Петр вынул из кармана, развернул и кинул в рот жвачку. Погуглил, открыл список артистов на сайте театра. Дарья Белова без грима была блеклой как моль. Круглые глаза, губы ниточкой – как будто фотовспышка сначала испугала ее, а потом Белова послала фотографа на три буквы. Но Вероника Вийт… «Красивая баба», – подумал Петр. И решил позволить себе человеческую слабость хотя бы в этой мелочи.

В жизни Вероника Вийт оказалась еще красивее.

Бессмысленно было окликать ее. Такую не пропустишь, с другой не спутаешь. «Даже слишком», поразился Петр. Красавица несла себя, мечтательно глядя вперед русалочьими глазами.

– Вероника, здравствуйте, – Петр сверкнул удостоверением. Та, не встречаясь с ним взглядом, прибавила шаг, вынося длинные тонкие ноги носками врозь. Прижала локтем объемистую сумку – а потом вообще застучала каблучками, перейдя на рысь:

– Да. А что такое? Поклонница? Какая поклонница? У меня много поклонниц… Не знаю, кто приходил… Кто-то. Наверное, кто-то приходил. Много кто приходит поддержать на спектакле… Нет, я не танцевала. Я заболела. Да, ну и что? Я часто выписываю пропуска своим поклонникам… Простите, у вас что-то срочное? Да, по делу, понимаю… Я очень спешу! Это важно? Оставьте свой телефон в режуправлении, я вам сама позвоню. У меня сейчас совсем нет времени.

Оставалась Белова.





13


Она не торопилась. Показала слишком широким и округлым жестом:

– Садитесь.

Сама села напротив, сложила руки на коленях, спина прямая. Ждет. Под ее серьезным, лишенным кокетства взглядом Петру стало не по себе.

– Послушайте, Дарья, – перешел сразу к делу он, – я ищу девушку.

Ни кивка, ни искры интереса. Ждет продолжения. Кажется, вот-вот спросит: на что жалуетесь?

– Она выглядит вот так.

Петр передал телефон. Белова протянула крупную костлявую кисть. Взяла, посмотрела на фотографию. Вернула телефон.

– Я ее не видела.

Бессмысленно переспрашивать. Сказано: не видела. Лицо как сейф. Петр впервые в своей практике почувствовал, что растерялся. Хотелось сказать: «Спасибо. Извините, что побеспокоил».

Может, и не врет. Она же в Москве от силы два дня. Она и в театре-то не всех еще знает. Сбежавшая красавица Вероника заинтересовала его куда больше. На ровном месте такие королевы не психуют. Все его ментовское нутро об этом вопило. Вот за эту ниточку надо тянуть… Он уже открыл рот, чтобы извиниться и уйти, как Белова сказала:

– Извините…

У них получилось почти хором. Белова опять умолкла: ждала, что он скажет. Он ничего не говорил, показывая, что тоже ждет – что скажет она. Тогда она заговорила:

– Я вышла из гримерки перед самым спектаклем. Прошла на сцену. Это был немного напряженный день, и я была немного занята.

– Я все понимаю, – Петр улыбнулся с видом заговорщика, даже подмигнул: – Москва, в сущности, поганый город. Но! Здесь живут хорошие люди. Я сам из Питера, я вас понимаю.

Белова вскинула на него глаза – большие и чуть выпуклые. Вкупе с длинными конечностями, словно скрепленными шарнирами в один сложный механизм, они придавали Беловой сходство с богомолом. Нелепая, какая-то стукнутая мешком, нескладная. Как она тут будет – среди всех этих московских пав? В этом торте? Захотелось ее подбодрить.

– Вы уже сняли себе квартиру?

– Скворцов мне купил, – просто объяснила она. Петр почувствовал, как под ним поехал стул, поехал пол. Нормальный такой сюрприз.

– Скворцов в смысле Борис Анатольевич?

Белова кивнула.

«Ну… Борис, – подумал Петр, и: – Бедная Верка». А какая же еще? Он попытался говорить так, как и следовало говорить с очередной любовницей шефа: доброжелательно, легко, оптимистично. Как ни в чем не бывало. Как с приятельницей. Рука в кармане нащупала телефон, прижала кнопку, выключая телефон.

– Ну, Борис Анатольевич поддержит!

Серые глаза опять вперились в него. Взгляд тяжелый и прозрачный.

– Да, он так и сказал.

Рука выскользнула, выронила телефон на пол, ковровое покрытие проглотило стук.

– Спасибо, что смогли со мной поговорить, Даша. Я понимаю, как трудно было вам найти время.

– Все в порядке, – проговорила Белова. – Если бы у меня не было времени, я бы так и сказала.

«Ну… Борис». Петр не знал даже, чему больше удивляется. Или это просто трофей тщеславия? Артистка, знаменитость, Большой балет.

На прощание она протянула ладонь. Петр пожал, ощутив, как в ней много костей. Как будто мнешь плавник.


Вышел, притворив за собой хорошо смазанную, ни звука не издавшую дверь.

– Пол-литра осталось. Возьмете?

– Что? – обернулся Петр. Женщина в куртке. Широкое лицо.

– Балерина заказала, а сама ушла, не предупредив.

Она отвернула край бумаги.

– Зернышко к зернышку.

В банке была черная икра.

– Отдам почти даром. Чисто чтоб домой назад не везти.

– В Астрахань? – догадался Петр. «Одной тайной в мире стало меньше». Свежая икра жирно блестела сквозь стекло. Но поддаться соблазну Петр не успел.

– Вот вы где, значит!

Женщину как сдуло.

Перед Петром встал разгневанный седеющий красавец с орлиным носом и в неплохом костюме. Барственную внешность князя гор портила только слишком напряженная спина: держался князь так, будто забыл вынуть из пиджака вешалку.

– А вы, собственно, кто? – парировал наскок горца Петр.

Тот надменно назвался. И опять Петр поразился обманчивости того, что успел здесь увидеть. Имя у кавказского князя оказалось самое русское: Аким Иванович. «Или в театре так всегда?» – подумал Петр: все не то, чем кажется, прямо как на Невском проспекте Гоголя.

– Я директор балета.

Босс, перевел Петр. Но не главный. И принял вид, подобающий для встречи мелкого администратора, пусть и с эффектной внешностью.

– А вы кто такой? Шастаете по театру, нервируете артистов.

«Информация поставлена здесь хорошо», – не без уважения подумал Петр: от сплетницы Маши по сарафанному радио сведения дошли до начальства в течение какого-нибудь… Он посмотрел на часы. От этой нелюбезности князь так и взвился на месте.

– Я ищу пропавшую девушку, – спокойно ответил Петр. Чужие истерики его не пугали. – Вам есть что рассказать?

Петр заметил в конце коридора двух добрых молодцев: «За холмом залегла конница». Аким Иванович, очевидно, побоялся мордобоя и пришел с подкреплением. Оно маячило поодаль, ожидая сигнала от босса.

– Нет здесь никакой девушки. Полиция установила. Что вы здесь вынюхиваете?

«Не дурак, – подумал Петр. – Даже, я бы сказал, слишком не дурак. Больно уж ход мысли… э-э-э… интересный. Только ли балетом занимается гражданин?»

А тот все наскакивал:

– Ваши документы можно посмотреть?

– Проедемте со мной. Там и поговорим. Документы разные посмотрим. И не только, – профессионально-хмурым тоном пообещал Петр. Он блефовал. Куда бы он потащил балетного директора Акима Ивановича? В офис «Росалмаза»? Но блеф сработал. Князь несколько придержал коней. Потребовал, но уже без былого напора:

– Покиньте театр немедленно.

– Я как раз собирался уходить.

Это, кстати, была правда.

– Я вас провожу, – напористо предложил Аким Иванович. И сделал жест – такой же округлый и широкий, как Белова, когда предлагала ему присесть: ладонь описала дугу, показав золотые запонки на манжете, остановилась, фиксируя позу, чтобы разглядели даже зрители третьего яруса. Это точно из какого-то балета, догадался Петр: Аким Иванович был бывшим танцовщиком.

– Сделайте любезность. Могу взять вас под руку.

Аким Иванович на это только фыркнул.

– И сразу мне звоните, если этот господин опять здесь появится, – грозно пообещал Аким Иванович охранникам в стеклянной будке. Но так, чтобы и Петр, потянувший тяжелую дверь, тоже слышал.

«Молодец – на овец», – определил Петр этот тип.

Выйдя, он поразился, что небо вверху еще светлое, что на дворе день. В театре казалось, что уже наступил вечер, что там всегда – вечер.

Петр нашел на парковке машину. За дворником трепетал листочек, оставленный парковщиком-инспектором. Штраф. Петр сунул его в карман.

– Вот блядь, – присел он. Вдоль всего корпуса тянулась царапина, оставленная ключом или отверткой, смотря что было при себе у завистливого и алчущего социальной справедливости прохожего. «Леха расстроится», – подумал Петр: водитель любил тачку, даром что был наемным ездоком. Называл Она. Теперь придется в автосервис. У бедра завибрировал телефон.

– Да, дорогая, – немедленно ответил Петр. – Я уже… Как это на полчаса?