но никто не знать, как ей помогать, а потом все ушли и бросили девочка. Остался только пушистый белый медвежонка. Она дал Айне верёвочку и стал водить её по лесы и горы. А потом все смотреть, что они уже на небе. А в тех местах, где ходить медвежонок и девочка, стали жить добрые и сильные люди, которых звали айны. Так появился мой народ. Красиво, отец, правда?
Тайто опять приложился к фляге и с ожиданием уставился на меня.
— Красиво, — согласился я. — Очень даже…
Утром следующего дня, после нашего возвращения, мы снялись с лагеря и отправились по Пиленге в путь. Честно говоря, я ожидал что придётся плыть на корытцах типа каких-нибудь пирог из берёсты или каяков, обтянутых скоблёными звериными шкурами, но айны оказались неожиданно умелыми корабелами. Плавсредства представляли собой вполне добротные лодки-плоскодонки размером с немалый баркас, причём сшитые из досок. И даже под парусом, правда уж совсем примитивным, из двух жердей, между которыми был натянуто домотканое полотно из растительных волокон. Впрочем, паруса ещё ни разу не поднимали, так как идём вниз по течению. Айны неплохо справляются короткими широкими веслами
Места хватило для всех: и для нас, и для груза. А лошадок с оленями один из айнов повёл по суше, коротким ходом к месту слияния Пиленги с Большой Тымью. Обещал, что добёрется раньше нас.
Всю дорогу Тайто держался рядом со мной, не отходил ни на шаг: травил байки и донимал расспросами. Сначала это раздражало, но со временем парень пришёлся мне по душе, поэтому я не стал гнать его. Такой крепкий живчик, весёлый, добродушный и простой, тороватый и расторопный, правда не в меру разговорчивый. Впрочем, его болтливость тоже оказалась полезной, так как меня искренне интересовало всё о племени айнов. А ещё, парень мне кого-то очень напоминал своей искренностью и нехитрым лукавством, вот только кого, так и не вспомнилось.
Я зачерпнул ладонью воды из реки и напился, а потом провёл взглядом по берегу.
Густой частокол чахлых елей, на скрюченных ветвях висят пласты мха, всё серое, блёклое, даже несмотря на летнюю пору.
Да уж, местные пейзажи явно нельзя назвать приветливыми — мрачно до жути. Хотя мне уже стало нравиться, эдакий вариант сказочных дебрей: страшных, но донельзя живописных.
Опять же, гнус на воде почти не донимает, так что путешествие получается вполне комфортным.
На дне лодки вдруг забился громадный кижуч[7] — полным ходом пошёл нерест — и айны прямо на ходу, для пропитания в дороге набили острогами рыбы, которую лопали сырой, поливая каким-то мерзко смердевшим соусом из бамбуковых бутылочек. Я соус не рискнул пробовать, но рыбку трескал за милую душу, только слегка присыпал солью. Отличная еда, правда очень хочется чего-то поосновательней, к примеру, фаршированного перепелами оленьего окорока или пулярок в трюфелях или…
Н-да… опять плющить начало. Вот откуда оно берётся, если я тех трюфелей сроду не едал? Ну да ладно.
Но больше всего не хватает хорошей выпивки. Ладно с тем арманьяком, прицепился же, прости господи, тут даже обычного коньяка днем с огнём не найдёшь. Одно саке, мать его ети.
— Отец, вот говорить мне… — Тайто опять приспичило поболтать. — Ты ведь убивать япона, потому что они твой враг?
— Да, враги… — честно ответил я. — А хорошие враги — это мёртвые враги. Не убьёшь их — они заберут землю, твою жену, твой дом, а потом убьют тебя. По-другому не бывает, всегда так.
— Так, так… — одобрительно покивал айн. — Но к нам приходил один ваша…в такой длинный чёрный платья и длинный борода, как у нас, только совсем жидкий… — Тайто ухмыльнулся. — И говорил, если кто-то ударить тебя по щеке, надо подставить вторую. Тоже руса, как ты. Говорил, что так написано в очень умный главный книга. Почему ты так не делаешь?
Я невольно задумался. Уел, хренов бородач. Нашёл знатока. Ну и что ответить? Говорить, что тот священник порол чепуху — нельзя, айны относятся к русским очень доброжелательно, считают одним народом с собой. Даже несмотря на то, что местные власти повадились драть с них ясак, вопреки запрету чуть ли не с екатерининских времен.
— В главной книге много всего написано… — после недолгого раздумья ответил я. — Там есть ещё такие слова: око за око, зуб за зуб. Так что, каждый выбирает себе сам, как жить.
— Отец, ты выбрал правильно! — умудрёно и важно кивнул Тайто. — Глаза выбивать за глаза, зуба за зубы. Я тоже выбирать, как ты. Я теперь всё буду делать как ты!
— Почему ты называешь меня отцом?
— А кто ты? — искренне удивился айн. — Сильный, умный, учишь нас, защищаешь нас — конечно, отец.
Из зарослей папоротника на берегу вдруг высунулась лобастая медвежья башка. Тайто немедленно подорвался и почтительно поклонился косолапому. Точно так же поступили остальные айны.
«Странный народец… — подумал я. — Хотя… почему странный? Они поклоняются медведю, живому существу, понятному и осязаемому, а мы вообще непонятно кому…»
Некоторое время все молчали, а потом молчание нарушила Майя — она сидела вместе Мадиной напротив меня, посередине лодки. Сестра дремала у неё на плече, а сама Майя, что-то писала в толстой тетради.
— Айны удивительные люди, — тихо сказала девушка, отложив карандаш. — Они чистые и невинные, как младенцы. Живут в мире с собой и всем, что их окружает. Все обычные для нас пороки для них абсолютно чужды. Они даже просят прощения у диких зверей, после того как убьют их.
«Вот зачем они кланялись дохлым японцам… — я про себя ухмыльнулся. — Удобно; убил — попросил прощения — и всё, как с гуся вода. Ну и нахрена ты мне это рассказываешь?..»
— Но… — Майя запнулась. — Но каким-то странным образом они увидели в вас кумира. Хотя ничего необычного. Они как дети тянутся ко всему… всему неизведанному. Знаете, как они вас называют, Александр Христианович? Отцом-медведем. А медведь для них божество. И теперь я боюсь, что… что вы можете сделать из них нечто страшное… таких же зверей, как и мы…
Я сразу даже не нашёлся что сразу ответить.
— В нашем мире… — после долгой паузы выдавил из себя, — в нашем мире чистые и невинные долго не живут. Айны тоже исчезнут без следа, японцы их уничтожат. Просто растворят в себе. Но я не собираюсь из них кого-то там делать. Просто покажу дорогу, а выбирать будут они сами. И не беспокойтесь, не думаю, что айны пойдут за мной, они для этого… слишком невинны, как вы говорите.
— А вы Александр Христианович? Вы что дальше собрались делать? — Майя внимательно на меня посмотрела.
Я ответил не задумываясь.
— Это очень сложный и одновременно простой вопрос, Майя Александровна. Сейчас — защищать вас и себя любыми доступными способами. А дальше буду стараться сделать так, чтобы японцы никогда не почувствовали себя хозяевами на Сахалине. Как? Вот тут как раз начинается сложная часть ответа.
Майя просто кивнула и резко сменила тему разговора.
— Скоро по правому берегу покажется хутор тёти Стаси. Она там живёт с мужем и внучкой. Я хотела бы её проведать, да и Мадина будет очень рада. Станислава Казимировна и дядя Яцек удивительно добрые и приветливые люди. Она бывшие каторжане, политические.
— Не думаю…
— Скоро стемнеет, — мягко перебила меня Майя. — Всё равно на ночь надо останавливаться. К тому же, впереди перекат и придётся перетаскивать лодки.
Пришлось согласиться. Я бы всех этих удивительно приветливых и добрых людей, десятой дорогой обходил. Но остановиться придётся; чёрт бы побрал эту ночь, вместе с грёбаным перекатом и грёбаной речкой. Задолбался лодки по камням таскать, не река, а хренов ручей…
Тут проснулась Мадина, быстро перебралась ко мне, обняла и опять задремала. Злость сразу улетучилась.
Я осторожно погладил её по голове и подумал: