Михаил топтался на месте в нерешительности. Китайгородцев взял в замок его шею и увлек за собой. Со стороны посмотришь — два подвыпивших приятеля. Только один одет, а другой почему-то гол по пояс.
— У меня тут есть пуховик, — сказал Китайгородцев. — Накинешь, чтобы без пневмонии обошлось.
Отпер багажник. А в следующий миг сгрёб Михаила в охапку, швырнул в багажник, как мешок с картошкой, и крышку багажника тут же захлопнул. Пока Михаил не пришёл в себя и не поднял шум, Китайгородцев успел его предупредить:
— Будешь лежать тихо — через минуту выпущу. Я только в дом загляну, обстановку сфотографирую — и сразу же к тебе, обещаю. Но если будешь мешать — вывезу в поле и оставлю на часок в багажнике. В воспитательных целях. Ты понял?
Молчание.
Китайгородцев направился к дому. Шёл и слушал — не закричит ли Михаил.
Не закричал.
* * *
В жарко натопленном доме паломники собирались к молитве. Китайгородцев шёл через комнаты, вглядываясь в заспанные лица. Если проходил мимо запертых дверей, вежливо стучал, заглядывал в комнату и извинялся. Открыл очередную дверь. Увидел Наталью Андреевну. Она была в неизменном чёрном платье и от себя прежней отличалась только тем, что волосы на голове у неё не были после ночи аккуратно уложены. Она тоже увидела Китайгородцева и замерла, но он уже не на неё смотрел, а на другого человека, который тоже был в этой комнате. Тот человек, услышав шум открываемой двери, обернулся. Измождённое лицо, по-стариковски седые волосы и безумный взгляд. В эти глаза Китайгородцев смотрел, не отрываясь, и очнулся он только тогда, когда проходивший мимо паломник его задел случайно. Китайгородцев встрепенулся и перевёл взгляд на Наталью Андреевну.
— Это Глеб? — спросил он.
У неё хватило сил только на то, чтобы кивнуть. Да и то с задержкой.
— Собирайтесь, — сказал Китайгородцев.
Похоже она была так измотана суетой и опасностями последних недель, что даже не спросила ни о чём. Одела сына. Он был неловок, как младенец. Собралась сама. Китайгородцев терпеливо ждал. Женщина, наконец, посмотрела на него вопросительно.
— Идёмте! — сказал Китайгородцев.
Он вывел их из дома, где никто ни о чём их не спросил, все были заняты своими утренними хлопотами. Усадил в машину. Потёмкин, увидев Глеба, первые мгновения не мог отвести от него взгляд, чутьём безошибочно уловив его непохожесть на нормальных людей. Китайгородцев сел за руль. Поехали. И только теперь Наталья Андреевна решилась спросить неуверенно:
— А где Миша?
— Сейчас вы увидите его, — успокоил Китайгородцев.
Он остановил машину, когда деревня скрылась из виду. Открыл багажник, где, сжавшись в комок, ожидал своей участи Михаил.
— Выходи!
Михаил самостоятельно выбрался из багажника. Китайгородцев отдал ему свою куртку.
— Оденься!
Для низкорослого Михаила куртка Китайгородцева была как пальто. Он запахнул полы. Продрог. Взглядом с Китайгородцевым старался не встречаться.
— Я всё знаю, — сказал ему Китайгородцев. — Про гипноз. Про то, что ты хочешь, чтобы я убил Стаса… И мне сейчас от тебя нужно только одно — чтобы ты меня освободил от этого. Чтобы отменил свое внушение. Чтобы я не рвался убить этого Стаса.
— Я не понимаю, — попробовал увильнуть Михаил. — Ты сам веришь в это?
Но посеять семена сомнения ему не удалось.
— Я видел, как бывает, — сказал Китайгородцев. — Как люди превращаются в роботов. А ещё в моей машине сидит гипнотизёр. Настоящий. Может, ты слышал такую фамилию: Потёмкин? Хочешь с ним поговорить? Он тебе расскажет, привиделось мне это, про убийство Стаса, или нет.
Михаил мрачно молчал.
— Ну?! — возвысил голос Китайгородцев.
— Так ты с ним договорись, — посоветовал собеседник, — с гипнотизёром этим. Если он умеет, пускай он тебя и приведёт в порядок.
Говорил вроде бы бесстрастно, но в голосе угадывалась издёвка. Понимал, наверное, что раз Китайгородцев не к Потёмкину за помощью обратился, а к нему, значит, без него не обойтись.
— Ты не шути! — посоветовал Китайгородцев, озлобляясь. — Размажу!
— Ты обратился не по адресу.
Тогда Китайгородцев взял его за ворот куртки.
— Я ничего не буду делать, — сказал Михаил с неожиданной твёрдостью. — Можешь меня убивать.
Китайгородцев, возможно, покалечил бы его, в такой он был ярости, но вдруг распахнулась дверца машины и Потёмкин сказал обеспокоенно:
— Женщине, кажется, с сердцем плохо!
* * *
В деревне не было врача. И в монастыре тоже. До ближайшего фельдшерского пункта, как сказали местные, километров двадцать пять. Китайгородцев гнал машину так, что в поворотах она уходила в занос, и каждый раз он чудом «ловил» её уже в последнее мгновение, у самой обочины.
Фельдшерский пункт в большом селе, куда они приехали, был закрыт. Ещё слишком рано. Отправились на поиски фельдшера. Нашли нужный дом, стучали в окна, пока там, внутри, не началось какое-то движение. Фельдшер вышел к ним заспанный, в накинутом на голое тело полушубке.
— У меня в машине пожилая женщина, — сказал ему Китайгородцев. — Сердце!
— Посмотрим, — пообещал фельдшер, давя зевок.
Но он преобразился, едва увидел Наталью Андреёвну. Сон как рукой сняло.
— Давно? — отрывисто спросил через плечо, пытаясь нащупать пульс.
— Около часа назад, — ответил Китайгородцев.
— Ах ты, господи! — не сдержался фельдшер и помчался в дом.
Вернулся он, на ходу выгребая из пакета шприц и ампулы. Пока вводил лекарство Наталье Андреевне, отдавал распоряжения:
— Мягкое что-то ей под голову! Заводи, сейчас поедем! Гони! Если поспешишь, мы, может быть, успеем!
Отшвырнул использованный шприц. Михаил сноровисто соорудил подушку из куртки Китайгородцева. Сам снова остался полуголым. Китайгородцев завёл двигатель. И только Стас Лисицын оставался безучастным. Казалось, что он даже не замечает всей этой суеты в салоне машины. Смотрел за окно с невозмутимым видом. Словно никого рядом с ним и не было.
* * *
В убогой районной больнице невкусно пахло лекарствами и скверно приготовленной едой. Тёмный лицом Михаил сидел на скрипучем стуле-инвалиде, кутаясь в куртку Китайгородцева. Над Михаилом к выкрашенной белой краской двери была привинчена табличка с пугающей надписью «РЕАНИМАЦИЯ». Китайгородцев пристроился неподалёку на подоконнике и ждал. Белая дверь порой приоткрывалась, кто-то выходил, Михаил вскидывал обеспокоено голову, но для него новостей пока не было.
Уже ближе к полудню вышел врач в бледно-сером облачении практикующего хирурга, но это, похоже, у него такая униформа была, в ней он ходил и по палатам, Китайгородцев успел за эти часы увидеть его несколько раз.
— Лисицыной родственники — кто? — спросил он.
Михаил с готовностью поднялся, стул скрипнул. Китайгородцев смотрел издалека. Он видел лицо доктора, тот ещё нечего не успел сказать, а Китайгородцев уже всё угадал. Доктор развёл руками и вздохнул, его лицо в одно мгновение привычно обрело вид сострадающий и виноватый одновременно, чувствовалась многолетняя выучка человека, вынужденного озвучивать страшные вести о непоправимом.
— У неё изношенное сердце, — донеслось до Китайгородцева. — Мы пробовали помочь ему, взбодрить, а оно уже не реагирует. Слабенькое.
И снова развёл руками.
Китайгородцев вышел из больницы, сел в машину. Потёмкин вопросительно посмотрел на него, но не дождался новостей и решился спросить:
— Что?
— Умерла, — коротко ответил Китайгородцев.
Присутствующий здесь же Глеб и ухом не повёл. Он только что осиротел, но этого даже не понял.
* * *
Безуспешно прождав Михаила в машине около двух часов, Китайгородцев заподозрил неладное и отправился на поиски.
Нигде в больнице Михаила не было. Китайгородцев поочерёдно обошёл палаты, потом врачебные кабинеты. Безрезультатно. Михаил исчез и был, вероятно, уже далеко. Так подумал Китайгородцев. Но потом он догадался спросить, где находится тело умершей Натальи Андреевны Лисицыной. Очень скоро выяснилось, что тело в морг ещё не доставляли и, следовательно, оно до сих пор в реанимации. Китайгородцев отправился туда. Он проскользнул в двери вслед за молоденькой медсестрой.
— Вы куда? — поразилась такой дерзости девушка.
Но Китайгородцев уже увидел. Тело несчастной Натальи Андреевны покоилось на холодном металлическом ложе каталки. Женщина была облачена не в чёрное платье, а в больничную старенькую белую рубашку, невесть после кого ей доставшуюся, но даже белизна рубашки была неспособна оттенить мертвенную бледность её лица и рук, которые уже успели предусмотрительно связать у неё на груди обрезком бинта. Рядом, ссутулив плечи, стоял Михаил. Он был неподвижен, будто статуя. В полумраке коридора его лицо казалось чёрным. Китайгородцев подошёл и положил руку на его плечо. Михаил не шелохнулся. Китайгородцев легонечко его встряхнул и только тогда Михаил медленно повернул голову.
— Пойдём! — сказал ему Китайгородцев.