Но этот мужчина был уже зашит, его кожа приобрела цвет, приближенный к зелено-черному. Из короткостриженой головы на них смотрели пустые глазницы. Они явно свидетельствовали о том, что тут поработали падальщики. Но не это имел в виду австриец. Рядом с плечом лежала рука. Искусственная правая рука. Протез.

– Подождите немного, – быстро сказал Хайссманн, когда Фредрик наклонился посмотреть. – Позвольте мне сначала перенести вас в то мгновение, когда была решена судьба этого несчастного человека.

Патологоанатом помедлил, словно обдумывал, с чего начать. Затем взялся за плечо умершего рукой в латексной перчатке и приподнял его. Их взору открылась рана рядом с плечевой костью. Глубокая, но диаметром не больше монеты в пять крон.

– Через сутки этот человек умрет. Мы находимся где-то снаружи, может быть, в подворотне его дома, может, на темной улице. Он пребывает в состоянии благодушия и не чувствует никакой опасности, когда тяжелый острый предмет настигает его сзади. Раздроблены два ребра, обломки костей протыкают правое легкое. Сраженный болью, он падает вперед. Нападающий заклеивает ему рот, связывает руки и ноги, швыряет жертву в багажник машины и исчезает.

Это была смоделированная версия Хайссманна. Теперь последовало объяснение.

– В плечевой ране мы находим фрагменты разного типа тканей. Орудие прошло сквозь несколько слоев одежды, в том числе верхней. Значит, он был на улице. На брюках пятна грязи на коленях от падения, на лице, запястьях и ногах – остатки скотча. Свитер в пятнах, как выяснилось позже, стеклоомывающей жидкости и машинного масла. Значит, он был в багажнике машины.

Хайссманн продолжил, подняв сжатую кисть руки однорукого. Провел пальцем по костяшкам, на них была содрана кожа.

– Пыль от грубого бетона. Таким заливают пол. Это повреждение схоже с раной на плече тем, что их поверхности были на одной стадии заживления. После того, как жертву похитили, ее поместили в подвал, – продолжил объяснять патологоанатом. – Куда столкнули с лестницы. Падая, он выставил руки вперед и поранился.

Хайссманн поднял руку, прежде чем Фредрик успел что-то сказать.

– Нет. Никакого гаража. Потому что крики, которые этот человек издавал, привлекли бы внимание.

Остатки скотча были не единственным, что эксперты нашли на лодыжках и запястьях убитого. На них присутствовали и глубокие порезы. Такие обычно бывают, когда человека связывают тонкой, прочной веревкой.

– Как бы то ни было, следы трения в ранах показывают, что он пытался высвободиться. Это должно было быть весьма болезненно. Но он пытался вырваться, потому что знал, что умрет.

Судмедэксперт разогнул пальцы трупа. Верхние фаланги на указательном и среднем пальцах были отрезаны. Из-под ногтей на оставшихся пальцах торчали острые деревянные занозы.

– Где-то там должно быть кресло с глубокими следами от ногтей на левом подлокотнике. В этом кресле сидел этот человек.

– Господи, – простонал Андреас. – Что, черт побери, он такое натворил? Чтобы заслужить это?

– Или что такое он мог знать? – отозвался Хайссманн. – Что за тайну у него пытались выведать такими пытками?

Алюминий задребезжал, когда он выпустил руку мертвеца.

– Очень многому учишься на этой работе, – продолжил патологоанатом. – Например, я постепенно становлюсь экспертом по пристрастиям падальщиков. Мелкие рыбешки любят мягкую плоть. Вгрызаются в двойные подбородки, подмышечные впадины, пенисы и половые губы. Бездомные собаки любят что-нибудь более жевательное. Например, локтевую кость. А крысы… знаете, за чем охотятся крысы?

Фредрик понятия не имел, но предполагал, что ответ кроется в пустых глазницах.

– Мы нашли труп крысы, который изжевали почти полностью ее же друзья. Мелкие чудовища не любят, когда врываются без очереди. У этого парня ничего не осталось от глаз. Но я кое-что нашел. Это следы ожогов. Вокруг глазниц. Полагаю, от окурков. Или просто от зажигалки. Ведь нынче больше никто не курит.

Андреас, стоящий поодаль, что-то забормотал.

– У него кровоподтеки по всему телу вследствие многочисленных ударов и пинков. Большой палец сломан. В обратную сторону. Мучения должны были быть непереносимыми. Но способ нанесения увечий, вся их систематичность в целом, затраченное время заставляют меня думать, что речь тут идет не о мести.

Он сжал пальцы и распрямил их, так что они захрустели.

– Причина смерти – сильный удар в область затылка. Тем же продолговатым предметом, каким нанесли рану в плечо. – Он пальцем провел по торчащим между остатками волос неровным краям пробитого черепа.

– Нож?

– Нет. Что-то более тяжелое и широкое. Опять же, сила и точность, которых требует такой удар, говорят о том, что несчастный должен был сидеть крепко связанным, когда его убивали. И да, никаких следов сексуального насилия.

– Это по крайней мере уже что-то, – пробормотал Андреас.

Фредрик подтолкнул протез латексной перчаткой. Он немного знал про такое, но этот был желтым, как воск, а пальцы похожи на пальцы куклы-манекена.

– Так как труп лежал и гнил довольно долго, это не очень хорошо видно. Но у погибшего есть ряд мелких шрамов на плече и груди. Такие шрамы остаются от выстрелов из дробовика. Но сам шрам от ампутации мастерски сделан. Значит, пуля не отстрелила руку, но ранение могло стать причиной ампутации.

Врач снова положил руки себе на голову.

Андреас кашлянул. Его голос был выше, чем обычно.

– Вот такие протезы. Их делают на заказ, не так ли? Тогда его руку можно попробовать отследить?

Доктор Хайссманн кивнул.

– Richtig.[4] Именно это я и хотел предложить. Ну и, конечно, мы работаем над анализом зубов. Но вы знаете, это занимает какое-то время.

– А руку? – спросил Фредрик. – Мы можем ее забрать с собой?

Конрад Хайссманн огляделся в поисках пакета.






Глава 12




На чашке, которая досталась Фредрику, остался ободок растворимого кофе. Жалюзи хлопали об оконные рамы в маленьком кабинете, но воздух внутри все равно был спертым.

– Мне жаль людей, которые испытывают чувство вины, – медленно произнес Фредрик.

– Тед Банди, – сказал полицейский психолог.

– Что?

– То, что вы только что сказали. Мне жаль людей, которые испытывают чувство вины. Эта цитата принадлежит серийному убийце Теду Банди.

– А, вот оно что. Понятия не имею, где услышал ее.

Фредрик пристально смотрел на одутловатого человека, восседавшего на стуле с другой стороны стеклянного стола. После визита к патологоанатому Фредрик больше всего хотел просто поехать домой. Но начальник Неме был непоколебим. Постоянные посещения психолога. Никаких хобби, включающих ножницы, бумагу или глаза. Три красных и одна блестящая кнопка образовали четырехугольник на стене за спиной мозгоправа.

– Вы сняли плакат с Хемингуэем?

– Люди жаловались.

Последний раз, когда Фредрик был тут, на стене висел плакат с американским писателем, держащим двуствольный дробовик.

– Вы упомянули вину, – сказал психолог.

Если и нужно жалеть людей, чувствующих вину, то первым должен быть сам Фредрик. Это же он был дома с Фрикком тем летним днем много лет назад. Это же он оставил сына, чтобы купить продукты в магазине за углом, пока малыш спал. И это он выбил дверь в панике, когда оттуда повалил дым, и выпрыгнул из горящей квартиры на третьем этаже с безжизненным свертком на руках. Он чувствовал свою вину за Фрикка. Он чувствовал вину за развалившийся брак, за свою неспособность заботиться о своих детях после пожара. Вину за то, что позволил чувству вины уничтожить ту жизнь, которую он мог бы прожить.

Были и другие слова. Стыд. Страх. Неполноценность. Бессилие. Эгоизм. Горе.

Психолог почесал двойной подбородок.

– Так это ваше объяснение? Травма тринадцатилетней давности, которая однажды просто вгрызлась в вас? Вы были пьяны, в кармане были таблетки, и вы решили покончить со всем этим? Типа been there, done that?[5]

Фредрик пожал плечами. Объяснение было столь же подходящим, как и любое другое.

Психолог кончиками пальцев потер лоб и провел ими вдоль пробора к макушке. Там он ухватил несколько тоненьких волосинок средней длины и стал теребить их.

В конце концов полицейский не выдержал тишины.

– Конечно, картина более сложная. Работа. Сожительство. Лекарства, которые я глотал весь последний год… – Он потер руками бедра. – Извините. Сижу тут и ною.

– Да, – ответил психолог. – Тут в полиции кофе такой дерьмовый, что я вынужден пить чай. А от чая у меня расстройство желудка. Зарплата смехотворная, и день за днем я должен слушать нытье взрослых людей, полицейских, сидящих на этом диване. Это недостатки моей работы.

Казалось, он уже хотел подняться. Но тут ему в голову пришла другая мысль, и стул вновь скрипнул, когда он вновь заерзал на нем.

– От этого нытья даже картина на стене осыпается. Знаете, как говорят на психфаке? Не давай советов, вот что они говорят. Помоги пациенту рассуждать, пока он сам не поймет, что для него лучше. Bullshit[6], вот что я скажу. Так что вот мой совет. Спой в хоре. Выгони сожительницу и переспи с женой шефа. Собери машину или свяжи свитер.

Психолог наклонился к столу и вынул чайный пакетик из чашки. Положил его на стеклянное блюдце так, что коричневая жидкость стекла через края.

– Совершенно неважно, что делать. Главное – чтобы это казалось осмысленным. Вы думали, те таблетки спасут вас? Нет уж, извините. Вы должны сделать это сами.

Фредрик фыркнул.

– Не очень-то это мне поможет. И что, ко мне вернется память?

– Скажете тоже, – хмыкнул психолог. – К некоторым память возвращается постепенно. К другим – может и никогда. Хотя и воспоминания вот здесь, – сказал он и толстым пальцем постучал по голове. – Мозг ничего не забывает. Вы сами это делаете.

Некоторое время он сидел и упивался собственной значимостью, прежде чем продолжить.

– Я бы посоветовал поискать отправные точки. Что-то из того вечера, что поможет открыть этот ящик. Может быть, запах. Звук, мелодия, например, или может быть картинка. Люди ведь беспрестанно фотографируют. Что-то в таком духе. Тогда может случиться, что туман рассеется.

– Спасибо, – произнес Фредрик и показал на стену за спиной психолога. – Вам надо что-то туда повесить. Или вытащить кнопки. Нехорошо выглядит.

Психолог пропустил это мимо ушей.

– Надо только по-настоящему захотеть вспомнить, – сказал он. – Мозг закрывается не без причины. Он умнее тебя.