Пока была жива Наталья Андреевна, у Китайгородцева ещё сохранялся шанс. Теперь уже не то. Не на кого рассчитывать. Что бы ни предпринял сейчас, поправить ничего уже нельзя.
Ты ничего не сможешь изменить.
* * *
Китайгородцев вёл машину и видел только небольшой участок шоссе перед собой — весь мир для него сейчас перестал существовать. Он очнулся, только завидев впереди знакомый силуэт монастыря. Повернул голову. Потёмкин сидел рядом с ним.
— Я уже как робот, — пробормотал Китайгородцев.
Он даже не заметил, как вернулся туда, где был сегодня ранним утром. Это его ужаснуло. Он заподозрил, что к нему вплотную подступило безумие, наступления которого он со страхом ожидал все последние дни.
— Я могу довезти вас до какой-либо станции, — предложил Китайгородцев.
— А вы? — спросил Потёмкин.
Китайгородцев пожал плечами.
— Не знаю, — сказал он. — Возможно, я останусь здесь. Заночую, если монахи не прогонят.
Он с тоской смотрел куда-то вдаль.
— Как думаете, что можно сделать? — спросил он внезапно.
Потёмкин понял, что это про завтрашний проклятый день.
— Возможно, что наши страхи преувеличены, — сказал он неуверенно.
Китайгородцев посмотрел на него тяжёлым взглядом и Потёмкин смешался, устыдившись собственного лукавства.
— Я тоже думаю, что ничего не сделаешь, — сказал Китайгородцев. — Остаётся ждать, чем всё закончится. Сейчас в деревне спросим, в какой стороне станция…
— Я никуда не поеду! — запаниковал Потёмкин.
— Почему? — спросил бесцветным голосом Китайгородцев.
— Останусь с вами.
— Со мной опасно. Мне сейчас лучше быть одному. Я ни с кем не выхожу на связь. У меня в багажнике лежит мобильник — я не то что им не пользуюсь, я даже батарею от него отсоединил.
— Зачем?
— Чтобы меня не вычислили. Не хочу, чтобы кто-то ещё был замаран. Или я сам разберусь с этой бедой, или в конце концов один буду отвечать за всё, что случится.
Хамза дал Китайгородцеву уйти, хотя уже понимал, что тот способен натворить бед и его надо было бы закрыть — для собственного спокойствия. Он дал Китайгородцеву шанс. Эти несколько дней, за которые ещё можно было разыскать Михаила и попытаться что-либо исправить. Откуда же Хамзе было знать, что исправить уже ничего нельзя. И теперь Китайгородцев не хотел никого в это дело впутывать.
— Я останусь, — сказал Потёмкин. — Рядом с вами страшно, это правда. Но одному ещё страшнее.
Не каждый готов переживать страх в одиночестве. Потёмкин вот не смог.
* * *
Издалека завидев кресты над куполами, Глеб остановил машину. Нина Петровна, которая сидела рядом, посмотрела вопросительно.
— Сейчас изучим обстановку, — сказал Глеб. — Я в последнее время очень осторожный.
Он невесело улыбнулся, таким образом напоминая, скольким опасностям подвергался в последние месяцы.
Вышел из машины, подошёл к «Жигулям», велел охранникам ехать в монастырь, дал чёткие инструкции, о чём именно там расспрашивать. Он не хотел, чтобы Нина Петровна всё это слышала.
* * *
Охранники уехали, прихватив с собой Шварца. Глеб и Нина Петровна остались наедине.
— Мне до сих пор не верится, что Стас хотел убить тебя, — сказала женщина.
— Я тоже был бы рад не верить в это, — поддакнул Глеб.
— Кто бы мог подумать!
— Ну, он всегда был странный, — осторожно напомнил Глеб. — Ты наверняка это помнишь.
— Да, выходки у него были… разные, — не сразу подобрала определение Нина Петровна.
— Не то слово! — уже увереннее сказал Глеб.
У него в запасе было, что рассказать.
— Представляешь, он построил под Москвой дом…
— Да, я в курсе.
— В таком, знаешь, стиле… Как будто там живет английский лорд. Дом новёхонький, а вид такой, словно ему уже пятьсот лет.
— Немалых денег, наверное, стоит сделать так.
Глеб это замечание пропустил мимо ушей, потому что он хотел говорить не о деньгах, а о странностях брата.
— И там, внутри, — сказал он, — Стас устроил картинную галерею. Ты бы видела! — он засмеялся желчно. — Сам Стас в таких нарядах… Ну, будто его рисовали те же пятьсот лет назад. И все прочие портреты в том же духе. Старинный род! Английские аристократы!
— Чудачество, конечно, — признала собеседница. — Но — безобидное.
— Если бы! Там же заикой можно стать! Он в одной комнате оборудовал как бы кабинет нашего покойного отца. И самого отца туда усадил. Из воска сделал. Заказал каким-то умельцам, те вылепили в натуральную величину, причём такую точную — с двух шагов не отличишь. Одел его в отцовскую одежду, этого воскового папку. Мне говорит — пойдём, у меня есть сюрприз. Я туда вошёл…
Глеб прикрыл глаза, показывая, как он ужаснулся.
— Представляешь? Я захожу, а там сидит отец!
Нина Петровна растерянно молчала.
— Я едва не умер, поверь мне, — сказал Глеб.
— Да, он со странностями, — пробормотала Нина Петровна. — Я и раньше это замечала, а сейчас, похоже, только усугубилось. Вот так: если долго не общаешься с человеком, потом, при встрече, можешь обнаружить, как он сильно изменился. Сам на себя не похож. Как будто другой человек.
Особенно, когда рядом нет тех, кто этого человека знал хорошо, вдруг подумал Глеб. Хорошо, когда один, как перст. Никого лишнего рядом. Все уже умерли.
* * *
Охранники вернулись через час. Машину поставили поодаль, как и велел им Глеб.
— Жди здесь, — сказал Глеб Нине Петровне. — Я пойду, узнаю, что они там накопали.
— Я пройдусь.
— Холодно, — сказал Глеб.
— Я недалеко. Надоело сидеть в машине.
Глеб пересел в «Жигули» к охранникам, не обращая внимания на закованного в наручники Шварца. Да Шварц и сам старался быть незаметным. Забился в угол.
— Здесь этот гад! — доложил охранник.
— Китайгородцев?! — обрадовался Глеб.
— Да.
Вот она, удача!
— А Михаил?!