Обыкновенное бешенство наступает медленно, обычно через несколько недель. А эта штука, говорят, скручивает за минуты.

42 подтвержденных случая в Броктоне, 29 в Стоутоне, 19 в Эймсе.



Где слышал?



Какие симптомы??



Головные боли, симптомы как при гриппе, но потом становится намнооого хуже, человек сходит с ума, странно себя ведет, агрессивен, нападает на других, наступает капец, и вообще всем капец, потому что это ничем не лечится.



Неправда. Пост как раз о вакцине. Не надо пугать людей.



У нас ввели карантин. Прощайте все, рад был познакомиться.



Дерьмоооо!



Сестра сказала, что больницу самаритян в Броктоне закрывают. Полностью захвачена.



То есть как это захвачена?



Звонила своему педиатру, отвечает только автоответчик — езжайте типа к самаритянам. Как теперь быть??



Я живу по соседству, слышал пулеметную стрельбу.



И ты, конечно, знаешь, как стреляет пулемет?

они и так и так ничего не смогут сделать. пора прятаться в бункере, пока все не пройдет. люди быстро разбегутся.



Они не ведают, что творят. Какая жопа.



Надо держаться вместе и делиться информацией. Полезной информацией. Пожалуйста, никаких диких слухов, не надо употреблять слово «зомби» и тащить сюда всякое лажовое дерьмо.



Эти меры не помогут. Надо перебить всех животных, убить всех заразившихся. Жестоко, но если их все равно нельзя спасти, то лучше убить, пока мы все не заболели.



Окно туалета закрыто на задвижку. Белый навес над окном опущен, Натали не отводит от него глаз. Моча льется с шумом, и хотя Натали дома одна, ей неловко, что звук, не заглушаемый вентилятором, такой громкий.

АМ-радио потрескивает в динамике на кухонной стойке, как будто плохие прием и качество звука — специальный эффект из старой радиопостановки, призванный воссоздать ощущение массовой паники.

Одна из радиоведущих просит, чтобы жители не покидали дома, не занимали дороги, пользовались ими только в экстренном случае. Зачитывает короткий список убежищ и больниц внутри шоссейного кольца № 128 вокруг центра Бостона. Потом переходит к сообщениям о перебоях с электроэнергией. Ни слова от «Национальной энергосети» насчет причин или ожидаемой продолжительности отключений. «Национальной энергосети» и так не хватает персонала — компания из-за попытки лишить работников пенсий увязла в борьбе с профсоюзами против массовых увольнений электромонтеров и команд обслуживания. Еще один диктор строит домыслы на тему потенциальных временных отключений электроэнергии в районах, где люди не соблюдают карантин, а после наступления темноты — затемнение.

Пол поехал в супермаркет «Стар» в торговом центре «Вашингтон Плаза», до которого от их маленького трехкомнатного домика чуть больше мили. Решил купить радиоприемник на солнечном питании, всякой еды и мелочей. Нормы выдачи контролируют «Национальные энергосети».

Пайковые нормы! И это за пятнадцать дней до ожидаемой даты рождения ребенка. Совсем долбанулись!


На дворе хмурое, по-осеннему серое позднее утро. Скорее из суеверия, чем страха (так, по крайней мере, она себя убедила) Натали выключила в доме свет. Шторы на эркерном окне опущены, первый этаж превратился в холодную галактику голубых, зеленых и красных огоньков, отмечающих положение созвездий бытовой техники, прожорливых устройств и примочек.

Пятьдесят семь минут назад Пол прислал эсэмэску: он у самого входа в магазин, но батарея заряжена только на шесть процентов, поэтому он выключает мобильник, чтобы сберечь энергию для экстренных случаев или, если понадобится, узнать «пожелания» Натали (жуть момента подчеркнута взятием слова в кавычки) после того, как впустят в супермаркет. Муж упрямо гордится своей технобережливостью, не желает тратить ни цента на обновление старой-престарой модели телефона с треснувшим дисплеем и сроком действия батареи длиной с куцую жизнь мухи-однодневки. Натали клянет Пола и его телефон: «На хрен сдался твой долбаный сраный мобильник. Я имела в виду: побыстрее возвращайся домой, милый». На что Пол отвечает: «Чувак передо мной обоссался, а ему хоть бы что. Когда вырасту, хочу быть таким, как он. Ни в коем случае не приезжай сюда. Скоро вернусь. Люблю».

Натали прикрывает унитаз крышкой, не смывая воду — боится лишнего шума. Потом моет руки, вытирает их, отправляет новую эсэмэску: «Ты уже в магазине?» На экранчике толпятся пузыри диалогов повторных, оставленных без ответа сообщений.

Радиодиктор повторяет: если вас укусили или вы случайно прикоснулись к зараженной жидкости, немедленно отправляйтесь в ближайшую больницу.

Натали взвешивает: не поехать ли в супермаркет. Вдруг вид тридцатичетырехлетней беременной бабы, обкладывающей очередь матом, поможет Полу пройти в магазин прежде обоссаного чувака и побыстрее вернуться домой. Да где там. Она и раньше собиралась ехать с мужем, однако заранее знала: спина, ноги, суставы и все прочие предательские части тела не выдержат стояния в очереди целый час, а то и два.

Натали досадует на себя, думает, что вполне могла бы попеременно стоять в очереди и сидеть в машине. С другой стороны, кто знает, как далеко Пол припарковал машину? Поездка в осажденный толпой магазин длится уже третий час.

Она шлет новую эсэмэску: «Ты в магазине?»

Ребенок опять шевелится. Натали воображает, что таким образом плод переворачивается на удобный бочок. После каждого похода в туалет ребенок всегда толкает ножками или меняет положение. Идущее из глубокого нутра ощущение остается загадочным, ободряющим и трогательным, как в первый день, когда она почувствовала толчки маленьких рук и ног. Натали гладит себя по животу и шепчет: «Почему бы не послать сообщение с чужого телефона? Что толку беречь заряд, когда на дворе кризис, а я не могу до него дозвониться? Ну, чего молчишь? Скажи: ты охренительно права, мамочка. Нет, лучше не говори. Подожди пару лет».

Натали не выходит из дома четыре дня с тех пор, как ее работодатель, колледж «Стоунхилл», первым нарушил единый фронт других колледжей и закрыл общежития, учебные и административные здания как для учащихся, так и для персонала, всех отправив по домам. В тот день после обеда Натали расположилась за кухонным столом, отвечая на сообщения электронной почты из отдела развития и обзванивая выпускников, проживающих за пределами Новой Англии. Лишь четверо из двадцати семи опрошенных согласились сделать скромные пожертвования колледжу. Те, кто не повесил трубку сразу, допытывались, что творится в Массачусетсе.

Натали не решается расхаживать по первому этажу. Ступни отекли, хотя вчерашняя невероятная жара и влажность к утру улетучились. Все внутри и снаружи ее тела (спасибо, геморрой, но лучше без тебя) продолжает набухать или уже достигло степени максимальной опухлости. Натали наливает в кружку воды и садится на кухонный стул, сиденье и спинка которого обложены плоскими подушками — жалкой пародией на удобство.

Диктор зачитывает правовые акты штата Массачусетс относительно карантина и самоизоляции.

Со вздохом Натали распускает темно-русый хвост на затылке. Волосы еще не просохли после утреннего душа. Она заново собирает их в хвостик, стараясь не завязывать слишком туго. Втыкает телефон в розетку, хотя батарея почти полностью заряжена, после чего задирает длиннополую рубаху и сует руку под широкую резинку легинсов, чтобы почесать живот. Легинсы, пожалуй, можно снять совсем, дать коже подышать, но это потребует значительных усилий — надо встать, пройтись, нагнуться, снять. Все эти «надо» ей сейчас не одолеть.

Натали открывает в телефоне приложение-дневник «Voyager». Мысленно она произносит название на французский манер — «вояжёр». Так она называет Пола, когда хочет его подразнить. Приложение помогает вести дневник беременности. Оно автоматически синхронизирует ее записи, фотографии, видео- и аудио-файлы с личным хранилищем «Google Drive». Первые два триместра Натали пользовалась приложением каждый день, а то и по нескольку раз на день. Свои записи она расшаривала с другими мамами-дебютантками и однажды произвела в сетевой общине маленький фурор, разместив вместо фотографии растущего живота снимок собственных ног в сопровождении уморительной (как ей тогда показалось) шутки о том, как быстро растут близнецы. В третьем триместре Натали пользовалась прогой намного реже, записи по большей части скатились к нудному перечислению неудобств — саге о красных точках, как на картинах пуантилистов, высыпавших на лице и груди (включая изюминку — равнодушно-невозмутимое докторское «может быть, ничего страшного, а может быть, волчанка»), связанным с работой жалобам и унылым причитаниям, что беременность никогда не закончится. За последние десять суток она обновляла дневник всего пару раз.

Натали решает записать аудиосообщение, сделав его на время недоступным для тех, кто подписался на ее дневник в сети: «Bonjour, Voyageur. C’est moi[2]. Да-да. Остается пятнадцать дней — более или менее. Какой идиотский оборот. Попробуйте произнести фразу одним махом, и вы ничего не поймете: болеме, болеме. Сижу одна в темном доме. Физических неудобств — несть числа, но я о них пока не думаю, потому что мне жутко страшно. Хоть какая-то польза от страха. Не меняю легинсы уже пять суток. Мне их жаль. Они не заслужили такой участи. Надо бы включить свет. Или поднять шторы. Впустить в дом серость. Сама не знаю, почему я этого не делаю. Пол, ты задрал. Включи свой чертов…»

Телефон жужжит, поверх других пузырей с текстом появляется новый — от Пола. «Вышел, наконец. Узлы в машине. Буду дома в 5».

Натали подавляет в себе желание поднять на смех «узлы». Шутка и без того неуклюжа. Вместо этого пишет: «Ух ты! Поторопись. Спеши, но с оглядкой. Пжалста».

Она голосом отдает команду динамику уменьшить звук до минимума. Ей не хочется пропустить шум мотора прибывающей машины. Пустой дом производит типичные для пустого дома шорохи на частотах, созвучных игре воображения и кошмарным сценам. Сама Натали старается вести себя тихо, как мышь. Проверяет на телефоне новости в сетях и «Твиттере» — ничего хорошего. Возвращается в «Voyager» и добавляет небольшую импровизацию к любимой отцовской фразе «кто над чайником стоит, у того он не кипит».

Наконец сонную улицу оглашает знакомое покашливание мужниного автомобиля, машина, натужно пыхтя, объезжает вокруг забора. Зеленый «Форестер» с механической коробкой передач накрутил уже двадцать лет и 200 000 миль. Еще одна забавно-докучливая черта мужа, настаивающего на том, чтобы водить исключительно подержанные машины с механической коробкой передач, как если бы этим измерялось его собственное достоинство. Еще больше бесит, что он ни разу не умелец и не способен чинить машины сам, поэтому его тарантас частенько пропадает в автомастерской, из-за чего Натали приходится тратить лишнее время, подвозя Пола на вокзал и с вокзала.

Пока зеленое авто хрустко спускается по гравиевой дорожке, Натали с трудом принимает вертикальное положение. Она отсоединяет телефон от зарядки и прячет его в на удивление глубокий карман серой, расстегнутой на пупе толстовки с капюшоном. В другом кармане лежат ключи от ее собственной машины, которые она не выкладывала со времени закрытия колледжа.

Натали проходит в гостиную, ее шаги синхронны шагам Пола на гравии. Она сдерживает порыв окликнуть мужа. Зря он топает так громко, надо ходить осторожнее, на цыпочках. Пол выходит из-за машины с полными руками котомок (черт, действительно настоящие узлы). Дверь багажника хетчбэка открыта, лампа на потолке салона, напоминающая «эй, ты забыл закрыть дверь», источает ядовитый желтый свет. Натали еще раз взвешивает, не окликнуть ли мужа и не сказать ли ему, чтобы закрыл багажник.

Пол с потешной неуклюжестью пытается поднять щеколду на низенькой, до середины бедер калитке, не выронив мешки с продуктами. Да только он не пытается насмешить.

Натали выходит на забранную сеткой веранду и шепчет в окно: «Тебе помочь?» В ней борются два желания — смеяться как сумасшедшая и безутешно рыдать. Она открывает сетчатую дверь, гордясь тем, что отважилась высунуть нос в карантинное утро. На секунду воображение рисует невероятно счастливую, мирную жизнь в компании с их прекрасным озорным ребенком (он обязательно должен быть озорным), которая наступит через несколько лет, и приукрашенные рассказы о том, как они пережили эту ночь и все остальные ночи.

Натали возвращается в свой нынешний мир настороженности и подозрительной тишины. Беззащитная и уязвимая, она шокирована переполохом в микромире — своем и Пола, как и размахом кошмара в большом мире за порогом их дома.

Пол, бормоча, проталкивается через наполовину открытую, скрипучую калитку, она застревает в гравии (как всегда). Шаркает по бетонной дорожке. Натали не покидает веранду, держит дверь приоткрытой, пока муж не протискивается в нее плечом. Оба не знают, о чем говорить. Боятся сказать что-нибудь такое, что напугает их еще больше.

Пол вразвалку проходит на кухню, сбрасывает мешки на стол. Возвратившись в гостиную, преувеличенно тяжело дышит.

Натали, улыбаясь в темноте, заступает ему дорогу.

— Молодец, мой крепыш!

— Ни черта не видно. Давай откроем окна или зажжем свет?

— По радио говорили, яркий свет может привлечь внимание зараженных животных или людей.

— Да, но они имели в виду ночь.

— Я не хочу рисковать.

— Понял. Включи хотя бы на время, чтобы разложить продукты по местам.

Натали достает мобильник, включает приложение «фонарик» и светит мужу в лицо.

— Пусть глаза привыкнут.

Ей хотелось пошутить. Шутка не получилась.

— Спасибо. Уже лучше.

Муж протирает глаза, Натали наклоняется к нему для объятий и поцелуя в щеку. Она на два спорных сантиметра короче мужниных метра семидесяти пяти (он ошибочно утверждает, что семидесяти семи). До беременности их вес разнился всего на пару килограммов, весом они друг перед другом не хвастали.

Вместо того чтобы обнять жену, Пол прижимается колючей щекой к ее щеке.