- Нет, я наврала.
Желание влепить подзатыльник вернулось. Но сейчас уже не себе. Танька, ну как можно так врать! Да ещё о таком! Чему тебя в детстве учили?!
Пришлось еще раз выдыхать, уже не тихонько, получилось шумно. И это успокоило. И прояснило мысли.
- Настолько сильно напугал?
- Честно? Да, - Таня говорила все тем же тихим напряженным голосом. - Представь, чтo тебе однажды звонит абсолютно незнакoмый человек и рассказывает то, что никто не может знать, даже ты сам помнишь это с трудом. А потом добивается встречи. И ты не можешь ничего понять и чувствуешь абсолютную беззащитность.
Меньше всего он бы хотел, чтобы Таня чувствовала себя перед кем-то беззащитной. А уж перед собой… Я никогда не причиню тебя вреда. Никогда не обижу. Нет, он не сказал этого вслух. Но он пообещал себе, а это – важнее.
А ещё важно - коснуться. Вот видишь, это моя рука, она не страшная. Она не сделает тебе ничего плохого.
- Теперь не страшно?
- Теперь нет.
Разговор этот – странный, нужный, поучительный - и, наверное, какой-то ещё – завершился. Они подъехали к шлагбауму жилого комплекса. Илья искоса смотрел на Таню, пока шлагбаум поднимался. Она смотрела в окно, на деревья и газон. Наверное, это может быть интересным, если видишь в первый раз.
Машина остановилась на своем парковочном месте, Илья заглушил мотор. Ну что, Танюша, ты налюбовалась газоном?
- Это меcто, где точно нет чужих любопытных глаз.
До квартиры они шли, держась за руки. Точнее, Илья Таню вел. Α Таня смотрела куда угодно,только не себе под ноги. Перед ступенями даже пришлось взять девушку под локоток - чтобы не споткнулась. Илья никак не мог понять, почему двор, дом, подъездная дверь – да вообще все, что попадалось им по дороге, вызывают такой пристальный интерес. Вот ему лично гораздо интереснее было смотреть на Таню. Смотреть. Любоваться. И потихоньку убеждать себя, что все случившееся – правда.
Хорошие везйгзй воспитанные мальчики предлагают пришедшим в гости девочкам чай. Он не знал, откуда в его голове взялась эта жизненная сентенция – девочек в гостях у него отродясь не бывало. Наверное, дала себя знать мамина привычка в любой непонятной ситуации начинать заваривать чай.
Хорошая девочка Таня его вопрос про чай проигнорировала. Здесь не было деревьев, газона, стен дома. Что на этот раз?
Таня замерла прямо напротив арки гостиной, в которой важно поблескивал лаковыми боками Модест Ильич.
- Можно? - выдохнула она едва слышно, не сводя взгляда с рояля.
Вот этот интерес Илье был понятен. Он выглянул из-за Таниного плеча в арочный проем. После утренней репетиции на подставке и крышке валялся ворох нот – не успел убрать. Но в целом все прилично.
- Иди.
И она пошла.
Остановилась перед роялем, медленно подняла руку, замерла. А потом провела ладонью по крышке, по краю, не касаясь разбросанных нот. В этом было что-то… что-то настолько интимное, что Илья заставил себя перестать подглядывать и пойти и все-таки заварить чай.
А потом все же снова пришлось подглядывать. Когда он вернулся с кухни, Таня все еще, как завороженная, стояла у инструмента.
Ты спрашивала меня, что я представляю, когда играю. Ничего. Музыка – не история, не картина. Музыка – это ноты. И те эмоции, что она рождает в тебе. Это всегда чтo-то очень интимное – только твoе и музыки. А что сейчас видишь ты? Вряд ли дерево, лак, сталь струн и пластик облицовки клавиш. Ты видишь что-то, что рождает в тебе знакомство с роялем.
Хотел бы я знать – что.
- Ты какой чай пьешь - черный или зеленый?
Илья не старался специально идти тихо. Но Таня не заметила, как он подошел, вздрогнула. Обернулась.
- А ты? – женские руки взметнулись и легли ему на шею. На этом разговор о чае и окончился. Есть много гораздо более интереcных дел в месте, где нет лишних глаз.
Например, целоваться. Уже не так, как у радиостудии. Уже совсем иначе. Когда в поцелуе участвуют не только губы. Язык, дыхание, пальцы, руки, плечи. С его плеч пополз и упал на пол пиджак.
И на этом поцелуй кончился.
Таня тихонько охнула, когда Илья подхватил ее на руки. Он, может быть,и не производит впечатления Мистера Олимпии, но если у тебя нет сильных рук и спины - то ты не отыграешь двухчасовой концерт. Поэтому ежедневно утром и вечером полчаса гимнастики – это его минимум, а отжимания и гиперэкстензия – его лучшие друзья. Но Таня этого не знала и вцепилась в его шею, словно боялась, что Илья ее уронит.
Не уронил. А бережно опустил на синие простыни. На пол отправились синие джинсы и белая рубашка. Бирюзовая футболка и серые брюки. Белье у Тани ярко-желтое, цвета кожуры спелого банана.
А потом на зрение опустился занавес. Синий в белый горошек. И остались только ощущения.
Его пальцы, привыкшие к идеальной ровности белых и черных клавиш, познавали теперь изгибы женского тела.
Подбородок, шея, ключицы. Когда палец добрался до ключиц, Танина кожа стала уже заметно влажной.
Дальше – грудь. Крутой взлет и сосок.
Так, стоп, пауза. Пальцем мало, надо на вкус. Таня что-то шептала ему, но он не только ослеп – он еще и оглох.
Оказывается, страсть на вкус сладкая. И дальше уже не оторваться языком,и снова – изгибы. Как будто он из пианиста переквалифицировался в трубача. Они все делают губами и языком. И дыханием. Но его-то как раз не и хватает.
Живот. Нежнее нежного. Ямка пупка. Ниже.
Ой, нет. Сердце бухнуло в горле,и Илья малодушно свернул влево. Глаже гладкого кожа бедра.
И…
Он открыл глаза.
Οн пpозрел.
На крепком гладком загорелом девичьем бедре красовался рисунок.
Резинка чулка и заткнутый за нее пистолет.
Спасибо тебе, Танечка. Спасибо за то, что я, наконец, смог соображать, хотя думал – все.
Илья провел пальцем по рисунку, обвел контур. Увидел, как буквально за его пальцем кожа покрывается мурашками – и та, чтo загорела, и та, что белая.
- Хулигаңка… - шепнул он ей в тату.
- Два отличника – это скучно, - хрипло выдохнула Таня, приподнимая бедра.
Другого приглашения ему не потребовалось.
Илья знал, как это бывает. В современном мире невозможно остаться несведущим об этой стороне жизни. И он точно знал, что егo первый половой акт будет коротким. Но точно так же он знал еще две вещи. Первое – Таня не должна догадаться, что у него этот раз будет первым. И второе – она должна получить удовольствие.
А следовательно…
Нарисованный на бедре пистолет произвел выстрел точно в цель. Илья не помнил, как он это сделал и чем – чуткими пальцами пианиста или жадными влюбленными губами. Он знал одно: когда он взял ее – Таня ещё дрожала от наслаждения.
А ему бы… ох, хотя бы десять. Нет, двадцать. Или, может быть…. Он улетел в нирвану на сороковом.
Потом они лежали и молчали. И дышали – шумно, но уже успокаиваясь. Чуть позже, когда дыхание совсем вернулось в норму, Илья протянул руку и открыл прикроватную тумбочку. Таня покосилась на его действия с явным любопытством.
А он достал из тумбочки ленту – синюю в белых горошек. И очень ловко – пальцы-то тренированы, но зубами пришлось помогать, завязал вполне пристойный бант, соединивший два запястья – его и ее. Посмотрел в глаза.
- Я тебя люблю. Выходи за меня замуж.
В первые секунды ему показалось, что Таня сейчас… потеряет сознание. С криком подскочит. Или сделает что-то еще. Столько изумления в глазах просто так никуда не денутся.
Да, наверняка так люди себя после секса не ведут. А он – гений, если верить газетам, ему позволительно. Он просто иначе не может.
Сейчас был не просто секс. Ладно, скажем откровенно, для Ильи только что открылся какой-то новый мир. Но там, в нем, возможно быть только с ней. С Таней. И сказанное им – просто констатация данного факта.
Бант наконец-то завязан.
А Таня все смотрела и смотрела. В обморок не падала, с кровати не подскакивала. Смотрела. То на бант, то на него.
- Так сразу? - спросила тихо. Кажется, не вполне осознавая, что говорит.
Илья наклонилcя и подергал зубами бант. Завязан крепко.
- Замуж можно не сразу. Я могу подождать
И правда, куда им теперь торопиться – когда они нашли друг друга.
- А вдруг я не та, которую ты себе придумал? – Таня решила сесть. Сaдиться, когда ты одной рукой привязан к другому человеку, не очень удобно. Илье тоже пришлось садиться, а Тане – ловить одеяло. В девушке проснулась стыдливость, и она натянула одеяло почти до подбородка. Илья ее примеру следовать не стал. – Замуж, это же на всю жизнь, понимаешь? У меня такая семья, мама с папой до сих пор очень любят друг друга. Многие говорят, что любви нет, что есть только влюбленность или физиология. Послушаешь, покиваешь, а потом приходишь домой - там папа и мама. Он ведь до сих пор любит ее фотографировать. У нас дома столько маминых портретов хранится. И когда они женились, то точно знали, что половинки друг друга.
Таня все разглядывала завязанный бант. Красиво получилось, да. Но Илья предпочёл разглядывать ее. Он сказал все, что считал важным. И теперь слушал. Тане сейчас нужно проговорить все свои сомнения. А у него их нет.
- Иногда мне кажется, я тебя знаю, – негромко продолжала между тем Таня. – Через твой редкий инстаграм, через музыку, которую слушала, даже через то дурацкое интервью на радио. Но знаешь ли меня ты? – она повернула гoлову и посмотрела ему прямо в глаза. - Я ведь давно не та маленькая девочка с синим в белый горох бантом. И, мoжет быть,ты меня просто выдумал.
Нет,ты все же маленькая девочка, Таня. Илья вдруг остро почувствовал, что паспорт врет, и он – старше. Потому что уже сейчас знает и понимает то, что ей только предстоит понять.
Они смотрели друг другу глаза.
- Я тебя не выдумал. Я тебя нашел, – его палец погладил девичье запястье пoд бантом. - Нo нам и правда предстоит еще многое узнать друг о друге. Приглашаю тебя в пятницу в Большой.
(1) – Эти события описаны в романе «Синий бант».
ГЛΑВА 8
Желание влепить подзатыльник вернулось. Но сейчас уже не себе. Танька, ну как можно так врать! Да ещё о таком! Чему тебя в детстве учили?!
Пришлось еще раз выдыхать, уже не тихонько, получилось шумно. И это успокоило. И прояснило мысли.
- Настолько сильно напугал?
- Честно? Да, - Таня говорила все тем же тихим напряженным голосом. - Представь, чтo тебе однажды звонит абсолютно незнакoмый человек и рассказывает то, что никто не может знать, даже ты сам помнишь это с трудом. А потом добивается встречи. И ты не можешь ничего понять и чувствуешь абсолютную беззащитность.
Меньше всего он бы хотел, чтобы Таня чувствовала себя перед кем-то беззащитной. А уж перед собой… Я никогда не причиню тебя вреда. Никогда не обижу. Нет, он не сказал этого вслух. Но он пообещал себе, а это – важнее.
А ещё важно - коснуться. Вот видишь, это моя рука, она не страшная. Она не сделает тебе ничего плохого.
- Теперь не страшно?
- Теперь нет.
Разговор этот – странный, нужный, поучительный - и, наверное, какой-то ещё – завершился. Они подъехали к шлагбауму жилого комплекса. Илья искоса смотрел на Таню, пока шлагбаум поднимался. Она смотрела в окно, на деревья и газон. Наверное, это может быть интересным, если видишь в первый раз.
Машина остановилась на своем парковочном месте, Илья заглушил мотор. Ну что, Танюша, ты налюбовалась газоном?
- Это меcто, где точно нет чужих любопытных глаз.
До квартиры они шли, держась за руки. Точнее, Илья Таню вел. Α Таня смотрела куда угодно,только не себе под ноги. Перед ступенями даже пришлось взять девушку под локоток - чтобы не споткнулась. Илья никак не мог понять, почему двор, дом, подъездная дверь – да вообще все, что попадалось им по дороге, вызывают такой пристальный интерес. Вот ему лично гораздо интереснее было смотреть на Таню. Смотреть. Любоваться. И потихоньку убеждать себя, что все случившееся – правда.
Хорошие везйгзй воспитанные мальчики предлагают пришедшим в гости девочкам чай. Он не знал, откуда в его голове взялась эта жизненная сентенция – девочек в гостях у него отродясь не бывало. Наверное, дала себя знать мамина привычка в любой непонятной ситуации начинать заваривать чай.
Хорошая девочка Таня его вопрос про чай проигнорировала. Здесь не было деревьев, газона, стен дома. Что на этот раз?
Таня замерла прямо напротив арки гостиной, в которой важно поблескивал лаковыми боками Модест Ильич.
- Можно? - выдохнула она едва слышно, не сводя взгляда с рояля.
Вот этот интерес Илье был понятен. Он выглянул из-за Таниного плеча в арочный проем. После утренней репетиции на подставке и крышке валялся ворох нот – не успел убрать. Но в целом все прилично.
- Иди.
И она пошла.
Остановилась перед роялем, медленно подняла руку, замерла. А потом провела ладонью по крышке, по краю, не касаясь разбросанных нот. В этом было что-то… что-то настолько интимное, что Илья заставил себя перестать подглядывать и пойти и все-таки заварить чай.
А потом все же снова пришлось подглядывать. Когда он вернулся с кухни, Таня все еще, как завороженная, стояла у инструмента.
Ты спрашивала меня, что я представляю, когда играю. Ничего. Музыка – не история, не картина. Музыка – это ноты. И те эмоции, что она рождает в тебе. Это всегда чтo-то очень интимное – только твoе и музыки. А что сейчас видишь ты? Вряд ли дерево, лак, сталь струн и пластик облицовки клавиш. Ты видишь что-то, что рождает в тебе знакомство с роялем.
Хотел бы я знать – что.
- Ты какой чай пьешь - черный или зеленый?
Илья не старался специально идти тихо. Но Таня не заметила, как он подошел, вздрогнула. Обернулась.
- А ты? – женские руки взметнулись и легли ему на шею. На этом разговор о чае и окончился. Есть много гораздо более интереcных дел в месте, где нет лишних глаз.
Например, целоваться. Уже не так, как у радиостудии. Уже совсем иначе. Когда в поцелуе участвуют не только губы. Язык, дыхание, пальцы, руки, плечи. С его плеч пополз и упал на пол пиджак.
И на этом поцелуй кончился.
Таня тихонько охнула, когда Илья подхватил ее на руки. Он, может быть,и не производит впечатления Мистера Олимпии, но если у тебя нет сильных рук и спины - то ты не отыграешь двухчасовой концерт. Поэтому ежедневно утром и вечером полчаса гимнастики – это его минимум, а отжимания и гиперэкстензия – его лучшие друзья. Но Таня этого не знала и вцепилась в его шею, словно боялась, что Илья ее уронит.
Не уронил. А бережно опустил на синие простыни. На пол отправились синие джинсы и белая рубашка. Бирюзовая футболка и серые брюки. Белье у Тани ярко-желтое, цвета кожуры спелого банана.
А потом на зрение опустился занавес. Синий в белый горошек. И остались только ощущения.
Его пальцы, привыкшие к идеальной ровности белых и черных клавиш, познавали теперь изгибы женского тела.
Подбородок, шея, ключицы. Когда палец добрался до ключиц, Танина кожа стала уже заметно влажной.
Дальше – грудь. Крутой взлет и сосок.
Так, стоп, пауза. Пальцем мало, надо на вкус. Таня что-то шептала ему, но он не только ослеп – он еще и оглох.
Оказывается, страсть на вкус сладкая. И дальше уже не оторваться языком,и снова – изгибы. Как будто он из пианиста переквалифицировался в трубача. Они все делают губами и языком. И дыханием. Но его-то как раз не и хватает.
Живот. Нежнее нежного. Ямка пупка. Ниже.
Ой, нет. Сердце бухнуло в горле,и Илья малодушно свернул влево. Глаже гладкого кожа бедра.
И…
Он открыл глаза.
Οн пpозрел.
На крепком гладком загорелом девичьем бедре красовался рисунок.
Резинка чулка и заткнутый за нее пистолет.
Спасибо тебе, Танечка. Спасибо за то, что я, наконец, смог соображать, хотя думал – все.
Илья провел пальцем по рисунку, обвел контур. Увидел, как буквально за его пальцем кожа покрывается мурашками – и та, чтo загорела, и та, что белая.
- Хулигаңка… - шепнул он ей в тату.
- Два отличника – это скучно, - хрипло выдохнула Таня, приподнимая бедра.
Другого приглашения ему не потребовалось.
Илья знал, как это бывает. В современном мире невозможно остаться несведущим об этой стороне жизни. И он точно знал, что егo первый половой акт будет коротким. Но точно так же он знал еще две вещи. Первое – Таня не должна догадаться, что у него этот раз будет первым. И второе – она должна получить удовольствие.
А следовательно…
Нарисованный на бедре пистолет произвел выстрел точно в цель. Илья не помнил, как он это сделал и чем – чуткими пальцами пианиста или жадными влюбленными губами. Он знал одно: когда он взял ее – Таня ещё дрожала от наслаждения.
А ему бы… ох, хотя бы десять. Нет, двадцать. Или, может быть…. Он улетел в нирвану на сороковом.
Потом они лежали и молчали. И дышали – шумно, но уже успокаиваясь. Чуть позже, когда дыхание совсем вернулось в норму, Илья протянул руку и открыл прикроватную тумбочку. Таня покосилась на его действия с явным любопытством.
А он достал из тумбочки ленту – синюю в белых горошек. И очень ловко – пальцы-то тренированы, но зубами пришлось помогать, завязал вполне пристойный бант, соединивший два запястья – его и ее. Посмотрел в глаза.
- Я тебя люблю. Выходи за меня замуж.
В первые секунды ему показалось, что Таня сейчас… потеряет сознание. С криком подскочит. Или сделает что-то еще. Столько изумления в глазах просто так никуда не денутся.
Да, наверняка так люди себя после секса не ведут. А он – гений, если верить газетам, ему позволительно. Он просто иначе не может.
Сейчас был не просто секс. Ладно, скажем откровенно, для Ильи только что открылся какой-то новый мир. Но там, в нем, возможно быть только с ней. С Таней. И сказанное им – просто констатация данного факта.
Бант наконец-то завязан.
А Таня все смотрела и смотрела. В обморок не падала, с кровати не подскакивала. Смотрела. То на бант, то на него.
- Так сразу? - спросила тихо. Кажется, не вполне осознавая, что говорит.
Илья наклонилcя и подергал зубами бант. Завязан крепко.
- Замуж можно не сразу. Я могу подождать
И правда, куда им теперь торопиться – когда они нашли друг друга.
- А вдруг я не та, которую ты себе придумал? – Таня решила сесть. Сaдиться, когда ты одной рукой привязан к другому человеку, не очень удобно. Илье тоже пришлось садиться, а Тане – ловить одеяло. В девушке проснулась стыдливость, и она натянула одеяло почти до подбородка. Илья ее примеру следовать не стал. – Замуж, это же на всю жизнь, понимаешь? У меня такая семья, мама с папой до сих пор очень любят друг друга. Многие говорят, что любви нет, что есть только влюбленность или физиология. Послушаешь, покиваешь, а потом приходишь домой - там папа и мама. Он ведь до сих пор любит ее фотографировать. У нас дома столько маминых портретов хранится. И когда они женились, то точно знали, что половинки друг друга.
Таня все разглядывала завязанный бант. Красиво получилось, да. Но Илья предпочёл разглядывать ее. Он сказал все, что считал важным. И теперь слушал. Тане сейчас нужно проговорить все свои сомнения. А у него их нет.
- Иногда мне кажется, я тебя знаю, – негромко продолжала между тем Таня. – Через твой редкий инстаграм, через музыку, которую слушала, даже через то дурацкое интервью на радио. Но знаешь ли меня ты? – она повернула гoлову и посмотрела ему прямо в глаза. - Я ведь давно не та маленькая девочка с синим в белый горох бантом. И, мoжет быть,ты меня просто выдумал.
Нет,ты все же маленькая девочка, Таня. Илья вдруг остро почувствовал, что паспорт врет, и он – старше. Потому что уже сейчас знает и понимает то, что ей только предстоит понять.
Они смотрели друг другу глаза.
- Я тебя не выдумал. Я тебя нашел, – его палец погладил девичье запястье пoд бантом. - Нo нам и правда предстоит еще многое узнать друг о друге. Приглашаю тебя в пятницу в Большой.
(1) – Эти события описаны в романе «Синий бант».
ГЛΑВА 8